Весь мир театр - Акунин Борис - Страница 24

• Предыдущая
• 24/85
• Следующая

Конечно, поднялся шум. Те, кто был доволен своей ролью в «Вишневом саде», негодовали; другие, наоборот, выражали самое горячее одобрение.

Элиза молчала, с новым интересом приглядываясь к седовласому красавцу.

— Хватит спорить, — сказала она. — Когда можно будет ознакомиться с текстом?

— Прямо сейчас, — объявил Ной Ноевич. — Я проглядел глазами. Вы знаете, у меня чтение фотографическое, однако это надо воспринимать на слух. Пьеса написана белым стихом.

— Даже так? — поразился Простаков. — В стиле Рос-тана, что ли?

— Да, но с восточным колоритом. Как это вовремя! Публика с ума сходит по всему японскому. Прошу вас, Эраст Петрович, садитесь на мое место и читайте.

— Но я з-заикаюсь…

— Это ничего. Попросим, господа!

Все захлопали, и Фандорин, подергивая себя за аккуратный черный ус, вынул из папки стопку листов.

— «ДВЕ КОМЕТЫ В БЕЗЗВЕЗДНОМ НЕБЕ», — прочел он и пояснил. — Это такое название, в традиции японского театра. Тут у меня некоторая эклектика, что-то взято из кабуки, что-то из дзёрури — старинного театра к-кукол, что-то из…

— Да вы читайте, непонятное после объясните, — нетерпеливо перебил его Штерн, подмигивая актерам: погодите, мол, сейчас ахнете.

— Хорошо. Конечно. Извините. — Автор откашлялся. — Еще подзаголовок есть. «Пьеса для театра кукол в трех действиях с песнями, танцами, трюками, фехтовальными сценами и митиюки».

— Чем-чем? — переспросил Разумовский. — Последнее слово не понял.

— Это такая традиционная сцена, где п-персонажи находятся в пути, — пояснил Фандорин. — Для японца понятие Пути, Дороги имеет важное значение, поэтому сцены митиюки выделяются особо.

— Всё, больше никаких вопросов! — рявкнул Штерн. — Читайте!

На местах притихли. Никто не умеет слушать новую пьесу так, как актеры, которым предстоит в ней играть.

На лицах появилось одинаково напряженное выражение — каждый пытался вычислить, какая роль ему достанется. По мере чтения слушатели один за другим расслаблялись, определив свой персонаж. Уже по одной этой реакции можно было понять, что пьеса нравится. Редко встретишь драму, где у всякого актера имелся бы эффектный выход, но «Две кометы» относились именно к этому разряду. Амплуа легли очень точно, так что и ссориться было не из-за чего.

Без труда определила свою роль и Элиза: гейша высшего ранга Идзуми. Очень интересно! Петь она умеет, танцевать тем более — слава Богу, заканчивала балетное. А какие можно сделать кимоно, какие прически!

Просто поразительно, до чего она, вроде бы неглупая, пожившая на свете женщина, была слепа! Как могла она не оценить по достоинству господина Фандорина? Его седые волосы и черные усы — это так стильно! Он похож на Дягилева с его знаменитой прядью. Или на Станиславского, пока тот не стал бриться. Только еще красивей! И какой приятный мужественный голос! На время чтения заикание совершенно исчезло. Даже жалко — в этом легком дефекте речи, пожалуй, есть свой шарм.

Ах, что за пьеса! Чудо, а не пьеса!

Даже Лисицкая была в восхищении. Еще бы — ей редко выпадала столь аппетитная роль.

— Браво, Эраст Петрович! — первой воскликнула злюка Ксантиппа Петровна, когда автор произнес «Занавес. Конец». — Новый Гоголь явился!

Все вскочили, аплодировали стоя. Кричали:

— Это успех!

— Сезон будет наш!

— Банзай!

Костя Ловчилин всех развеселил, изобразив японский акцент:

— Немилёвись со Станислявским сделяют халякили! — и показал, как взрезают себе животы бородатый полный Немирович и тощий Станиславский в пенсне.

Во всеобщем ликовании не участвовал только Девяткин.

— Я не понял, какие роли достанутся нам с вами, учитель, — со смесью надежды и подозрительности проговорил он.

— Ну я, разумеется, буду Сказителем. Уникальная возможность прямо со сцены руководить темпом действия и игрой актеров. Режиссер-дирижер, великолепная находка! А вам, дорогой Жорж, достанутся три роли: Первого Убийцы, Второго Убийцы и Невидимого.

