Судная ночь на Синосе - Хиггинс Джек - Страница 47

• Предыдущая
• 47/54
• Следующая

Думаю, после того как они получат всю необходимую информацию от Павло, его жизнь уже не будет представлять для них никакого интереса. Не думали мы, каким пагубным для его здоровья окажется путь от тюремного госпиталя до борта яхты. Когда мы с Киазимом выносили Павло из кубрика, он уже умирал. Мы передали его Христу и одному из членов команды по имени Лазанис. Те сразу же унесли Павло вниз.

Капелари угрожающе помахал нам ручным пулеметом, и мы с Киазимом, подперев с обеих сторон Янни Китроса, перелезли на борт яхты. За нами последовали Яасси и Абу, настороженные, словно два молодых тигренка, ищущие глазами путь к спасению. Ни один из них не выказывал признаков страха, что меня не удивило. Я слишком хорошо знал турок.

Янни Китрос выглядел очень плохо. Его лицо кривилось от боли каждый раз, когда он пытался ступить на правую ногу. Но не это вызвало у меня жалость к нему. Мелос грубо толкнул Янни в спину, и тот, сильно хромая, заковылял по палубе. Затем Мелос велел Капелари увести Янни и мальчиков с палубы, оставив меня и Киазима с Сарой и Алеко.

Сара, совершенно ничего не понимая, посмотрела на своего зятя:

– Ради Бога, Димитри. Что происходит?

– Потом, – сказал он и, как бы пытаясь ее успокоить, легонько похлопал Сару по щеке. – Чуть позже я тебе все объясню.

Теперь она уже рассердилась:

– Нет, Димитри, я хочу знать сейчас.

Мелос грубо схватил ее за руку, впервые показав, кто здесь истинный хозяин.

– Ты слишком много болтаешь. Теперь будешь говорить, когда я разрешу, понятно?

Лицо Сары исказилось от боли. Я сделал шаг вперед, но Алеко опередил меня.

– Убери от нее руки, – резко сказал Алеко и схватил Мелоса за предплечье. Тот вскрикнул от боли и отступил назад.

Какая сентиментальная сцена из мелодрамы, подумал я, но Алеко был зол, чем впервые вызвал мои симпатии к нему. Мне вдруг пришло в голову, что, не страдай он этим нервным заболеванием, ему бы не было равных.

Вероятно, эта же мысль пришла и Мелосу, потому что он наставил свой автомат на Алеко и злобно произнес:

– Я стою во главе этой операции, мистер Алеко, и посоветовал бы не забывать об этом.

Неожиданное появление Лазаниса разрядило обстановку. Он доложил, что Китрос и сыновья Киазима заперты в отдельных каютах.

Тогда Мелос обратился к Алеко:

– Отведи этих в салон, и пусть они там пока остаются. Лазанис будет у дверей и пусть стреляет в любого, кто осмелится покинуть помещение до моего прихода. Это касается и твоих сыновей, – сказал он, обращаясь со злорадной улыбкой к Киазиму. – Так что веди себя хорошо.

Лицо Киазима застыло и стало похоже на бронзовую византийскую маску с дырками вместо глаз, которую можно было увидеть в базилике Святой Софии в Стамбуле. В одном я был совершенно уверен. Допусти Мелос одну, хотя бы малейшую оплошность, одно неверное движение – Киазим с ним тут же расправится.

Когда за нами захлопнулась дверь и ключ клацнул в замочной скважине, я повернулся к Алеко и бодрым голосом спросил:

– И ты с нами, а? Ты им что, уже больше не нужен?

У него был злой и обескураженный вид, словно у ослепленного болью от торчащих из шеи пик быка на корриде, который никак не мог сообразить, на кого же наброситься в первую очередь. Я зашел за стойку бара, нашел бутылку «Джеймсона» и налил два больших стакана. Киазим залпом осушил свой и потянулся за бутылкой.

Сара положила руку на мою.

– Там тяжело было?

– Могло быть еще хуже, – сказал я сурово. – Я убил всего одного, если ты это имеешь в виду. Даже двоих, считая и Павло.

Киазим сделал попытку меня успокоить.

– Не говори глупостей, Джек. Как ты думаешь, что бы с ним произошло, если бы мы не вытащили его оттуда? Эти люди, – сказал он и посмотрел на Алеко. – Эти греческие свиньи мало чем отличаются друг от друга. Греческое правительство смердит, а Алеко и его друзья хотят, чтобы оно воняло еще сильнее. Забавно.

– Заткнись, – свирепо прохрипел Алеко.

