Игра для героев - Хиггинс Джек - Страница 23

• Предыдущая
• 23/43
• Следующая

Послышался внезапный крик. Мы обернулись и увидели Рад-ля наверху лестницы.

– Что у вас там происходит, Штейнер? – кричал он. – Ведите пленных наверх немедленно!

Ответил ему Фитцджеральд, причем на безукоризненном немецком языке, что было удивительно, ибо он раньше не демонстрировал своих лингвистических способностей:

– Чуть позже, полковник, сейчас мы очень заняты.

И он склонился над диверсионной миной, которую держал в руках. Радль постоял, глядя на нас, затем стал медленно спускаться. Вероятно, хотел доказать себе и людям, что он не робкого десятка. Брандт неохотно последовал за ним, заметно побледнев, – он был благоразумен и рисковать не желал. Когда они подошли к нам, Хаген извлек последний взрыватель, и все вместе, немцы и американцы, издали торжествующий вопль. Радль спокойно выдержал эту сцену, потом повернулся ко мне и сказал:

– Я допустил серьезную ошибку вчера вечером, полковник Морган, предположив, что единственной целью вторжения было нападение на объекты на суше. Теперь вы мне, пожалуйста, скажите, какие суда в бухте заминированы.

Фитцджеральд сделал шаг вперед и вмешался:

– Вы не с тем говорите, полковник. Ответственным за операцию в бухте был я.

– Тогда вы дадите мне необходимые сведения.

Наступило тягостное молчание. Грант немного понимал немецкий язык, но остальные рейнджеры были в полном неведении. Вид у всех бранденбуржцев был серьезный – они знали Радля и не ждали от него ничего хорошего.

– Видите ли, полковник, – сказал Фитцджеральд. – Обстоятельства не вполне позволяют мне это сделать.

Положение становилось смехотворным. Ведь он со своими людьми прикрепил мины-присоски к нескольким рыбацким судам, не найдя лучших целей. К судам, которые не использовались. Пустив их ко дну, Фитц и его люди не причинили бы вреда никому, кроме несчастных владельцев, переселенных на остров Гернси. Но для такого человека, как Фитцджеральд, это было делом принципа, а то, что он помог разрядить собственные мины, извлеченные со дна бухты, – уже совсем другое дело.

Для Радля это тоже было делом принципа – не ударить в грязь лицом. На берегу столпилось множество людей; нельзя было допустить, чтобы на их глазах подорвались и затонули рыбацкие шхуны.

Он повернулся ко мне:

– Полковник Морган, поскольку вы старший по званию по отношению к майору Фитцджеральду...

– Бесполезно обращаться ко мне по этому вопросу, – ответил я. – Как ясно сказал майор Фитцджеральд, ответственным за минирование был он.

– Очень хорошо. Вы вынуждаете меня поступить по-своему. – Повернувшись к Брандту, он сказал: – Я насчитал в бухте двадцать три судна. Соберите всех рабочих «Тодта», кого найдете в округе. Поставим по два-три на каждое.

Это был простейший выход, и в подобном положении я бы, наверное, поступил так же. Что касается Фитцджеральда, то он некоторое время размышлял, но, когда наконец до него дошло, побледнел.

– Он действительно хочет сделать так, как я понял? – встревоженно спросил меня майор.

– Думаю, да.

Полагаю, что больше всего его задевала несправедливость: Радль побеждал нечестным приемом. Я ожидал, что он вот-вот взорвется и выпалит какое-нибудь бессмертное изречение вроде: «Видит Бог, так не воюют»!

Вместо этого он вдруг поник головой и сказал:

– Ладно, полковник, ваша взяла. Мы прикрепили мины к пяти судам, установив часовые механизмы на десять часов. Осталось не более получаса, лучше поспешить, если мы хотим что-то предпринять.

Они взяли две лодки «Роб Рой». В каждую село по одному бранденбуржцу и одному рейнджеру. Они направились извлекать мины, а Радль стоял на пристани и наблюдал.

– Меня вдруг успокоила мысль, – сказал я Штейнеру, – что, если одна из мин сработает, мы все погибнем вместе, и он тоже.

– А у нас есть поговорка, – сказал он. – «Не было бы счастья, да несчастье помогло».

