Борьба за троглодитов - Поршнев Борис Федорович - Страница 19

Только на следующей ступени, вероятно, когда эти существа, исчезая, становятся лишь воспоминаниями, они обрастают магической силой покровительства или возмездия, делаются гениями-покровителями лиц и фамилий, профессий и добродетелей. Их толкуют то как сверхлюдей, то как пребывающих попеременно в облике человека и какого-нибудь зверя, то как составленную наполовину из человеческого тела, наполовину - из нечеловеческого (коня, козла, быка, льва, змеи, рыбы, птицы). Наконец, античные боги приобретают индивидуальный, единичный характер и начинают олицетворять великие силы природы, великие человеческие страсти и способности.

ЕВРОПЕЙСКОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ. Раз речь шла выше о Греции и Риме, уже ясно, что поздний реликтовый неандерталец исторического времени - достояние не только Азии, но и Европы. Да, средневековье знало его и сохранило нам немало памятных заметок. Один из очагов - земли по Дунаю, издревле получившие имя Паннония, как страна обильная панами. Долго сохранялись реликты в Альпах и в прилегающих массивах лесов. А изучение фольклора и преданий Северной Европы - от Прибалтики и Скандинавии до Ирландии и Исландии - говорит за то, что и здесь люди долго знали их в натуре, а потом в течение многих поколений перемалывали дошедшие сведения на жерновах сказок.

Европейский средневековый фольклор предоставляет образцы всех ступеней переработки сырья. В Ирландии, например, где последние живые неандертальцы, похоже были выловлены и перебиты в XVII или XVIII веках, они, явно со слов очевидцев, с продирающим по коже натурализмом введены Свифтом в ткань вымыслов ("йэху"). Но более призрачно отражены они в Ирландских народных легендах о лей риконах и великанах. Какие же кладези сырья для новых исследований в этом антропологическом направлении открывает скандинавский, немецкий, французский фольклор! Предстоит перечитать несчетные источники и книги. Здесь назову только двух ученых, стоявших у самого порога вторжения в антропологический субстрат поверий.

Один из них - Вильгельм Маннгардт, могучий фольклорист и этнограф, нагромоздивший гималаи знаний о повериях, преданиях и обычаях, о духах, полубожествах и демонах в традициях германских и прибалтийских народов.

Другой - мало известный американский исследователь средневековой культуры Ричард Бернхаймер. Заманчиво само название выпущенной им в 1952 г. в Кембридже книги: "Дикие люди в средние века". Бернхаймер еще пытается уверить себя и читателя, что в щедро собранных им письменных и изобразительных свидетельствах отразилась лишь странная потребность средневекового ума создать антитезу человека - образ дикого волосатого античеловека. Но факты вопиют о том, о чем он не смеет догадаться. Если схоластов смущала природа этого подобия человека, то светские описания ближе к сути: звериная шерсть, звериное поведение, отсутствие речи, словом, он - принадлежность царства животных и растений. Генрих фон Геслер в XIV в. написал трактат о диких людях. И он, и другие авторы в средние века сообщили много сведений о питании дикого человека (ягоды, желуди, сырое мясо животных), о местах его обитания (леса, горы, вода, заросли кустов, ямы, заброшенные каменоломни). И снова знакомая анатомическая особенность: у дикой женщины в Альпах - "груди настолько длинны, что она забрасывает их за плечи".

Примерно с эпохи Возрождения, пишет Бернхаймер, о диком человеке в Западной Европе стали говорить в прошедшем времени, как о существе вымершем. Однако это наступало постепенно, а в горных областях особенно долго продолжали говорить в настоящем.

ПОВЕРЬЯ ВОСТОЧНЫХ СЛАВЯН. Князь Владимир, как царь Ксеркс в Персии, расправился было с древним культом, примыкавшим к огромному восточному кругу. Но в те времена, согласно летописи, славяне приносили пищу не идолам, а обитавшим у берегов Днепра "берегиням", или, по-тюркски, "упырям". В "Слове о полку Игоревом" и былинах они - на ветвях больших деревьев: "див", "соловый" (а не соловей); они ужасно свистят вместо человеческой речи.

