Когда боги спят - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 42
- Предыдущая
- 42/68
- Следующая
– В Чечне воевал...
– Значит, умеет, – с уважением заключил он.
А потом, когда выпили под строганину – лосиную вырезку, мороженую, мелко нарезанную и пересыпанную луком, Чалова потянуло на философию. Зубатый сидел среди этих давно ставших близкими мужиков, слушал их суждения и впервые за последние два месяца чувствовал себя вольно. И позже, когда егеря ушли спать (дисциплину охотовед установил железную), Чалов вдруг разоткровенничался. Он никогда не лебезил перед начальством, а напротив, придерживался правила, что на охоте все равны, кроме него, начальника охоты, и Зубатый не раз получал от него нагоняй, если, случалось, промахивался, стоя на номере или вовсе не успевал выстрелить.
– Ну, так твою, разэтак! Мужики работали, гнали на тебя зверя – вон употели, хоть выжимай, а ты рот разинул и стоишь!
– Я тебе скажу так, – сейчас вещал он. – Любой руководитель должен быть охотником. Если в человеке нет страсти, азарта, способности выслеживать, преследовать дичь, прицельно выстрелить, наконец, перерезать горло и снять шкуру, если ничего этого нет, как он может управлять областью? Если он по природе не добытчик? И не мужчина? Потому что нас от женщин отличают не только штаны и борода, но и владение этим древнейшим ремеслом. Даже нет – инстинктом. Ловля – вот что сделало нас сильными, мужественными и удачливыми, если хочешь. Ведь на ловца и зверь бежит. Вдумайся в смысл! Удача идет на истинного охотника.
Потом он спохватился, проводил Зубатого в губернаторский вагончик и пожелал спокойной ночи, хотя шел уже пятый час утра.
Охота началась неудачно, на третьем километре полетела бортовая на ГТСке, пришлось спешиться и двигать пешим порядком за девять верст. Первый загон в квартале оказался чуть ли не пустым, собаки подняли единственного самца на вырубках, но тот пошел не на номера, расставленные в надежных местах-переходах, а сначала вдоль них, после чего развернулся и прорвался сквозь загонщиков.
– Не наш был, – сдерживаясь, заключил Чалов и организовал вторую попытку.
На этот раз уже из другого квартала выгнали корову с двумя телятами точно на Лешу Примака, но тот хладнокровно рассмотрел, что перед ним матка с лосятами, и стрелять не стал. Начальник охоты обложил его знакомой заковыристой фразой относительно возраста и сопливости (однажды точно так же ругался на Сашу), и черт его дернул добавить: мол, с такими спецназовцами, как ты, мы и проигрываем чеченцам.
Леша покраснел, отдал карабин Чалову и ушел вдоль по просеке. Таким образом, команда потеряла стрелка, и в следующем загоне четыре лося проскочили между номерами.
Охотовед сыграл сбор, отматерил егерей, попинал собак и повел компанию на базу.
На следующий день, к всеобщей радости, выпал снег, егеря с раннего утра обрезали ближайшие кварталы и нашли входные следы стада из шести голов, причем в километре от базы.
– Это наши! – подпрыгивал Чалов. – Я тебя на такой номер поставлю, Алексеич! Все на тебя пойдут. Стрелять будешь, как в тире.
Номер был действительно удачным, на дне лога, по которому собаки и гнали лосей. Зубатый стоял на отличной позиции – старой дорожной насыпи, откуда просматривались все окрестности. Стадо он увидел шагов за двести, звери шли размашистым шагом, в цепочку, и собаки гнали правильно – висели на следе в полусотне метрах, отвлекая на себя внимание. Он выбрал момент, когда направляющая корова будет перед широкой просекой и остальные лоси подтянутся к кромке леса, встал на колено, вскинул карабин и неожиданно ощутил полное отсутствие азарта. Ни адреналина в крови, ни стучащего у горла сердца, ни срывающегося, едва сдерживаемого дыхания. Будто переболел или что-то изменилось после гибели Саши, не удается или вообще не может расслабиться, ощутить охотничье торжество и остроту момента. Не зажигается, не горит душа!