Он было двинулся в нашу сторону, но Сара преградила ему путь. Она схватила его обеими руками за пиджак и сильно встряхнула.

– Скажи, что он не прав. Скажи, если можешь. Когда ты оставил экипаж яхты на Киросе, я ведь поняла, что творится что-то неладное.

Алеко отодвинул ее в сторону и, словно пьяный, схватился обеими руками за стойку.

– Ты не понимаешь, Сэвидж. Ты не знаешь, что происходит в Греции. Красная чума проникла всюду, а правительство не принимает должных мер.

Странно, почему ему вдруг потребовалось оправдываться передо мной. Я не находил причины, но это было именно так. Он, как бы ища во мне поддержку, наклонился над барной стойкой, чтобы схватить меня за руку. Я поспешно отпрянул назад.

– Что, красные снова под вашими кроватями? – спросил я насмешливо. – Боишься, что они отберут у тебя все деньги, Алеко. Не так ли? – Я покачал головой. – Ты уже никого в этом не убедишь, дурак. В Греции не только коммунисты и фашисты. В ней еще чертовски много обычных людей, которые слишком долго страдают от вашей бесконечной борьбы за власть. От них вы все скоро получите пинок под зад. Запомни мои слова.

Глаза Сары ярко засверкали, и она сжала руки.

– Отличная речь для человека, далекого от политики.

– Да, я далек от политики, – сказал я. – Но мне дорога ты, Киазим, его дети и этот скользкий хитрец Янни Китрос. Да, и даже Янни, который в такой ситуации становится совсем беспомощным.

На лице Киазима заиграла легкая улыбка. Он налил мне виски и пододвинул стакан.

– Выпей за меня, дорогой друг.

Я снова почувствовал себя молодым, задиристым парнем, как тогда в баре «Коханз Селект», и залпом с легкостью осушил стакан. Спиртное обожгло мне внутренности, и я испытал сильное желание врезать кулаком в первую же не понравившуюся мне физиономию.

– Ты знаешь, что сделал Мелос? – спросил я Сару. – Он убил Моргана. Выстрелил ему в затылок так же хладнокровно, словно отшвырнул старую немощную собаку, лежащую на его пути.

Виски взыграло в моей голове. Сара в ужасе прижала ладонь к губам. Все плыло у меня перед глазами, и я уже не чувствовал под собой пола. Теперь я ощущал себя Вольфом Тоуном, Чальзом Стюартом, Большим Мики Коллинзом и всеми теми, кто хоть когда-либо произносил страстные слова, идущие из самой глубины души.

– Коммунисты или фашисты. Суть одна и та же. Никакой между ними разницы, когда дело доходит до закручивания гаек. Нет, будь я проклят, если приму чью-либо сторону, Алеко. Это вовсе не значит, что ты мне должен нравиться. Я тебя ненавижу, как ненавижу этого майора Мелоса, кровавого мясника из тайной полиции, и его тупорылых помощников. Черные или смуглые, гестапо или тайная полиция. В любой стране при первом же удобном случае они, словно ядовитые змеи, выползают на свет из-под холодных камней.

Я не сдержался и в дикой злобе ударил Алеко в пах. Забыв о своем животном страхе, он двинулся вперед и схватил меня за обе руки. Я никогда еще не испытывал на себе такой огромной силы. Я рухнул на барную стойку, а Киазим, попытавшийся прийти мне на помощь, отскочил от Алеко, словно резиновый мячик.

– Теперь послушай меня, Сэвидж, – процедил Алеко с пеной у рта. – Они пришли к нам в деревню. Эти красные захватили нашу деревню во время Гражданской войны.

Я попытался сопротивляться, но Алеко уже схватил меня за горло.

– Они устроили настоящую бойню, Сэвидж. Но это после, а до того они изнасиловали всех женщин в деревне. Не пощадили даже девочек. – В его широко раскрытых глазах застыл ужас. – Они изнасиловали мою мать, двух сестер. Я лежал под стогом сена во дворе нашего дома. Лежал и ничем не мог помочь женщинам. Ты понимаешь, что я испытывал? Я был так испуган, что позволил им сотворить все это с самыми близкими мне людьми.

Я явственно ощутил запах гари, услышал отчаянные крики жертв. Сколько же ему тогда было? Лет тринадцать? Совсем мальчишка, перепуганный насмерть. И с тех пор этот страх довлеет над ним. Однако он не ищет у других жалости или понимания. Не ищет избавления от этого страха. Как говорит Фауст в пьесе Марлоу? «И это ад, и я в нем пребываю».

• Предыдущая
• 47/54
• Следующая