Паутина - "Сфинкс" - Страница 193

• Предыдущая
• 193/202
• Следующая

Он не договорил, потому что Лили вырвала из его рук бокал и опорожнила одним глотком, из-за чего тут же закашлялась, и из ее глаз брызнули слезы.

— Да, это было верхом благоразумия, — Скорпиус поспешно встал и подал девушке яблоко. Потом сел рядом, стирая слезы с ее щек. Он выглядел довольным. — А теперь все то же самое, но только медленно, потому что нарушать правила нужно с толком, чувством и расстановкой, а не залпом.

Они медленно пили Огневиски под мерное дыхание Джеймса. Смотрели друг другу в глаза, иногда улыбались и говорили ничего незначащие глупости. Лили заметила, что Малфой на самом деле был не таким уж и пьяным, каким пытался казаться, потому что соображал то он хорошо и логично.

Зато ей становилось все сложнее себя контролировать и трезво мыслить. Такое с ней было впервые. И Скорпиус это точно понимал.

— Скажи, Лили, что тебя беспокоит в последние дни? — тихо спросил он, отставив бокал и глядя на нее серебристыми глазами, в которых играл огонь.

— Ничего, — так же тихо ответила она, чувствуя легкое головокружение.

— Не надо только врать, ладно? — попросил Малфой, придвигаясь. — Это как-то связано с твоей матерью?

Лили вздрогнула, но теплые руки не дали ей отпрянуть.

— Связано?

Она нехотя кивнула, опуская глаза.

— Расскажешь?

И странно — она не смогла сдержаться, слова, накопленные за дни переживаний и мучений, сами потекли из нее:

— Мне кажется, что мой отец и Гермиона… Они…

Малфой закатил глаза, чуть усмехаясь:

— И из-за этого ты потеряла покой?! Да радовалась бы!

— Чему?! — вскрикнула девушка, сбрасывая его руки со своих плеч. Все чувства обострились, все ощущения были глубже, все воспринималось острее. — Папа всегда любил только маму! Он не может ее предать! Он не может вот так взять и забыть ее! И Гермиона не должна так поступать с дядей Роном! Это нечестно…

— Лил, послушай себя, — тихо проговорил слизеринец, снова положив руки ей на плечи. — Твоя мама умерла, этого не исправишь. И какая ей теперь разница, любит ее кто-то или нет? Ну, какая? Мертвые не чувствуют, им все равно… И не надо мне про загробную жизнь и про то, что люди живы, пока их помнят! От этого суть не меняется — любить мертвых бесполезно и нецелесообразно.

Он не давал ей заговорить, всякий раз останавливая ладонью и сжимая плечи:

— Твой отец может любить хоть еще десять человек, которых уже нет. Но проку то от этого сколько? Долюбился уже, что Ксении пришлось собой рисковать, чтобы его оторвать от этой любви! Любить надо живых! И правильно делает, что не теряется — одиночество твоему отцу только навредит, тебе не кажется? И при чем тут честность, ну, при чем? Это ваша глупая чувствительность! Она только вредит вам! Нечестно — это когда супруга варит супы и подтирает слюни отпрыску, а супруг ходит к любовнице. А то, что ты предполагаешь между твоим отцом и Гермионой, — жизнь…

— Ты не понимаешь, — тихо проговорила Лили.

— Ага, конечно, вали с больной головы на здоровую, — хмыкнул Скорпиус. — Это ты не понимаешь. Ты считаешь, что отец предает твою мать, но предают живых, мертвых предать нельзя. А ты мыслишь как эгоистка, никогда не думал, что Поттеры могут быть эгоистами…

— Попрошу не склонять мою фамилию, — промычал Джеймс в подушку.

— Спи, ежик, пихты еще не завезли, — Малфой ткнул друга под ребра. Тот поднял голову и с легким непониманием уставился на сестру и друга. — Привет, я Скорпиус Малфой, а это Лили Поттер, а ты кто?

— Ежик. С пихты, — фыркнул гриффиндорец, садясь и потирая глаза. — Могли бы толкнуть, а не распивать Огневиски втихаря…

— Ага, тебя толкни, ты все выдуешь, а нам придется слюни глотать, — Скорпиус протянул другу бокал. Джеймс его взял и только тут увидел, что делает Лили.

