Ключи от рая - Дейч Ричард - Страница 54

— Именно здесь я видел их в последний раз. — Задумавшись на мгновение, Майкл спросил: — Симон, кто ты? Тебе известно обо мне так много…

— На самом деле рассказ о том, кто я такой, получится очень скучным.

— Нам лететь семь часов — о какой скуке тут можно говорить? Я ради твоих ключей рискую своей головой. Так что валяй, нагоняй на меня скуку.

Мимо прошествовала стюардесса, длинноволосая блондинка с ногами от ушей. О ее молодости можно было судить не только по упругому юному телу, но и по лицу: ей явно было не больше двадцати. Майкл хмыкнул, увидев, как Симон провожает взглядом удаляющуюся по проходу соблазнительную попку.

— Помнишь себя в шестнадцать лет — небось мечтал только о девчонках, не задумываясь, есть ли у них мозги и ответят ли они на твою любовь? — Майклу хотелось добиться от Симона хоть какой-нибудь реакции, но тот хранил молчание.

— Можешь не отвечать — в шестнадцать лет тебя засунули в какой-нибудь монастырь.

— На самом деле, когда мне исполнилось шестнадцать, меня посадили в тюрьму. За убийство.

Красный шар, прокатившись по зеленому сукну, медленно остановился в нескольких дюймах от угловой лузы. Поколебавшись, казалось, целую вечность, он наконец качнулся вперед и свалился в сетку. Элль с трудом сдержала восторг. Она впервые в жизни играла в бильярд, но получалось у нее так, что она уже начинала считать себя прирожденным игроком.

— Мне почему-то кажется, что меня водят за нос, — недоуменно поднял бровь Финстер. — Ты точно никогда раньше не играла в бильярд? — Обвив Элль за талию, он привлек ее к себе.

— Клянусь, просто новичкам везет, — смущенно вспыхнула Элль.

Улыбнувшись, она урвала быстрый поцелуй и повернулась к столу, чтобы сделать следующий удар. Распластав свое длинное тело над столом, молодая женщина отвела кий назад и разбросала шары во все стороны.

— Тебе нравится? — спросил Финстер, вешая смокинг на спинку стула.

— Вечер просто восхитительный, — заверила его Элль. И это действительно было так.

Они поужинали запеченной до румяной корочки уткой, восседавшей на гарнире из дикого риса и тушеных овощей. Бутылка розового «Триано» 1945 года была принесена из личного погреба Финстера. На десерт — шоколадное суфле и коньяк — они удалились в библиотеку, со смехом обсуждая ремесло фотомоделей, в котором приходится продавать себя даже ради того, чтобы добиться самого скромного успеха. Невидимый Чарльз бесшумно появлялся по первому зову. Дворецкий, казалось, шестым чувством узнавал, когда пора снова наполнить бокалы. «Значит, вот как живет высший класс», — не переставала поражаться Элль.

Она сама не смогла бы ответить, является ли легкое головокружение следствием вылитого вина, или же она просто опьянена бесконечным счастьем. С каждым мгновением она все сильнее влюблялась в стоящего рядом мужчину. Его взгляд пленил ее сердце, рассудок, душу.

— Скажи, Элль, ты любишь искусство?

От неожиданности она выпрямилась — во все свои шесть футов.

— Без искусства я не представляю себе жизни.

— Вот как?

— Я два года училась в Париже в мастерской Франсуа Делакруа. Акварели и масляные краски были для меня всем. — Ее взгляд зажегся гордостью. — Именно так я пришла в фотомодели.

— Расскажи.

— Одна из наших натурщиц неожиданно исчезла, никого не предупредив, и Делакруа настоял на том, чтобы я позировала классу. Сначала я очень волновалась и робела, но мне удалось пересилить себя. Случайно один из набросков попался на глаза известному фотографу, ну а дальше… — Элль задумалась. — В общем, все получилось не совсем так, как я предполагала. — В ее голосе прозвучала тень сожаления.

— Ты продолжаешь заниматься живописью? — спросил Финстер.

— У меня больше нет на это времени. — Помолчав, она добавила: — И денег тоже.

— Я бы с удовольствием посмотрел твои работы; можно будет устроить выставку.

Элль рассмеялась.

— Все это уже в прошлом; уверяю, от моих былых способностей не осталось ни капли.

— Надо будет изменить такой порядок вещей. У меня в восточной части имения есть художественная студия. Надеюсь, тебе понравится жить там.

