Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 30
- Предыдущая
- 30/68
- Следующая
– Понял, но ведь ножа не было...
– Менты найдут. У них после вчерашнего поджилки трясутся. А ты просто исполнял свой служебный долг.
– Я этого не забуду, Константин Владимирович...
– Да уж, пожалуйста, не забудь. – Он быстро, по-армейски, стал одеваться. – Ефремову все растолкуй, чтобы не было разноголосицы. И еще. Позвони в администрацию области, закажи четыре билета на вечерний рейс и машину в аэропорт.
Телохранитель накинул пальто и вышел – мобильный телефон работал только в одной точке на огороде, среди неубранной капусты. Крюков откинул занавеску, встал к окну и в то же время увидел, как напротив дома остановились две машины – черная «Волга» и желтая милицейская, откуда выскочили двое в форме и следом за ними Ефремов.
Словно под коленки ударили, первой мыслью было – сдал! Пошел и заявил, чтобы самому выкрутиться, и теперь приехал с милицией арестовать! Крюков инстинктивно отпрянул, встал за косяк, ощущая, как знакомый болезненный спазм сжимает горло, потом и вовсе задернул занавеску. Вдруг возникло детское желание спрятаться, как прятался от пьяного отца: втиснуться, например, под диван, забиться там в угол и замереть. Но диван был настолько низкий, что и голова бы не пролезла, поэтому он заметался по комнате, выскочил на кухню, заглянул в пристройку, где увидел свой пиджак со значком депутата Госдумы. В следующий миг он стряхнул с себя наваждение: депутатские полномочия прекращались после инаугурации и никто не имел права арестовать его!
В этот момент на пороге очутился Ефремов.
– Доброе утро, Константин Владимирович! – сказал самодовольно. – Вся местная верхушка пожаловала! Глава администрации, начальник милиции и прокурор. Принимайте!
– З-зачем? – быстро спросил Крюков, чтобы не заикаться.
– Хотят принести извинения за вчерашний инцидент! Просят выйти!
– Й-я не пойду! – совсем беспричинно крикнул он. – Мне не нужно извинений!
– Надо, Константин Владимирович, – твердо сказал помощник. – Это в наших интересах.
– Какие к черту интересы? Не хочу никого видеть! Я приехал за матерью! Ничего не хочу!
– Это я их сюда привез.
– Кто просил? Зачем?
– Лучший способ обороны – нападение, – ухмыльнулся бывший спецназовец. – Как военный человек, вы должны понимать. Этот пацан умер в больнице, а слух по городу пошел, будто чем-то стукнули. Теперь судмедэкспертиза причину смерти установила – передозировка наркотиков. Они какую-то гадость отваривали и кололись.
Крюков отвернулся, чтобы справиться с судорогой лица, помял щеку, потер подбородок. Обычно он все схватывал на лету, что помогало и выручало всю жизнь, но сейчас прилив сильного волнения поколебал, смутил сознание, и смысл сказанного Ефремовым дошел не сразу. К тому же он имел привычку говорить иносказательно, намеками, показывая свой острый, подвижный ум, и это всегда раздражало. Однако Крюкову захотелось как-то поблагодарить его, выразить признательность, чего он искренне никогда не делал и делать не умел, поэтому унял подергивание лица и, обернувшись, проговорил:
– В-ворюга, сволочь... На глазах у больной старухи... На кайф сменял! Вот тебе и н-наказание!
– Константин Владимирович, надо выйти к местному бомонду, – напомнил помощник. – Принять повинную.
Одна мысль, что придется стоять перед начальником милиции, прокурором и мэром города, слушать их слова и что-то говорить в ответ, заклепывала горло, и тянущее, отвратительное чувство закипало под ложечкой.
– Н-нет, – сказал он. – Не пойду! Что я буду л-лепет слушать? Пусть наводят порядок! Милиция обнаглела, ч-чистят карманы, такие же ворюги!
– Вот и скажите им в лицо! Прокурору!
– Я не выйду к ним. Пусть останутся в напряжении. – Крюков подтолкнул помощника к двери. – А ты пойди и скажи: я извинения принял.
Ефремов работал помощником депутата третий год и хорошо понимал шефа.
– Ну что же, это вариант, – согласился он. – Подержать в напряжении совсем неплохо.
