Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/68
• Следующая

К машине выскочил офицер, откозырял и дал команду открыть ворота. Зубатый сидел в удивленном отупении: надо же так, ощущение потери возникло не после провала на выборах (тогда был шок от гибели сына), а сейчас, когда он съехал со служебной квартиры. Жилье, крыша над головой, стены, окружающие тебя, – вот что поднимает и опускает человека. Из трущобы во дворец – это здорово, а наоборот? Не потому ли имеющие власть любого уровня, от царей и президентов до председателя сельсовета, начинают с переустройства или перемены столицы, административного здания, собственного дома? Ведь и он, Зубатый, начал с того, что построил новый «белый дом», а потом отреставрировал губернаторский особняк...

Он наблюдал за собой будто со стороны и ухмылялся: червь чувства потери грыз, но уже не ранил. Хамзат отомкнул дверь квартиры на третьем этаже и отдал ключи.

– Сейчас собак привезу. Они у меня...

– Зайди, чаю попьем, – предложил Зубатый, хотя испытывал желание побыть одному.

– Поеду спать. – Начальник охраны жил здесь же, на Химкомбинате. – Куда пойдете, Примака дам, пусть служит.

– Ладно, надо привыкать ходить без охраны, – отмахнулся он. – Собак привезешь и спи, Хамзат Рамазанович.

– Трудно привыкать! – Хамзат поднял палец и стал спускаться по лестнице. – Медленно надо привыкать, не один месяц.

Будто мысли прочитал...

В квартире все отмыли, оттерли, отчистили, расставили вещи по своим старым местам – только те, что вывезли из кабинета и комнаты Саши. И все равно все было не так, все раздражало, и он начал переставлять вещи. И тут наткнулся на неразобранный чемодан с бумагами, видимо, из стола домашнего кабинета. Зубатый хотел уж закрыть его и сунуть под диван, но неожиданно обнаружил фоторобот блаженной старухи. Всмотрелся в компьютерный портрет – вроде бы не такая и зловещая, и морщинки вокруг глаз добрые, и губы сложены горестно, – расправил и прикрепил к обоям в зале. Пусть висит как икона...

Потом он еще потаскал вещи из угла в угол и успокоился: квартира без женской руки не могла иметь жилого вида и напоминала гостиничные номера. Даже кухня, хоть и приведенная в порядок женщиной-уборщицей, все равно выглядела холостяцкой.

Предусмотрительный Хамзат заложил в холодильник продукты – лучше жены знал, что шеф любит.

Зубатый есть не хотел, включил чайник, достал коньяк, выпил рюмку и пошел было в ванную, как сразу по всей квартире зазвонили параллельные телефоны – как-то сиротливо и гулко. Он не хотел отвечать, полагая, что звонить никто сюда не должен, никто не знает о его приезде, вероятнее всего, кто-то ошибся номером. Однако аппараты гудели, пищали и зуммерили настойчиво, требовательно, и он вдруг подумал, что звонит жена, возможно, есть вести о Маше! В трубке очутился голос Маруся.

– Анатолий Алексеевич, мы стоим у твоего подъезда.

– Кто это – мы? – возмутился Зубатый. – И с какой стати?

– Я, Шумов и Костылев.

– Слушайте, ребята, а пошли бы вы! Я только приехал, чаю не попил...

– Попьем вместе!

– В другой раз.

– Но мы у твоего подъезда, Алексеич! И есть важный разговор.

– Ладно, на десять минут.

Как они узнали, когда Зубатый приехал и где находится? Неужто Хамзат выдал?..

Лифт в доме был, но втроем они бы не вошли по объему и весу, а поодиночке долго, да и, видно, хотели войти все разом, поэтому поднимались пешком и к третьему этажу выдохлись, побурели и хватали ртами воздух. Прежде чем выложить суть дела, еще минут пять сидели в зале и отпыхивались, вытирая лбы, а Зубатый на правах хозяина разливал чай. А тут еще Хамзат привез собак, и на несколько минут отвлеклись на них.

– Алексеич, ситуация сложилась идиотская, – наконец-то начал Марусь. – Инаугурация не состоялась, публика в гневе, разъехалась без банкета. Ты бы слышал, как на меня орал генерал!..

– Какой генерал?

– Полномочный представитель президента! А мои полномочия формально закончились вчера. Бюджет на следующий год не принят, полный раздрай. Правительство разваливается, каждый начальник департамента – удельный князь. Главы администраций городов и районов тоже в курсе дел, и был намек: подчиняться не будут. Область без власти и управления. Что станем делать?

