Битва близнецов - Уэйс Маргарет - Страница 37

• Предыдущая
• 37/105
• Следующая

Лицо Хараса исказилось, как от боли.

— Но разве обязательно доводить дело до войны?! — воскликнул он. — Я не сомневаюсь, что мы могли бы поделиться тем немногим, что у нас…

— Друг мой, — негромко сказал король, — я клянусь тебе молотом Реоркса, что, если бы я согласился на их условия, мы все непременно погибли бы. Наши племена прекратили бы свое существование.

Харас, потрясенный, уставился на него.

— Дела обстоят так плохо? Король только кивнул в ответ.

— Именно так. Об этом мало кто знает — только вожди племен, а теперь вот и ты… Поэтому я прошу тебя — держи язык за зубами. Урожай едва не весь погиб.

Наши амбары пусты, в казне почти нет денег, а нам предстоит еще готовиться к войне. Этой зимой придется ввести жесткие нормы на продовольствие — только так, по нашим подсчетам, мы сумеем с нынешними запасами дотянуть до весны, да и то едва-едва. Даже сотня лишних ртов и та может…

Дункан не договорил, но все было ясно и без слов.

Харас некоторое время стоял молча и размышлял, затем поднял голову, и глаза его блеснули.

— Если это правда, то будь что будет! — сказал он суровo. — Лучше yмереть от голода, чем сражаться со своими братьями.

— Это слова благородного гнома… — ответил король, но гром барабанов, раскатившийся по коридорам и залам Паке Таркаса, прервал его. Глубокие голоса жрецов зазвучали под сводами старинной крепости, выкликая слова древних, как сам мир, боевых заклинаний. — Но словами сыт не будешь! — Король повысил голос, чтобы перекричать тяжелый, грозный гул. — Их нельзя пить, нельзя обернуть вокруг озябших ног или сжечь в очаге, чтобы согреться. И даже самые благородные речи не смогут успокоить ребенка, у которого живот сводит от голода.

— А как насчет детей, отцы которых уйдут на войну, чтобы никогда не возвратиться? — перебил короля советник.

— Что ж, — Дункан покачал головой, — они будут горевать месяц, два, но в конце концов успокоятся. Во всяком случае, все это время у них будет небольшая ежедневная порция еды и угля. Впрочем, трудно сказать, что лучше…

С этими словами король поднялся с трона и вышел из зала Совета. Он снова шел на дозорную башню.

Пока Харас разговаривал с королем в зале Совета, Регар Огненный Горн и его товарищи ехали на своих коротконогих и мохнатых горных пони прочь от Пакс Таркаса. Грубые насмешки и оскорбления все еще звучали у них в ушах. На протяжении нескольких долгих часов Регар не произнес ни одного слова и очнулся от своей мрачной задумчивости лишь тогда, когда они отъехали от крепости уже довольно далеко. На перекрестке дорог старый гном натянул поводья и остановился.

Обернувшись к самому молодому из сопровождавших его гномов, посол сказал ровным, бесцветным голосом:

— Ты поедешь дальше на север, Даррен Железный Кулак.

С этими словами старый гном вытащил из-за пояса потертый кожаный кошелек.

Оттуда он достал свою последнюю золотую монету. Огненный Горн долго глядел на нее, затем вложил в протянутую ладонь Даррена.

— Вот. Этим ты оплатишь переправу через Новое море. Отыщи этого Фистандантилуса и скажи ему… скажи ему…

Регар замолчал — то, что он должен был сказать, не лезло ни в какие ворота, но другого выхода он не видел. Это решение он принял, уезжая из Пакс Таркаса под свист и улюлюканье горных гномов. Ухмыльнувшись, он продолжил хрипло:

— Найди Фистандантилуса и скажи ему, что когда он окажется под стенами Пакс Таркаса, его будет ждать армия гномов, готовая сражаться на его стороне…

Над Соламнией сгустилась холодная ночная тьма. Звезды в чернильно-черном небе сверкали так ярко, как бывает только в морозные зимние ночи. Созвездие Платинового Дракона Паладайна и созвездие Такхизис, Владычицы Тьмы, осторожно кружились вокруг неподвижных Весов Гилеана. Пройдет еще две сотни лет, если не больше, прежде чем эти два созвездия исчезнут с небосвода, боги сойдут на землю и начнут войну, в которой примут участие все жители Кринна.

Пока же двое извечных врагов просто глядели друг на друга в небесах.

