Смок - боевой змей - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 23

— Старый кончился, новый еще не поспел, — пояснил Артемий. — Игумен гостей ждет.

«Три бочки меда! — ахнула про себя Улыба. — Да это…»

— Две гривны! — выпалила она, ожидая, что странный монах начнет яростно торговаться.

— Две так две! — согласился монах. — Собирайся! Мне до темна наказали воротиться.

Улыба торопливо погрузила корчагу на повозку монаха (тот помог), и они поехали в посад. Свою повозку Улыба оставила на торгу. Хватит времени вернуться, тороватого покупателя упускать не след. Доехали скоро. Улыба заперла ворота и повела монаха в дом. Там покупатель аккуратно отсчитал серебро, подвинул сверкающую горку к хозяйке.

— Проверяй!

— Все верно! — замахала Улыба руками. — Я видела. Погоди, счас людей кликну! Служанку выгнала, совсем дерзкая стала, приходится самой.

— Зачем нам люди?

— Бочки на повозку закатить.

— Не нужно их катить!

— Не понимаю тебя! — удивленно сказала Улыба.

— Присядь, хозяюшка! — сказал монах, улыбаясь. Тонкие губы раздвинулись, показав острые белые зубы. Искалеченная шрамом щека пошла складками, лицо гостя стало жутким. Горло Улыбы перехватил страх. Какой чудный монах! Что ему надобно? Она сама не заметила, как ноги ее подогнулись, и тело безвольно опустилось на скамью.

— Бают, жила с княжьим сотником? Некрасом?

Улыба помедлила и кивнула.

— Вот это, — гость кивнул на кучку серебра, — а также мед твой останутся тебе, если поведаешь.

«Господи, кто он? — лихорадочно думала Улыба. — От кого пришел?» Она хорошо запомнила ту ночь, когда прогнала Некраса, и за воротами закричали люди. Она выбежала, увидела мертвую кобылку, убитого половца, лужи крови… Улыбе стало муторно, служанка увела ее в дом. Под утро к ней приехал сам Светояр, долго расспрашивал о Некрасе, а после велел молчать. Наказал, буде кто выведывать о Некрасе, не медля, доносить лично ему. Дождалась, выведывают. Закричать, побежать из избы? Можно успеть. А ежели нет? Такой зарежет и глазом не моргнет…

— Что хочешь знать? — хриплым голосом спросила Улыба.

— Как он выглядел?

«Знает! — поняла Улыба. — Сказал: «выглядел», а не «выглядит». За мертвого убивать не будут».

— Высокий, стройный, жилистый, — стала перечислять Улыба. — Волосы русые, глаза большие, синие…

— Шрамы у него были? — перебил гость.

— Несколько. На руках и груди.

— На груди? — заинтересовался гость.

— Как раз напротив сердца. Свежий шрам, розовый.

— Это он!

Гость встал и перегнулся через стол:

— Где Некрас? Говори?

— Господи! — отшатнулась Улыба. — Нет его! Сгорел!

— Где?

— В конюшне, со смоком своим. Колпаки Великого на них напали.

— Сама видела?

— Не пустили. Никого близко дружинники не подпустили, — Улыба заплакала. Больше от страха, чем от горя. — Не дали косточки милые самой похоронить. Дружинники землей пепелище забросали, до сих пор запрещают ходить туда. Сторожа там. Мне велели молчать.

— Не велика беда, что рассказала! — усмехнулся Артемий. — Серебро заслужила.

«Светояру расскажу, еще даст!» — злорадно подумала Улыба.

— Ладно, хозяюшка! — сказал Артемий, расстегивая пояс. — Поговорили и хватит. Разбери постель, отдохни с гостем. Приласкай убогого!

— Ты!..

Улыба не закончила. Все так же хищно скалясь, гость вытащил из-за пазухи и положил на стол длинный нож. Затем сдернул ее с лавки и бесцеремонно толкнул к постели. Улыба, онемев, шла чуть живая. Видя это, Артемий сам стащил с нее поневу, рубаху, сунул лицом в матрац и навалился сзади. Пока хищник насыщался, Улыба тихо плакала. Насильник не обращал внимания. Когда ряженый монахом тать со стоном отвалился в сторону, Улыба попыталась встать. Артемий сжал ей горло железными пальцами.

— Куда?

— Подтереться.

— На! — Артемий подобрал и кинул ей рубаху. — Лежи!