И запыхтел так, словно еще раз пробежал по лестнице.

– Крюкова в городе вообще нет, уехал в Москву, повез мать в клинику, – добавил Шумов. – От встреч отказывается, на звонки не отвечает.

– А народ безмолвствует, – хмуро заключил Костылев.

– Ну а я-то чем помогу? – спросил Зубатый. – Я сложил полномочия.

– Ты же знаешь, есть такое явление, как инерция властности, – выдал заготовленную фразу Марусь. – Сложил, но тебе будут подчиняться. Потому, что привыкли подчиняться. Надо вернуться на какой-то срок, Алексеич. Пока ситуация не расхлебается. Просто присутствовать в администрации! Понимаешь?

– С ума сошел? С какими глазами я туда вернусь? Нет, ребята, это отпадает. Идите и управляйте, с меня хватит.

– Но и у меня кончились полномочия!

– Инаугурацию отложили, значит, они автоматически продляются.

– Где это написано? – взъелся Марусь. – Ты в распоряжении что написал? Завтра прокурор опротестует любую мою бумагу!

Зубатого аж подбросило.

– Что ты мне подготовил, то я и подписал! Или ты забыл, какая была ситуация в тот момент?

– Да не забыл я. – Он отвернулся.

– Все вопросы к полномочному представителю, – отрезал Зубатый и встал. – И вообще, делайте, что хотите.

– Ты как будто обиделся, что ли? – тяжело помолчав, спросил Марусь.

– На что? Или на кого?

– На жизнь.

– Да нет, тут другое дело. – Он принес бутылку. – Хотите коньяка?

– С такой заботы хоть в запой, – отозвался Шумов. – Наливайте.

Несколько минут все молчали, глотали коньяк, переглядывались, затем Марусь отчего-то погрустнел.

– Это кто у тебя на рисунке? Мать? – спросил он, указывая на фоторобот старухи.

– Нет... Мама умерла молодой.

Это было лишь отвлечение от темы.

– Нет, я тебя понимаю, Анатолий Алексеевич, – продолжил он. – Ты все правильно говоришь. Возвращаться нельзя... Но по-комсомольски надо. У тебя есть моральное право, ты вытащил область из перестройки, прошел все реформы без значительных потерь.

– Эх, Мамалыга, не в том дело. – Зубатый разлил остатки коньяка. – На сороковой день после смерти Саши ко мне подошла старуха... Вот эта самая! И пригрозила: Господь и дочку отнимет.

– Какая старуха? – осторожно спросил Марусь, переглядываясь с товарищами.

– Да вон на стенке висит! На улице подошла, блаженная, кликуша...

– Фу, напугали! – Дубовый стул под Шумовым заскрипел. – Я уж подумал... Мороз по коже...

– И у меня мороз, – серьезно сказал Зубатый. – Вот уж скоро две недели, а я места не найду. Старец ко мне приходил, юродивый, я не принял, не послушал его. А он оказался моим прадедом. Мне его нужно найти. По некоторым сведениям, он находится в клинике бессмертия. Кто-нибудь слышал о такой?

Заместители как-то враз и тревожно затихли: Марусь вертел рюмку, потупив глаза, Шумов скоблил скатерть, а Костылев, сложив на грудь три подбородка, сцепил руки на животе и неотрывно смотрел на фоторобот.

Зубатый спохватился, что рассказывать все это «трем толстякам» бесполезно, не поймут, и если поймут – не поверят из-за слишком техничного, «промышленного» сознания, лишенного всякого мистицизма.

– Ладно, мужики, это мои проблемы, – сказал он. – Я сам с ними разберусь. Дело в том, что слова старухи... В общем, Маша спит уже несколько дней. И мне сейчас ничего в голову не идет. Вы уж как-нибудь сами там...

– Попробуем сами, – отчего-то хохотнул Марусь и встал. – Тебе бы отдохнуть, Анатолий Алексеевич.

– Да, я уже давно не спал, голова разламывается...

– Извини, что вторглись...

– Предупреди, чтобы не беспокоили, – попросил Зубатый. – Хотя бы дня три...

Троица с ходу направилась в двери, извиняясь и кивая, – через несколько секунд тяжелая поступь сотрясла лестничные марши...

• Предыдущая
• 40/68
• Следующая