Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти - Петренко А. С. - Страница 21

• Предыдущая
• 21/50
• Следующая

3. Что мы есть. На самом деле имеет значение лишь одно — что мы есть на самом деле. Чистая совесть значит больше, чем хорошая репутация, говорит Шопенгауэр. Главной целью человека должно быть хорошее здоровье и интеллектуальное богатство, которое ведет к неиссякаемому притоку идей, к независимости и к духовной жизни. Внутреннее спокойствие рождается из знания, что нас беспокоят не сами вещи, но лишь наше восприятие их.

Эта последняя мысль — важная психотерапевтическая доктрина, уходящая корнями в античность: ключевая идея стоиков, которая прошла через Зенона, Сенеку, Марка Аврелия, Спинозу, Шопенгауэра и Ницше, а теперь стала фундаментальным принципом и динамической, и когнитивно-бихевиористской терапии.

Аргументы Эпикура, «волновой эффект», стремление избежать ощущения «непрожитой жизни» и целый ряд приемов, заключенных в афоризмах, которые я цитировал в этой главе, — все это может помочь победить страх смерти. Но чтобы активизировать их воздействие, необходим еще один компонент — глубокий контакт с другими людьми. Об этом мы поговорим в следующей главе.

Смерть — это наша судьба. Желание жить и страх исчезнуть будут с нами всегда. Этот страх инстинктивен, он встроен в нас на клеточном уровне и ощутимо воздействует на нашу жизнь.

За долгие века люди изобрели огромное количество сознательных и бессознательных приемов, чтобы смягчить страх смерти. Возможно, сколько людей — столько разных способов. Некоторые приемы действительно работают, другие — сомнительны и неэффективны. Есть люди, которым удалось заглянуть в подлинное лицо смерти и сохранить ее тень в самой сердцевине своего существа. Один из них — молодой человек, который написал следующее письмо.

Два года назад я потерял любимого отца, и за это время во мне произошли изменения, которых я раньше не мог и представить. До этого момента я часто задумывался, способен ли я противостоять ощущению конечности моей жизни. Меня не покидала мысль, что я — я тоже! — однажды покину этот мир. А теперь я нахожу в этих тревогах и страхах источник любви к жизни, прежде неведомый. Я чувствую, что несколько отдалился от своих ровесников, возможно, потому, что меня меньше занимают сиюминутные события и веяния. Мне не страшно признать это, поскольку я действительно понимаю, что в этой жизни важно, а что — не имеет значения. Видимо, мне придется научиться преодолевать сопротивление — ведь я собираюсь заниматься тем, что может обогатить мою жизнь, а не тем, чего ожидает от меня общество. Как радостно сознавать, что моя цель — не только спрятать страх смерти, но и совершить нечто большее. В общем-то, это мой выбор — понять и принять конечность собственной жизни. Думаю, что теперь я действительно смогу это принять.

Те же, кто не может «принять этого», обычно справляются с ощущением конечности жизни через отрицание, отвлечение и смещение акцентов. Я уже приводил примеры таких неадекватных реакций. Вспомните историю Джулии, чей страх был так силен, что не давал ей заниматься тем, что подразумевало хоть малейший риск, или Сьюзен, которая переносила страх смерти на незначительные поводы. Вспомните всех тех, кого мучили кошмары, кто «отказывался от кредита жизни, чтобы избежать расплаты смертью», кто страдал маниакальной страстью к новым впечатлениям, сексу, бесконечному накоплению, власти.

Взрослые люди, которых подтачивает страх смерти, — не белые вороны, подхватившие какую-то экзотическую болезнь. Это обыкновенные мужчины и женщины, чьи семьи — и культура в целом — оказались неспособны соткать подходящий покров, который защитил бы их от леденящего холода смерти. Может быть, они видели слишком много смертей в раннем детстве; или родной дом не был для них островком любви, заботы и безопасности; возможно, замкнутость мешала им поделиться своими мыслями о смерти. Наконец, это могут быть люди, обладающие высоким уровнем самосознания, которые не нашли утешения в отрицающих смерть религиозных мифах, предлагаемых их культурой.

В каждой культуре развиваются свои отношения со смертью. Многие древние цивилизации, например Древний Египет, были построены на явном отрицании смерти и обещаниях загробной жизни. В гробницы мертвецов — по крайней мере, представителей высоких слоев общества, ибо только они и сохранились, — в изобилии помещались предметы повседневной жизни, чтобы обеспечить комфортное загробное существование. Вот один причудливый пример: в Бруклинском Музее искусства хранятся статуи гиппопотамов, которые погребались вместе с умершими, чтобы развлекать их в загробной жизни. Однако, чтобы каменные животные не пугали мертвых, их лапы делали очень короткими: считалось, что так они будут передвигаться медленно и не принесут вреда.

В западной культуре, не столь древней, смерть была более зрима из-за высокой смертности младенцев и женщин при родах. При этом умирающих не клали на специальные больничные кровати, скрытые от посторонних глаз, как это делается сегодня. Большинство людей умирали дома, и все члены семьи присутствовали при их последнем вздохе. Разумеется, ни одна семья не могла остаться равнодушной к безвременной смерти. Люди часто навещали родные могилы, расположенные на церковном дворе неподалеку от их дома. Поскольку христианская церковь обещала вечную жизнь после смерти, а в руках духовенства были ключи от начала и конца жизни, большинство людей обретали утешение в религии. Разумеется, многие люди и сегодня находят утешение в идее жизни после смерти. В главе 6, рассказывая о том утешении, которое предлагает религия, я попытаюсь провести границу между утешением, признающим неотвратимость смерти, и утешением через отрицание смерти.

Для меня лично и для моей психотерапевтической практики самым эффективным является экзистенциальный подход к смерти. В предыдущей главе я выделил ряд идей, которые сами по себе представляют значительную ценность. Сейчас же я буду говорить о том дополнительном компоненте, без которого идеи могут остаться пустым звуком: о человеческой взаимосвязанности. Только синергетическое воздействие идей и глубокого контакта с людьми действительно помогает и преодолеть страх смерти, и вызвать пробуждающее переживание, ведущее к изменению личности.

Мы, люди, рождены для того, чтобы вступать в контакт с другими. Как бы мы ни взглянули на человеческое общество — с исторически-эволюционной точки зрения или с точки зрения отдельной личности, — мы обязательно заметим, что человек всегда находится в межличностном контексте, то есть связан с другими людьми.

Результаты исследования поведения приматов и анализ первобытных культур и современного общества убедительно доказывают, что наша потребность быть частью чего-либо является базовой и очень мощной. Люди всегда существовали в группах, а между их членами возникали стабильные и глубокие отношения. Подтверждений тому — сколько угодно: взять хотя бы недавние исследования позитивной психологии, которые доказывают, что глубокие отношения — необходимое условие счастья.[30]

Однако в смерти человек всегда одинок, одинок более, чем когда-либо в жизни. Смерть не только отделяет нас от других, но и обрекает на вторую, более пугающую форму одиночества — на отделение от самого мира.

• Предыдущая
• 21/50
• Следующая