Элль не могла поверить своим ушам. Обосноваться в поместье — для нее это означало только одно: эта восхитительная ночь продлится на дни, недели… быть может, даже годы. От восторга у нее чуть сердце не выскочило из груди.

Поставив кии к столу, Финстер стиснул ее руки.

— А ты не хотела бы посмотреть мою коллекцию? Я показываю ее только истинным ценителям, способным понимать прекрасное.

— Сочту за честь.

Схватив подсвечник с пятью зажженными свечами, Финстер повел Элль по длинному коридору. Открыв массивную дверь, он без колебаний направился вниз по лестнице, поднимая свечи высоко над головой.

— Здесь так темно, — пробормотала Элль, надеясь, что дрожь в ее голосе останется незамеченной.

— Не отставай.

Удлиненные тени, поплясав на каменных стенах лестницы, быстро растворялись в темноте. Мерцающая лужица света от пяти свечей озаряла лишь небольшой пятачок прямо перед ногами. Спустившись вниз, Финстер провел молодую женщину к простой деревянной скамье. Смахнув какой-то старинный инструмент, он взял со скамьи длинную веревку и перекинул ее через спинку.

— Пожалуйста, присаживайся, — учтиво предложил Финстер.

Вручив Элль свечи, он скрылся в темноте. Молодая женщина судорожно вцепилась в тяжелый серебряный подсвечник, молясь о том, чтобы он не выскользнул из ее мокрых от пота рук. Сердце у нее снова заколотилось.

Вскоре Финстер вернулся. Прислонив к скамье восемь холстов, он наклонился к Элль и припал к ее губам. Она тотчас же покорилась ему, привлекая его к себе. Затем открыла глаза и ахнула.

Финстер смотрел ей прямо в лицо, и его глаза были такими пленительными, такими властными, такими… Было в них еще что-то, но прежде чем Элль успела разобрать, что именно, прежде чем ее лихорадочно мечущиеся мысли хоть чуточку успокоились, Финстер снова ее поцеловал. Па этот раз безжалостно, страстно. Элль откликнулась на его страсть, чувствуя, как в ней вскипает кровь. И вдруг, без предупреждения Финстер оторвался от нее. От неожиданности она судорожно глотнула воздух.

Пока молодая женщина приходила в себя, дрожа от восторженного предвкушения, Финстер расставил картины, окружив ими Элль.

— А теперь я хочу услышать твое искреннее мнение. Элль подняла свечи и посмотрела на полотна. Сперва ей показалось, что Финстер шутит. Определенно, произошла какая-то ошибка.

— Ты со мной играешь?

Подняв канделябр выше, молодая женщина обернулась к Финстеру и тотчас же в ужасе отпрянула. Со всех сторон ее окружали творения мрачного искусства, существование которого она даже не могла себе представить: с каждого холста кричали искаженные лица несчастных, раздавленных смертью. Картины были повсюду, но Финстера и след простыл.

— Август?

И вдруг Элль заметила, что свечи догорели, превратившись в огарки. Первый из маленьких огоньков, моргнул, погас у нее на глазах. Казалось, терзаемые муками души, сойдя с полотен, набросились на молодую женщину; сгущающийся мрак окутал ее ошеломленный рассудок.

Стремительно возвратились детские страхи — боязнь темноты, замкнутых помещений, чудовищ, которые скрываются под кроватью.

— Август! Пожалуйста, где ты? — проскулила Элль, поднимаясь со скамьи.

Подняв затухающие огоньки высоко над головой, она осторожно ступила туда, где, как ей казалось, должен был быть выход. Постепенно се шаги стали чаще, и вдруг Элль, споткнувшись, упала. Свечи разлетелись по полу. Все, кроме одной, мгновенно погасли. Вцепившись в эту последнюю так, словно в ней было ее сердце, молодая женщина в отчаянии принялась нащупывать остальные. Отыскав два огарка, она зажгла их от горящей свечи и вставила в затейливые резные гнезда подсвечника.

Почему Финстер так поступил? Элль снова дрожащей рукой высоко подняла свечи, лихорадочно пытаясь сориентироваться. Она не могла поверить своим глазам. Повсюду, куда проникали дрожащие отсветы свечей, простирались произведения искусства. Все худшее, что заключено в человеке, ужас и боль, немыслимая жестокость. Кому могло прийти в голову собрать все это… и с какой целью?