Он знал, стрелять надо в любом случае, чтобы не опозориться, чтобы не объясняться потом с мужиками, – в конце концов, эти лоси товарные и пойдут им на зарплату. Он держал палец на спуске и шею ближайшего быка в прицеле – тридцать шагов, какой будет выстрел! И сознание охотника уже отрабатывало варианты, кого бить вторым, третьим, четвертым – больше не успеть, если только в угон... А сердце оставалось холодным, что было хорошо для охотника-профессионала, но никак не для любителя.
Собаки поджимали, бык сделал шаг вперед и рухнул на брюхо. Вторым выстрелом Зубатый отсек заднего лося и, когда стадо ринулось вперед, к насыпи, бил уже по тем, кого было удобнее бить.
Из шести прорвались два, как и предполагал. Через десять минут собаки драли шерсть на тушах, а его уже поздравляли с полем, хвалили точные выстрелы, разливали водку, обещали выварить череп с самыми крупными рогами; Зубатый тоже что-то говорил, выпивал и даже раскраснелся от вина, однако чувствовал на сердце незнакомый озноб. Может, то же самое и Саша почувствовал, когда сдал карабин и отказался от охоты? И еще будто кто-то сказал на ухо:
– Теперь это навсегда.
Вся охота заняла не больше полутора часов, егеря остались шкурать лосей, а они с Чаловым отправились на базу, за транспортом. Чужая «Волга» стояла, приткнувшись к губернаторскому вагончику, и как-то сразу насторожила Зубатого – кого еще принесло?
– Мать моя, прокуратура пожаловала, – прошептал охотовед.
В это время из вагончика показался Савчук, наряженный в генеральский мундир – уж никак не на охоту пожаловал. Чалов побежал заводить трактор, а сам поглядывал в сторону Зубатого.
– Ну и что скажешь? – Он пожал руку Савчука. – И здесь нашли. От вас нигде не спрячешься.
– Поэтому лучше не прятаться, – озабоченно улыбнулся бывший истребитель. – Потолковать бы надо, Анатолий Алексеевич.
– Толкуй, – Зубатый повесил карабин на дверную ручку. – Как там наше дело по психиатрической больнице?
– Работаем. Но фактов для возбуждения уголовного дела пока не нашли. Кляузы всё, Кремнин – еще тот фрукт, из чужих диссертаций ворует мысли...
– А что же приехал? Думал, обрадуешь.
– Давайте по свежему снежку прогуляемся. А то этот кабинет... Ехал и все за окно смотрел... Как охота?
– Охота пуще неволи...
– Свежатинкой угостите?
– Сначала ты чем-нибудь угости. Ведь не пустой приехал?
Прокурор пошел вперед, мимо собачьего питомника, в березовый лес, еще шуршащий не облетевшей листвой – к холодной зиме...
– Приехал посоветоваться, – не сразу сказал он. – Ситуация в области выходит из законодательного поля. Если не сказать больше...
Зубатый сразу вспомнил визит «трех толстяков» – те тоже начали примерно так.
– Меня поставили в известность...
– Замы приходили?
– Приходили...
– Но я, собственно, не с этим приехал. – Прокурор шел, как заключенный на прогулке, руки назад. – В Центризбирком пришла жалоба по прошедшим выборам. Очень серьезная: подкуп избирателей, агитация в день выборов, подмена бюллетеней при подсчете голосов. С указанием имен, дат, избирательных участков. Например, голоса сельских жителей меняли на сахарный песок. Сначала мешок за пять голосов, потом снизили – полмешка...
– А зачем мне разбираться в сахарном песке? – ухмыльнулся Зубатый. – Нет никакого желания!
– Вы же понимаете, кто за этим стоит?
– Но мне-то что? Поезд ушел.
– Мы можем возбудить ходатайство об отмене результатов выборов, – торжественно произнес Савчук, верно, полагая, что проигравший Зубатый сейчас на колени плюхнется.
– Как хотите, мне все равно, – сказал он. – А если за советом приехал, то не советую этого делать. Пока еще ни один суд ни разу не отменил итогов.
– Потому что ни один судья не получал веских доказательств нарушения закона.
Зубатый зашел вперед и встал перед бывшим пилотом.
– Думаю, получал и не один. Только существует негласная директива: при гладких победах на выборах не возбуждать электорат, не показывать, насколько гнилую демократию мы строим. Потом, спустя тридцать—сорок лет, можно. Когда вырастет воспитанное на нынешней эстетике поколение.
- Предыдущая
- 42/68
- Следующая