Ассистент заглянул в записи, которые он делал во время чтения.

— Но позвольте! Тут две роли без слов, а третья хоть и со словами, но персонажа не видно!

— Естественно. Он же Невидимый. Зато сколько экспрессии! И потом, Невидимый — стержень, двигатель действия. А в роли наемных убийц вы сможете продемонстрировать свои блестящие навыки сабельного боя. Вы сами рассказывали, что в юнкерском училище шли первым по фехтованию.

Девяткин, польщенный комплиментами, кивнул, но как-то неуверенно.

— Японское фехтование существенно отличается от з-западного, — заметил Фандорин, вновь начавший заикаться. — Здесь потребуется некоторая подготовка.

— Да, проблема, которая меня беспокоит, это японские реалии. Все эти жесты, музыкальные инструменты, песни, пластика и прочее. Надо будет где-нибудь найти живого японца и взять его в консультанты. Я не могу себе позволить ставить клюкву вроде миланской постановки «Мадам Баттерфляй». — Штерн озабоченно нахмурился, но автор пьесы его успокоил:

— Естественно, я подумал об этом. Во-первых, я сам неплохо разбираюсь в японских материях. А во-вторых, я привел к вам японца. Он ждет в вестибюле.

Все так и ахнули, а Элиза подумала: этот человек кудесник, ему не хватает только усеянного звездами плаща и волшебной палочки. Подумать только — водит с собой настоящего живого японца!

— Так зовите его скорей! — воскликнул Ной Ноевич. — Воистину вас послал нам театральный бог! Нет-нет, оставайтесь! Господа, кликните капельдинера, пусть приведет нашего японского гостя. А я, Эраст Петрович, пока хочу вас спросить: может быть, раз уж вы столь предусмотрительны, у вас есть какие-нибудь соображения по поводу исполнителя роли этого… как его… — Он заглянул в пьесу. — …этого си-но-би по прозвищу Неслышимый? Насколько я понял, синоби — это клан профессиональных убийц, вроде арабских ассасинов. Он у вас и жонглирует, и по канату ходит, и от клинка уворачивается.

— В самом деле, — сказал Разумовский. — А героя-то у нас нет. Был бы жив Смарагдов…

Регинина заметила:

— С трудом представляю себе Ипполита, разгуливающего по канату.

— Да, это проблема, — подхватил Девяткин. — Боюсь, неразрешимая.

Режиссер не согласился с ним:

— Ну уж неразрешимая. Можно поискать какого-нибудь акробата из цирка. Циркачи иногда бывают довольно артистичны.

— Быть может, здесь необязателен профессиональный актер, — высказал здравое предположение чудесный Эраст Петрович. — Роль Неслышимого без слов, а лицо его до самого конца закрыто маской.

— Скажите-ка, — Штерн с надеждой воззрился на Фандорина, — а вы, проживая в Японии, не занимались всякими этими восточными штуками? Нет-нет, не отказывайтесь! Из вас с вашей фигурой и внешностью могла бы получиться отличная пара для Элизы!

Красавец заколебался, впервые за все время поглядев в ее сторону.

— Да, я всё это умею, даже ходить по канату, но… Я ни за что не решился бы выйти на сцену… Нет-нет, увольте.

— Просите его, Элиза! Умоляйте! Падайте на колени! — закричал взбудораженный Ной Ноевич. — Посмотрите на эти черты! Сколько в них изящества! Какая сила! Когда Неслышимый в конце снимет маску и луч высветит его лицо, публика с ума сойдет!

Элиза протянула к автору руки жестом молящей о милосердии Дездемоны и послала ему лучезарнейшую из своих улыбок — перед такой не удавалось устоять никому из мужчин.

Но разговор прервался, потому что в дверь заглянул капельдинер.

— Ной Ноевич, привел. Заходите, господин хороший.

Обращение было адресовано невысокому, коренастому азиату в клетчатой паре. Он сделал несколько шагов и в пояс, не сгибая спины, всем поклонился, сняв при этом канотье. Блеснул идеально круглый, бритый, будто отполированный череп.

— Михаир Эрастовить Фандорин, — громко представился он и поклонился еще раз.

— Это ваш сын?! — удивленно спросил Штерн у автора. Тот сухо ответил.

— Не родной. На самом деле его зовут Масахиро Сибата.

• Предыдущая
• 24/85
• Следующая