Радль вынул портсигар, взял из него длинную русскую папиросу черного цвета – из тех, что наполовину представляют собой трубку из картона. Один из унтеров быстро подскочил и щелкнул зажигалкой. Радль прикурил, даже не взглянув на услужившего, и стал ударять перчаткой по ноге, наблюдая за происходящим в бухте.

– Солдат до мозга костей, – тихо отметил я.

– Это он так считает, – сказал Штейнер. – Он был пехотным капралом в восемнадцатом году, а потом несколько лет работал железнодорожным служащим. Звание для него значит много, очень важен внешний вид. Русские папиросы, например, свидетельствуют, что он был на восточном фронте, – тут он откровенно подражает некоторым нашим генералам. Но он допускает ошибки. Будь он джентльменом, он бы поблагодарил унтера, поднесшего ему огонь. Мундир многое скрывает. В опере, на сцене он бы смотрелся неплохо. Бесстрастный актер, которому дали не ту роль. Промашка постановщика.

– Подозреваю, что он сказал бы то же самое о вас, – ответил я, – вот почему он вас недолюбливает. У вас тоже подбор актеров не безукоризненный. Он, вероятно, вынужден сдерживаться, чтобы не приветствовать вас первым.

– Того, чего он не понимает, он боится, – сказал Штейнер. – Партия для таких – все. Все, что у него есть. Все, что у него было.

– Что же такой человек, как он, будет делать после войны? – спросил я. – Каково его будущее?

Он повернулся ко мне, и лицо его стало серьезным.

– Для него нет будущего, друг мой, – сказал он. – Пожалуйста, помните об этом.

Я понял намек.

– Сколько пройдет времени, пока прибудет новый губернатор?

– Капитан Ольбрихт? Точно не знаю. Он ведь герой. Крупный ас подводной войны. В прошлом году был тяжело ранен и вернуться на флот не смог. Мы ожидаем подхода корабля береговой охраны, который попытается пробить блокаду из Сен-Дениза, с боеприпасами и другими товарами на борту. Старая посудина под названием «Гордость Гамбурга». Ольбрихт должен прибыть на нем.

– Он уже в пути?

Штейнер отрицательно тряхнул головой и сказал шутливо:

– В этих водах можно некстати нарваться на драчливого типа по имени Королевские ВМС. Капитан «Гордости Гамбурга» – старый соленый краб Риттер. Я его хорошо знаю. Он обычно ждет ненастной погоды и выходит в рейс под прикрытием.

– Что ж, пусть ему повезет.

– Вам тоже, дружище.

Он отошел и направился к Фитцджеральду и остальным, так как в это время вернулась первая лодка со снятыми минами. Я понаблюдал некоторое время, затем повернулся и заковылял обратно. Ничего особенного не должно было произойти. Никто не будет взорван и не отойдет в мир иной.

Радль крикнул мне:

– Надоело стоять, полковник Морган?

– Да, вроде. Пойду обратно наверх, если у вас нет возражений.

– Конечно нет.

Он улыбался, сознавая, что я отчасти потерпел поражение, а он нет. Он повернулся, насвистывая бодрую мелодию, перешел ближе к группе, работающей с минами, и стал наблюдать за ними. Брандт последовал за мной по ступеням, и толпа солдат, стоявших наверху, отошла назад после его резкого приказания.

– Оуэн? Оуэн Морган? Это ты?

Падди Райли, островной доктор, увидев меня, стал пробираться сквозь толпу. Ему, должно быть, было не меньше семидесяти; высокий седой ирландец с растрепанной бородой, который так и не избавился от своего акцента. Он сильно тряс мою руку, широко улыбаясь, и в его глазах было нечто большее, чем он мог выразить словами.

Я все понял, когда он повернулся и позвал:

– Симона! Я нашел его!

Она вышла из толпы. На ней был теплый бушлат, на голове – платок. Она подошла ко мне. Лицо ее было серьезным. Она нерешительно протянула руку, и я пожал ее.

– Привет, Оуэн, – сказала она. – Жаль, что мы видимся при таких обстоятельствах.

– Доброе утро, мисс де Бомарше, – сказал Радль, наблюдавший эту сцену, и щелкнул каблуками.

– Мы с Симоной – старые друзья, – сказал я.

– В самом деле?

Вид у нее был такой, словно она вот-вот заплачет, и Райли положил руку ей на плечо.

– Пойдем, дорогая, я отведу тебя обратно в госпиталь. Здесь ты только расстроишься.

• Предыдущая
• 23/43
• Следующая