Нам, русским, слишком уж примелькались лешие и русалки, чтобы одолеть лень мысли. Но тот, кто заново перепашет уже мохом поросшие книги и статьи этнографов, распознает и здесь скрытое под поверхностью золото. Сколько скажут антропологу такие детали, что лешему приписывают выступающие мохнатые брови, что подчас его описывают как голого старика, тело которого покрыто волосами. Оказывается, у него бывает жена (лешачиха, лесовиха, лешиха), есть молодняк. Лешачих, по словам собирателя фольклора Афанасьева, "народное воображение наделяет такими огромными и длинными грудями, что они вынуждены закидывать их за плечи и только тогда могут свободно ходить и бегать". Лешего редко видят, чаще слышат: звуки напоминают свист, хохот, ауканье, пение без слов, хлопанье в ладоши. "Нем, но голосист" (Даль). Отчетливая аналогия с античным паном: леший держитя возле стад, сосет скмт, но и облегчает труд пастуха. Он умеет обходиться с волками и приманивать диких зверей.

В разных местах лешего именуют по-разному, например, просто "диконький мужичок", и он вовсе не накрепко увязан с лесом, он же - "полевик", голый, черный, уродливый. И полевик, и полудница замечены преимущественно в полдень, не потому, что жарко, а потому, что время биологической активности этих потаенных соседей людей соразмерно с временем сна людей - ночного и полуденного. Размежевана и среда - палеоантропы в Восточной Европе избирают не только глухие леса, но и топкие болота или зыбкие берега (где находят специфическую кормовую базу). И вот у белорусов, украинцев, великорусов тот же леший, полевик, полудница обретают имя водяного и русалки. Водяной - голый старик, с косматыми волосами, черный или красно-рыжий. И голос у него тот же: хохот, свист, "щекотанье". Женская пара водяному - водяниха, русалка. По словам пинежан, "водяниха имеет большие, отвислые груди и длинные волосы"; да и по всему великорусскому Северу распространено было суждение, что водянихи имеют вид косматых безобразных женщин, с большими отвислыми грудями. Однако в очень многих рассказах русалки обитают вовсе не в воде; у южных великорусов, как и в Белоруссии - это существа лесные и полевые. Они взбираются на ветви деревьев. А у западных славян русалки и подавно не имеют никакого отношения к воде: они обитают в хлебном поле; по тульским и орловским поверьям тоже русалки сидят и бегают во ржи, в конопле. И даже само слово русалка в древности прилагалось и к существам мужского пола, - видимо, оно связано с цветом шерсти: слово "русый" и "рыжий" разошлись поздно, у них в индоевропейских языках общий корень "рос", "роз", "руж". В Восточной Европе многие древние географические названия восходят к этому корню, означавшему тут, вероятно, очаги этих существ. Восточная Европа не богата горами, но в Карпатах тот же самый реальный субстрат преобразован в горных духов, в том числе в предания о "дикой бабе".

И другая группа: домашние духи, и добрые, и злые, но преимущественно охранители дома от других, им подобных. Симбиоз с человеком тесен до предела. Постоялец, гнездящийся в подвале, на чердаке или же в надворных постройках, бесшумен как лунатик, чутко избегает встреч, хотя зимой не может скрыть своих босых мохнатых следов на снегу, изредка его и самого можно подсмотреть. Это все такой же, как и леший, старик, с лохматыми волосами, с телом, покрытым шерстью. У домового (имеющего сотню местных названий) есть и домовиха, она же волосатка, маруха. По ночам домовой навещает гумны, овины и риги с хлебом, конюшни и хлевы, где сосет молоко. Если случится в одном доме или дворе поселиться двум, они ссорятся, враждуют, гонят друг друга. Но уж раз вселившись, этот изощренно приспособившийся паразит за пределы дома или усадьбы не выходит. Его и почитают, как покровителя семьи и хозяйства. Как-то тянет все это не в сказку, а в непроглядное прошлое наше, к давним темным скифам, сосуществовавшим с дэвами.

Всей этой "нежити" не приписывают обычно ни рогов, ни хвоста. "Всякая нежить бессловестна" (Даль). Из всей нашей нечистой силы самым книжным, самым перекроенным и удаленнейшим от прототипа оказался черт.