— Лил, ты пьешь?!

— Так, Поттер, если ты сейчас закатишь истерику в духе «ты переспал с моей сестрой, а теперь еще и споил», я наколдую тебе язык длиной с удава и удушу им же, так и знай, — предостерег Скорпиус друга. — И вообще — с тебя тост.

— Почему это? — Джеймс сел удобнее и нахмурился.

— Потому что предыдущие шесть тостов ты мирно проспал, видя розовые облака и нижнее белье МакГонагалл…

— Заткнись, Малфой, ты не даешь мне сосредоточиться…

— О… Лили, тихо, сейчас мы услышим скрип мозгов твоего брата, — усмехнулся Скорпиус, за что получил пинок по ноге от гриффиндорца.

— Ребята, а, можно, я предложу тост? — спросила Лили, с улыбкой наблюдая за парнями.

— Ого! Я только за, — улыбнулся Джеймс, видимо, смирившийся с тем, что пьет вместе с младшей сестрой.

— Конечно, ведь тогда тебе не нужно извлекать из фольги свои извилины, — не удержался слизеринец, но Лили ладонью накрыла рот Скорпиуса, заставляя замолчать.

— За память о мертвых и за любовь к живым, — тихо проговорила она, в упор глядя на Малфоя. Он улыбнулся, в его глазах плескалось жидкое серебро ее сердца.

Глубокий, пушистый снег покрыл окрестности Хогвартса мягким ковром пережитых до зимы дней. В Хогсмиде засверкали гирлянды и елки, приезжие труппы запели гимны, завлекая посетителей в свои балаганчики с разнообразными товарами и сувенирами из всех уголков Великобритании.

Шапки разных размеров блестели на вершинах башен Школы Чародейства и Волшебства, откуда были видны покрытые снегом деревья Запретного леса, потревоженный ледяной настил Черного озера и тропинки-туннели в глубоких коридорах сугробов.

Один, особенно широкий проход имел нечеткие очертания, потому что по этой дороге, сопротивляясь ветру и сугробам, Хагрид тащил на себе огромную ель для Большого Зала. Хижина лесничего напоминала пряничный домик из сказок бабушки Молли, а карета, застывшая недалеко от него — убежищем какого-то заморского чудовища. Скелетоподобный корабль, пробивший корку льда на озере и потревоживший мирно спящего с начала декабря гигантского кальмара, замер, занесенный снегом, как ледяная скала.

— Смотри, Малфой, малышня поползла к Хогсмиду. Счастливого им пути, — лениво протянул Джеймс, бросая слепленный снежок в дерево. На крыльце собирались студенты младших курсов с сундуками и чемоданами, с клетками, из которых чуть недовольно поглядывали совы и кошки.

Друзья сидели на поваленном бурей дереве у входа в парк и коротали время перед тем, как пора будет идти и собираться на Рождественский бал. Слава Мерлину, что он уже сегодня, потому что предрождественская суета отняла у парней много сил и нервов. Ведь за три дня до этого долгожданного события в школу прибыли зарубежные гости — двадцать студентов из Дурмстранга и столько же из Шармбатона. И мальчики Хогвартса потеряли аппетит и сон, потому что гости были не из скромных и с первого же дня принялись знакомиться с потенциальными спутниками (а главное — спутницами) для бала.

Три дня Скорпиус и Джеймс ни на шаг не отходили от Лили и Ксении. Кто-то из них все время был рядом, вызывая у девушек то приступы истерического хохота, то внезапного гнева. Зато ни одного трупа в коридорах Хогвартса так и не появилось, хотя Малфой пару раз был близок к тому, чтобы убить.

— Бежит-несется Колобок, — Скорпиус первым заметил, что к ним бежит Аманда, неся что-то в руках. — Гляди, наверное, очередное послание от неизвестно кого, просьба защитить от злых слизеринцев или конфеты с любовным зельем…

В голосе Малфоя не было презрения, потому что с тех пор, как он видел спасение Альбуса Поттера, невольно проникся если не уважением, то терпением по отношению к хаффлпаффке.

• Предыдущая
• 193/202
• Следующая