Если бы хоть один из великих богов бросил взгляд вниз, он (или она) непременно заметили бы слабые и жалкие попытки людей сравняться с ними в их небесной славе. На равнинах Соламнии, под стенами города-крепости Гарнет, вся степь была усыпана кострами, освещавшими ночь, подобно звездам в вышине.

Это стояла лагерем армия Фистандантилуса. Огни костров отражались в сверкающих щитах воинов и начищенных нагрудных пластинах, играли на лезвиях мечей и остриях бесчисленных копий. Языки пламени дрожали на лицах, и без того уже освещенных огнем надежды и вновь обретенной гордости, искрились в темных глазах тех, кто примкнул к лагерю совсем недавно и не решился пока вступить в войско, взлетали высоко в небо и глядели на веселые игры детей.

Вокруг походных костров сидели и стояли группы людей. Воины негромко переговаривались, смеялись, пели песни, пили, ели, точили мечи и полировали доспехи. Ночной воздух был полон шуток и проклятий, звона железа и длинных историй, которые так хорошо рассказывать и слушать у костра долгой осенней ночью. То тут, то там раздавались болезненные стоны, и люди растирали руки и плечи, гудевшие от непривычных упражнений с мечами и копьями. Загрубевшие от работы с мотыгами и лопатами ладони покрылись свежими мозолями от рукояток мечей и пик, однако никто не жаловался. Жаловаться им было не на что: люди у костров видели, как веселы и беззаботны их дети, они знали, что дети более или менее сыты, а что будет завтра — мало кого волновало. Лица женщин светились гордостью за своих мужей: впервые за долгие годы у них в жизни появилась какая-то определенная цель.

Были, конечно, среди них и такие, кто понимал — на пути к этой цели погибнуть так же легко, как выпить кружку воды в жаркий летний полдень, однако смерть в бою была совсем иной, чем от голода или жгучей лихорадки. Поэтому никто не покинул войска, каждый надеялся на лучшую долю для себя лично и уж как минимум — на достойную и быструю смерть.

«В конце концов, — подумал про себя Гэрик, когда появился другой солдат, чтобы сменить его на посту, — смерть придет к каждому из нас; уж лучше встретить ее при свете дня, с мечом в руке, чем позволить ей подкрасться к тебе ночью, под покровом темноты, и дать схватить себя за горло ужасными холодными руками».

Теперь он был свободен. Вернувшись к своему костру, Гэрик достал из мешка толстый походный плащ и, торопливо проглотив миску кроличьего рагу, пошел по равнине между кострами.

Направляясь к окраине лагеря, он миновал множество костров, отмахиваясь от приглашений посидеть с друзьями. Сегодня у него было дело, и он торопился.

Никто, впрочем, не обратил на него внимания и ничего особенного не заподозрил.

Многим не спалось по ночам, несмотря на усталость; радостное ожидание и волнение овладело душами и умами многих. И Гэрик был отнюдь не единственным, кто избегал света костров, лишь только наступала ночь: темнота вокруг лагеря была наполнена шорохами, шепотом и нежным смехом.

У Гэрика действительно было назначено свидание, но вовсе не с любовницей, хотя многие девушки в лагере были бы счастливы малейшим знакам внимания молодого и привлекательного аристократа.

Подойдя к условленному месту возле большого серого валуна, довольно далеко от лагеря и от тех мест, где обычно встречались любовники, Гэрик поплотнее завернулся в плащ, присел и стал ждать. Ожидание было недолгим.

— Гэрик? — раздался в темноте неуверенный голос.

— Микаэл! — радостно воскликнул Гэрик, вскакивая на ноги.

Двое мужчин пожали друг другу руки и вдруг, повинуясь внезапному импульсу, крепко обнялись.

— Я не поверил своим глазам, когда увидел, что ты въезжаешь в лагерь, кузен! — проговорил Гэрик, слегка отдышавшись. Он по-прежнему сжимал руку молодого человека, словно боясь, что тот может раствориться в темноте.

— Я тоже, — откликнулся Микаэл, крепко держа своего родича за плечо и кашляя, словно пытаясь освободиться от комка в горле. Наконец оба опустились на валун. Некоторое время они молчали, смущенно покашливая. Оба боялись, как бы дрожь в голосе не выдала их чувств, и изо всех сил притворялись мужественными и бывалыми солдатами.

• Предыдущая
• 37/105
• Следующая