Надел шапку и скрылся за дверью. А Крюков бросился к окну и выглянул, отодвинув край занавески. Помощник в таких ситуациях держаться умел, стоял расслабленно и надменно, словно генерал перед подчиненными; те же пытались принять стойку «смирно», говорил только один милицейский полковник, и все слушали внимательно, кивали согласно. Наконец Ефремов небрежно подал руку, и все ее пожали крепко, с удовольствием, будто совершали приятную и полезную работу. Глядя на все это, Крюков неожиданно испытал удовлетворение, пожалуй, еще большее, чем если бы сам принимал извинения. Он непроизвольно засмеялся, стукнул кулаком по ладони:
– А что вы думали!
Закончив ритуал рукопожатия, помощник немедленно развернулся и пошел в дом, а прощенная местная власть, чуть помешкав, расселась по машинам и покатила прочь. Крюков смахнул улыбку с лица, но душа продолжала смеяться, и смех ее был заслуженным, праведным, ибо эта свора местных начальников, привыкшая унижать и растаптывать, сама была унижена и растоптана.
Ефремов вернулся первым, за ним – Кочиневский, все это время торчавший на огороде, оба с трудом скрывали радость. И лишь слушая их доклады, Крюков вспомнил, что матери до сих пор нет, а вызванная машина из Кемерово придет через три часа. Ни слова не говоря, он пошел к соседке, но дома оказался лишь внук, пацан лет двенадцати, который таращился на Крюкова и бормотал, что не знает, куда ушла бабушка. Поднимать тревогу было еще рано, однако она как-то незаметно и быстро вытеснила искристое ребячье торжество и защемила душу. Он не подал виду, что встревожен, распорядился приготовить завтрак и собираться в дорогу. Однако телохранители что-то почувствовали, а возможно, оценивали ситуацию, и Кочиневский, ничего не объясняя, вызвался взять такси и съездить на шахту Сибирская. Также ничего не уточняя, Крюков после завтрака отпустил его, а сам еще раз заглянул к соседям. На сей раз и внука не застал, хотя дверь была открыта. Он просидел на скамеечке возле крыльца четверть часа, пока не пришел Ефремов.
– Может, в больницу позвонить? – предложил он. – Или в «скорую». Валентина Степановна совсем слабенькая, с палочкой отправилась...
– Нужно было не пускать! – огрызнулся Крюков. – Меня разбудить! Или на худой случай выяснить, куда и зачем пошла.
Помощник достал телефон и направился в огород, на капустную грядку. Спустя некоторое время он прибежал и доложил, что полтора часа назад в городскую травматологию поступила старушка с открытым переломом ноги и в бессознательном состоянии, по приметам очень похожа на Валентину Степановну. На улице сильно подтаяло и было так скользко, что и здоровому-то человеку переломаться – раз плюнуть, поэтому Крюков наскоро оделся и вместе с Ефремовым побежал к почте ловить машину. Около получаса они махали руками всем проезжающим автомобилям, и Крюков физически чувствовал, что он опаздывает. Наконец кое-как поймали частника и приехали в травматологическое отделение городской больницы. Но там, в приемном покое, его будто нокаутировали, сообщив, что безымянная старушка только что скончалась, не приходя в сознание, и тело перенесено в морг.
Какая-то женщина в фуфаечке поверх белого халата проводила их к каменному сараю, отомкнула дверь и включила свет. Затык, возникший в гортани, будто черная, заразная болезнь, расплывался по всему телу, руки и ноги становились несгибаемыми, и все-таки Крюков перешагнул порог. Несколько обнаженных трупов лежало на железных столах без всякого покрова, источая страх смерти. Хотелось зажмуриться, но веки не закрывались.
– Ваша бабушка? – настойчиво спрашивал кто-то возле самого уха. – Что вы молчите? Ваша или нет?
От остывающего, безобразно и бессовестно брошенного старушечьего тела шел пар.
Он увидел лицо, и мгновенно прорезался голос:
– Нет! Нет! Не наша!..
Или это Ефремов сказал вместо него? Крюков попятился назад, потом развернулся и чуть не наткнулся на стол с покойником. Худосочное, костлявое тело, огромный кадык на горле и открытые – косые! – фильчаковские глаза!
- Предыдущая
- 30/68
- Следующая
