Игра для героев - Хиггинс Джек - Страница 33

• Предыдущая
• 33/43
• Следующая

Немного погодя раздался крик: «Корабль в море!» И когда я посмотрел, то примерно в миле от острова увидел «Гордость Гамбурга». Судно показалось, потом исчезло.

Ветер крепчал так, что при порывах мне приходилось опускать голову и пригибаться, чтобы устоять на ногах.

И снова «Гордость Гамбурга» показалась на гребне волны, затем так же внезапно исчезла. Пахло большой бедой – это почуяли все. Порядок рухнул, люди бросили работу и сгрудились на причале.

Эзра со Штейнером поднялись с нижней пристани к нам. Эзра почему-то заговорил, обращаясь лишь ко мне и ни к кому больше, хотя понятно почему. Ведь только он да я знали точно, что произойдет.

– Ты видел его, Оуэн?

Я кивнул:

– Варгер говорит, у него неисправность в машинном отделении. Никак не удается дать передний ход.

– Сохрани Господь всех, кто на борту, если так. В такую погоду – конец один.

– Остроконечные скалы? – спросил Штейнер.

– Да, – кивнул я, – если только не случится чудо.

Подкатил вездеход, раздвигая толпу, выскочил Брандт и подбежал к нам:

– Виден ли корабль? Я разговаривал с полковником Радлем. Он едет сюда. У них полностью полетела радиостанция.

– Сколько человек на борту? – спросил Штейнер.

– Сорок восемь, включая команду.

Все стало не важно, кроме трагедии, вершащейся в кипящем котле штормового моря, – только на море не было управы. К нам подошли рейнджеры; Фитцджеральд, похоже, стал оживать.

– Неужели ничего нельзя сделать? – настойчиво спросил он.

– Что бы вы предложили?

– Спасательная шлюпка?

– Шлюпка есть, но есть и два препятствия. Во-первых, она находится в ангаре в Гранвиле и полностью готова к спуску на воду, только спускового эллинга нет, а берег нашпигован минами. Главное – нет команды, если только не предложить Эзре самому набрать команду.

Эзра бросил на меня быстрый взгляд.

– Есть ты, Оуэн, не забывай об этом. Ты самый лучший помощник рулевого, не считая твоего отца, которого я знал.

Приятно слышать, но толку мало. Я посмотрел вдаль: ветер на миг разорвал пелену дождя, и из крутящегося хаоса, где не было ни неба, ни земли, ни моря, выступили Остроконечные скалы, словно зловещие черные клыки, торчащие из вспененной бездны.

«Гордость Гамбурга» была теперь не более чем в трехстах ярдах от скал. Ветер и течение быстро несли ее навстречу гибели. Взлетела в воздух сигнальная ракета темно-красного цвета, потом еще одна. Бог знает какого ответа они ожидали. Как раз в это время появился Радль на «мерседесе».

Он поднялся на причальную стенку с полевым биноклем и наблюдал за происходящим, не говоря ни слова. Наконец он опустил бинокль и повернулся к коменданту порта.

– Плохи дела, Варгер. Как вы думаете, что произойдет?

– Оно разобьется, полковник Радль, – вставил я. – Оно сядет на Остроконечные скалы. Теперь уже избежать этого невозможно.

– Вы так думаете?

Он повернулся, снова поднес к глазам бинокль, и через минуту произошло то, что я пророчил.

Я никогда не видел такого отчаяния, какое было на лицах людей, столпившихся на пристани, – немецких солдат, рабочих «Тодта», заключенных. Их по-настоящему потрясла гибель, грозящая сорока восьми человекам, – и это в конце войны, поглотившей миллионы жизней! Но так устроен мир, таково море, вечный враг человека. Но в море или все заодно, или всем крышка.

Первым нарушил молчание Фитцджеральд, волшебным образом вернувшийся к жизни:

– Надо что-то делать.

Вмешался Радль:

– Не валяйте дурака. Спасательными операциями на море я командовать не уполномочен, да и средств для этого у нас нет. – Он отрицательно тряхнул головой, убирая бинокль в футляр. – У них есть спасательные шлюпки. Они должны делать, что могут, чтобы помочь сами себе.

– Там, в море? – настаивал Фитцджеральд. – Им не спастись, разве не ясно?

– Вот именно, – решительно ответил Радль. – Вижу, вы здраво мыслите, как и я, майор Фитцджеральд.

