Ключи от рая - Дейч Ричард - Страница 79

Доктор Райнхарт снова щелкнул тумблером. «Три… два… один… ПУСК!»

И снова тело Мэри, оторвавшись от кровати, подлетело вверх, на этот раз чуть выше.

Но пока Мэри лежала с полностью остановившимся сердцем, ее рассудок лихорадочно работал. Только она находилась не в ставшей уже классической белой комнате, где впереди сиял яркий свет, а, наоборот, в темном, глухом подземелье.

Мрачном и тихом. Мэри не чувствовала ничего — ни боли, ни радости. Абсолютно ничего. Она смутно слышала доносящийся откуда-то издалека встревоженный голос доктора Райнхарта. Врач бился как одержимый, спасая кого-то, — Мэри хотелось надеяться, что его старания окажутся не напрасны. Она пошла по коридору, дергая за ручки дверей, но все они были заперты. Где-то совсем близко звучали голоса, приглушенные и неразборчивые. Мэри направилась на их звуки, и по мере ее приближения интонации и ритмика становились все более отчетливыми. Наконец она дошла до конца коридора, который упирался в другой коридор. Люди — а, судя по голосам, их собралась целая толпа — находились за каждой дверью. Их были тысячи и тысячи. Мэри застыла в нерешительности, не зная, куда повернуть — направо или налево, как вдруг ее пронзила невыносимо сильная, резкая боль, разлившаяся по всем жилам. Подобно раскаленному пруту, боль проникла сквозь кожу в самое сердце.

И так же стремительно боль прошла. Мэри стояла на распутье. Налево или направо? Гул голосов нарастал, подобный реву толпы на стадионе: голоса мужчин и женщин, плач перепуганных детей. Все эти люди, объятые страхом, взывали к Мэри о помощи, словно город, населенный заблудшими душами. Повернув направо, она блуждала, казалось, несколько часов. Проникнутые ужасом голоса не позволяли ей собраться с мыслями; всеобщее смятение разрывало ее рассудок на части. Наконец Мэри добралась до двери, стоящей особняком; черной, словно из эбенового дерева, древней, как сама земля. Она протянула руку к ржавой ручке, открыла дверь и вошла.

Лицо, которое увидела Мэри, потрясло ее, повергло в ужас. Даже впервые увидев его, она сразу же поняла, кто это.

Ее тело снова ощутило пронзительную боль, настолько сильную, что Мэри буквально поднялась в воздух, а перед глазами у нее вспыхнули ослепительные белые огни.

Над ней стоял, склонившись, доктор Райнхарт. Его губы были тронуты легкой улыбкой.

— Так просто я тебя не отдам.

Мэри лежала на кровати, без сознания, но живая; ее сердце снова работало в нормальном ритме. Врач поднял взгляд.

— Дайте мне знать, когда она придет в себя, — сказал он медсестре, которая осталась дежурить в палате Мэри.

Доктор Райнхарт повернулся к медсестре Шрайер, чей взор затуманивала тонкая пелена слез. Взяв грузную женщину за руку, он отвел ее в сторону.

— Мне наплевать, как вы это сделаете, но вы должны разыскать ее мужа. — Доктор Райнхарт направился к двери. — Ее организм сдает очень быстро. Я не знаю, как долго она еще продержится.

Симон и Майкл сидели на корточках в густых зарослях в двадцати пяти ярдах от чудовищных черных ворот поместья Финстера. Так они просидели уже два часа. Положение у них было невыгодное, что очень не нравилось Симону, впрочем, как и Майклу. Они понятия не имели, сколько противников встанет у них на пути, прежде чем они доберутся до особняка. По грубым прикидкам получалось человек двадцать. Основывались эти предположения на том, что успел разглядеть Майкл во время предыдущего посещения. Все основные жизненно важные центры охранялись. Но это был необходимый минимум, призванный удовлетворить того, кто стеснен в средствах. А Финстера никак нельзя отнести к этой категории.

Ну а если ключей в подземелье нет? Что ж, если количество охранников сокращено до минимума, это будет самым красноречивым ответом. А вот если ключи по-прежнему здесь, Симону и Майклу придется иметь дело с целой армией. Вся хитрость заключалась в том, чтобы подобраться к зданию незамеченными. Это то же самое, что захват флага: вся соль игры в том, чтобы не пойманным оказаться вблизи трофея.