Когда сила вернулась, Артемий перевернул Улыбу на спину и задрал ей ноги. В этот раз он не спешил, утолял страсть с толком. Проклятая баба лежала колодой и продолжала всхлипывать. «С Некрасом, небось, было не так!» — зло подумал Артемий. Эта мысль привела его в ярость. Артемий охватил пальцами белое горлышко женщины, сдавил. Улыба захрипела и задергалась, пытаясь сбросить насильника. От ее судорожных метаний, волна наслаждения пробежала по телу Артемия, он не разжимал пальцев, пока Улыба не затихла. К тому времени насильник получил свое. Подернув плечами от последней судороги, Артемий вытащил золотые серьги из ушей мертвой женщины, бросил их в кучку серебра, затем аккуратно пересыпал добро в кожаную калиту. «Дионисию, скажу, что подкупил княжих слуг, — подумал, привязывая кошель к поясу. — За добрую весть еще серебра отсыплет. И серьги у бабы дорогие…»

Отворив ворота, он степенно выехал на улицу. Не поленился, сходил и затворил ворота изнутри. Чем позже заглянут в дом, тем лучше. У городских ворот все тот же стражник проводил равнодушным взглядом груженую телегу. Отъехав от Белгорода верст пять, Артемий загнал повозку в кусты и выпряг мерина. Достал из-под соломы хорошее кожаное седло, умело заседлал мышастого. Вскочил на мерина и погнал его малоезженой лесной тропой. Артемий не боялся заплутать. Этот путь он знал, а за лесом его ждали…

Некрас вернулся не один. Вместе с ним во двор въехал десяток всадников, отчего у маленькой избы стало тесно.

— Где смок? — спросил Олята, забыв поклониться.

— Здесь! — успокоил Некрас. — Спит в пещере.

Выбежавшая на шум Оляна поднесла Некрасу кружку меду. Тот выпил, крякнул и вернул кружку.

— Еще есть? Я с друзьями.

— Сбегаю к Ждану, — засуетился Олята. — А Оляна кашу сварит.

Когда Олята вернулся с двумя полными горлачами (отдал Ждану ногату, не торгуясь) и караваем под мышкой, гости сидели за вытащенным из избы столом. Умытые, посвежевшие. Оляна хлопотала у очага, помешивая варево деревянной ложкой. Олята поставил горлачи на стол. Кружок было только две, они сразу пошли по кругу. Олята подал на рушнике каравай и остатки окорока, гости вытащили ножи. Каждый привычно отхватывал ломоть пшеничного, кус ветчины, жадно жевал. Олята разглядывал ватагу. Гости были при оружии, их суровые, выдубленные солнцем лица, покрывали шрамы. Шрамы виднелись и на бритых головах. Летами мужи были подстать Некрасу, только один выделялся обильной сединой в бороде.

Замоченная с вечера, дробленая пшеница поспела быстро. Олята поставил на стол горячий котел, гости достали из-за голенищ деревянные ложки, стали есть обжигающее варево.

— Чего, стоишь, отрок? — спросил седой, глянув на Оляту. — Ложки нету?

— Сесть негде.

— Подвиньтесь, друзи! — сказал седой. — Хозяин голодным останется.

Сидевшие рядом вои освободили краешек скамьи, Олята достал ложку, и потянулся к котлу. Ели молча, ожесточенно дуя на горячую кашу. После того, как котел опустел, Оляна прибрала его и поставила на стол горлач молока. Вои, разглядев, заулыбались.

— Мы ж не дети! — скаля зубы, сказал один из воев, помоложе.

— Кислое есть? — спросил седой.

Оляна сбегала в избу, принесла другой горлач. Седой налил в кружку кислого молока, с удовольствием выпил.

— Им не давай! — сказал, возвращая кружку. — Ишь, зубы скалят! С утра ножки расцеловали бы за молоко, а когда брюхо набито, нос воротят.

— Такой красавице я всегда расцелую! — сказал зубоскал.

Вои захохотали. Оляна покраснела и убежала в избу.

— Спасибо хозяевам за угощение! — сказал Некрас, вои встали и поклонились отроку. Олята смутился. Некрас положил ему руку на плечо. — Это меньшой друг наш, Олята, — сказал он. — Годами мал, да ловок — двух Колпаков сулицами заколол. — Во взглядах воев Олята прочитал удивление и уважение. — Скажите ему, кого как кличут.

Вои по очереди сказали имена, Олята от волнения запомнил не все. Отложилось, что седого зовут Малыга, а зубоскала — Брага. Каждый вой, называя свое имя, вставал и кланялся Оляте, отрок робко кивал в ответ. Олята понимал, что происходит какой-то обряд, очень важный, но не знал, как себя вести. К счастью, все быстро закончилось.