Наверху я заметил Штейнера и его бранденбуржцев; они, сойдясь, о чем-то толковали. Но вот он подошел и, вытянувшись в струнку, сказал:

– С разрешения господина полковника, я хотел бы попытаться добраться до «Гордости Гамбурга». Все мои люди согласны идти со мной.

– На чем, можно узнать? – спросил Радль.

– На лоцманском судне.

Услышав это, Эзра не сумел промолчать.

– Эй, парень, что за чепуху ты несешь? – строго спросил он. – Тебе не удастся даже выйти за волнолом.

– Спасибо, мистер Скалли, – сказал Радль. – Здравый смысл всегда отрезвляет.

– И все же мне хотелось бы получить разрешение, – настаивал Штейнер.

– В котором я вам отказываю.

Наступило молчание. Ветер бросал нам в лица ледяные брызги дождя. Ко всеобщему удивлению, заговорил Брандт, неуверенно правда, но то, что он сказал, было обращено ко всем нам:

– Там гибнут люди, полковник! Вряд ли удастся их спасти, но мы обязаны попытаться. Вы сами это знаете – мы обязаны.

Именно этого Радль и не мог понять. Он с хмурым любопытством глянул на Брандта, словно удивившись, что это еще за птица перед ним.

– Вы что, тоже хотите пойти с ними на лоцманском судне, Брандт?

Брандт слегка побледнел, посмотрел вдаль сквозь дождевую пелену, и я понял, что он боится. Не знаю что, но что-то с ним произошло. Когда он снова повернулся к Радлю, он улыбался.

– Какой я, к черту, моряк... Простите, полковник, но – да... если Штейнер считает, что я пригожусь, я готов.

Радль задумчиво покивал, потом, повернувшись к Штейнеру, спросил:

– Ну что, Штейнер?

В этом вопросе содержалось больше, чем прозвучало. Штейнер собрался ответить, потом взглянул на море. Могучий порыв ветра сорвал рыбацкое судно с якоря и швырнул о пристань, превращая его в щепу. Отвечать он так и не стал. Лоцманское судно, даже если и выйдет за волнолом, не сможет долго продержаться.

– Итак, если все вняли разуму, то пора вернуться к работе, не правда ли? Счастливо, господа.

Радль вскинул руку, повернулся и пошел к своему «мерседесу». Когда он отъехал, Фитцджеральд сказал в сердцах:

– Черт бы его побрал, но он прав. Мы и в самом деле ничего не можем сделать, не так ли, полковник Морган?

Не знаю, почему он взывал ко мне – я почти не слышал того, что он говорил: голова была занята другим. Я вспомнил о 41-футовой моторной спасательной шлюпке под названием «Оуэн Морган».

Мы въехали в Шарлоттстаун на машине Брандта; говоря «мы», я имею в виду Брандта, Штейнера, капитана Шелленберга, Эзру, Фитцджеральда и себя.

Радль был не в плац-комендатуре, а у себя, в доме приходского священника рядом с церковью. В детстве я часто бывал там, и он почти не изменился, если не считать двух охранников-эсэсовцев, которые мокли под дождем у входа.

Внутри была большая квадратная гостиная с допотопным камином; на топливо шли деревяшки, собранные на берегу, – плавник. Над камином висела картина моего отца – вид на Остроконечные скалы с форта Эдвард.

Радль, похоже, сидел за ранним завтраком – когда он появился из гостиной, в руке у него была салфетка. Он сказал с неудовольствием:

– Чему обязан?

– С вашего разрешения, господин полковник, – сказал Брандт, – у полковника Моргана есть идея – способ помочь людям на борту «Гордости Гамбурга».

– Правда? – И Радль стал медленно поворачиваться ко мне.

– Это довольно просто, – сказал я. – В Гранвиле стоит спасательная шлюпка.

– Под названием «Оуэн Морган», – вставил он. – Кит, выброшенный на сушу, полковник Морган. Спускового эллинга нет, а если бы и был, то берег заминирован.

– Мы дотащим ее волоком по суше до Шарлоттстауна, – сказал я, – и спустим на воду там.

Он не спеша утер губы салфеткой.

– А команда?

– Я освоил морское дело под началом Эзры Скалли еще до войны. Штейнер со своими людьми добровольно вызвались участвовать.

– Мои люди тоже, сэр, – вставил Фитцджеральд.

• Предыдущая
• 33/43
• Следующая