— Времени у нас в обрез, — прошептал Симон. К наушнику, торчащему у него в ухе, был подсоединен ларингофон, подключенный к сотовому телефону.

— Терпение, — ответил по сотовому Буш. Его голос был слабым, далеким; связь постоянно прерывалась вследствие редкой сети ретрансляторов сотовой связи в сельских районах Германии. — Он обязательно появится.

Теперь уже Симон совсем не был в этом уверен — прошло слишком много времени. Однако признавать свое поражение он не собирался.

Была уже половина первого ночи, а очередь у дверей клуба все продолжала расти. Цепочка, обтянутая коричневым бархатом, сдерживала сотни безликих посетителей, в то время как тех, кто что-то из себя представлял, радушно встречали и проводили внутрь. Возбужденная толпа напомнила Бушу «золотой век» Нью-Йорка. «Студия 54», «Тоннель», «Палладий». Тогда все было иначе, музыка была лучше — впрочем, каждое поколение считает именно музыку своей эпохи лучшей, — снобизма меньше, и для того, чтобы приятно провести время, не требовалось выкладывать двухнедельное жалованье.

Буш стоял у самой двери. Вышибалам он представился нью-йоркским полицейским, который в сотрудничестве с Интерполом разыскивает дезертира. Не будет ни облавы, ни поисков наркотиков, ни охоты на несовершеннолетних, ни полиции нравов. Буш будет тихо наблюдать за своим подопечным, а когда наступит подходящий момент, аккуратно выполнит все, что требуется. После таких заверений вышибалы с готовностью пошли навстречу. Впрочем, не помешали и пятьсот евро, которые вручил им Буш.

Буш вовсе не стремился попасть внутрь. Он ненавидел современные технические навороты сцены, грохочущую музыку, бессмысленные тексты песен, произнесенные скороговоркой. Для него вопрос стоял так: или Брюс Спрингстин, или ничего. Ему нужно было, чтобы Финстер вошел в клуб, ничего не заподозрив, не имея понятия, куда он попал. Только в этом случае Майкл и Симон смогут рассчитывать на успех.

— Буш? — послышался у него в наушнике голос Симона.

— Да?

— А почему тебя прозвали Персиком?

— Ты что, никак не можешь успокоиться, да? — Буш прислонился к дверному косяку.

— Да так, просто убиваю время.

— Когда-то давно была у меня одна подружка из Джорджии. Так вот, она была без ума от альбома братьев Оллмен «Съешь персик» и называла меня нью-йоркским персиком.

— Вот как? — В голосе Симона явственно слышалось подозрение.

— Он наплел тебе про братьев Оллмен? — шепотом спросил Симона Майкл.

Он лежал в траве, наблюдая в бинокль за воротами. Симон молча кивнул. Майкл покачал головой.

— Жена Буша так ласково называет определенную часть его тела.

Симон едва подавил смешок.

Буш был вне себя. Хотя у Майкла и не было наушника, он услышал доносящийся из уха Симона гневный голос:

— Что он сказал? Он сказал, что…

— Послушай, успокойся, — попытался унять его Симон.

— Сам успокойся, придурок…

И вдруг наступила тишина. Отчетливая тишина, которую нельзя было ни с чем спутать.

— Буш? Да Майкл просто пошутил. — Молчание. — Поль, ты меня слышишь? — Симон постучал по наушнику. — Поль, ответь. — Майкл вопросительно посмотрел на него. — Прекрати дуться из-за пустяков. — Голос Симона стал совершенно серьезным.

Наконец, после того как прошла, казалось, целая вечность, в наушнике послышался голос Буша, отчетливый и мрачный:

— Он здесь.

Лимузин плавно остановился напротив входа, и из него вышли три очаровательные красавицы, Одри, Зоя и Джой, чувственные, сногсшибательные, с длинными волосами трех разных цветов, слегка растрепанными летним ветерком. На глазах толпы три женщины застыли у двери лимузина. Из машины появился Финстер под восторженные ахи и охи, каких обычно удостаиваются только знаменитости, съезжающиеся на вручение премии «Оскар». Толпа расступилась перед великолепной четверкой, словно Красное море перед Моисеем. Финстер в сопровождении дам прошел по красной ковровой дорожке. Шепот, крики, свист слились в одобрительный гул, а те счастливчики, кто стоял у самого бархатного ограждения и еще не расстался с надеждой попасть внутрь, выкрутили шеи, провожая взглядом промышленного магната и его красавиц.