Рой - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/83
• Следующая

– Удивительно, – не сдержался Сергей. – Сколько работы… Неужели без единого шва?

– Пол вставлен, ты посмотри, – бросил хозяин. – Месяц сидел зимой. Летом некогда заниматься, пасека… И медведь тут меня тревожит… Давно хотел познакомиться с тобой, Вежин рассказывал…

– Ювелирная работа…

– Да, ничего вышла церковка, – проронил он. – Самому не верится… Но это же копия! Хорошо сделанная копия… Наш век – век копиистов. Подражатели мы, обезьяны…

Виктор Васильевич расхаживал, босым по чистым, отскобленным половицам. Ступни ног его были узкие, длинные и сухие – верный признак человека, выросшего в квартирно-дачных условиях. Не бегал, он босым по лесам, по камням и пашням…

– Кстати, ты когда собрался переезжать в Стремянку? – вдруг спросил он и, не дав ответить, добавил: – Когда переберешься, я тебе еще кое-что покажу… Но все это – увы – не искусство! Мы же растеряли, растрясли свое искусство, на чужое бросились… А вот мастер, который в натуре эту церковку поставил, с одним топором, – вот он творил искусство. Нам не дано, мы нынче – беспросветная серость.

– Я бы не сказал, – улыбнулся Сергей. – Сделать такую копию…

– Ты погоди, не перебивай, – Виктор Васильевич пригласил к столу. – Слушай и не проводи никаких параллелей… Появляется на свете гений – не важно, с топором, с кистью или пером, – творит чудо, создает целую школу, тянет за собой несколько поколений. Но кому он нужен, гений, кроме своих учеников? Никому. Потому что рядом расцветает буйная серость. И как только она не реанимирует свою мертвечину! Какое только искусственное дыхание ей не делает – и в рот, и в нос, и… И процветает! И гений ей не нужен!.. У меня есть одна знакомая, между прочим, писательница. Женщина уже в возрасте. Вот она так все объясняла: горы состоят из вершин, хребтов и впадин. Гении – это вершины, а мы – все остальное: взгорки, бугры, овраги и пропасти в том числе. Поэтому мы имеем полное право на существование, иначе не будет гор. Не могут же горы состоять из одних пиков? Абсурд!.. Не плохо, да? Главное, базу подвести под себя, и живи на здоровье. Она так и делала: выпускала свою серую продукцию, поддерживала всех серых и пальцем не шевельнула, чтобы хоть на склон забраться. Устраивали бугры в долине… Ладно, это не важно. Что дальше? Гений уходит, и тогда вся серость начинает кричать о нем на каждом углу. И сама вроде приобщается к гениальному. Опять неплохо… Но к концу века накапливается новая энергия гениальности. Происходит взрыв! Он рождает нового гения, и все повторяется сначала. Но в наше время обольщаться не приходится, хотя мы и живем в конце старого века. Так сказать, на пороге взрыва… Взрыва не будет. Улавливаешь мысль?

– Пока нет, – замялся Сергей. – Вернее, понимаю, но…

– Тогда слушай дальше, – прервал хозяин. – Объясню популярнее… Возьмем пчелиную семью. Пока цветут цветы, пока у пчел есть взяток – они не роятся. Природа мудра. Они работают. Они засеянную детку 3 выбрасывают и ячейки забивают медом. Для них важнее труд, пища. Но вот отцвели в саду цветочки, взятка нет, и тут начинается роение. Бунт начинается в семье, разделение! Матку новую выкормили! Матку, понимаешь? Сами ее выкормили!

– Странно, а у моего отца пасека какая-то, – снова замялся Сергей. – Они в любое время роятся. Он уж замучился, жаловался…

– Это исключение, которое подтверждает правило, – заметил Виктор Васильевич. – Так вот, наш век на исходе, а мы роиться не собираемся. Взрыва не будет! Нам свою матку не выкормить. Молочка у нас нет, фермента! Растеряли мы его, на копии обменяли.

Он встал, озабоченно выглянул в окно и, извинившись, куда-то вышел. И скоро под потолком медленно раскалилась нить лампочки – на улице темнело.

– Да будет свет! – сказал Виктор Васильевич, вернувшись. – Кстати, у твоего отца старец живет…

– Знаю, знаю, – упредил Сергей. – Я уже подумал о нем.

– Интересный старец! Над ним смеются, считают, из ума выжил, но мне нравится он… Страдание за свой народ. А ну найди нынче такого чудака, который бы в монахи пошел за народ?

– Да, – грустно усмехнулся Сергей. – Сегодня только к народу рвался… А народ в очереди стоял, в магазин. Правда, чужих много…

– Забыл добавить, – спохватился хозяин. – Ты подумал, что я ни во что не верю… Знаешь, мне люди в Стремянке нравятся. Буянистый народ, бесшабашный, энергию девать некуда. Ну, еще и с жиру бесятся… А надо дело делать. Мы много чего понимаем, но ничего не делаем… Вот ты, к примеру. Что ты сделал в своей жизни? Диссертацию защитил? А кому она нужна, кроме тебя? Науку сдвинул?.. Ничего ты не сдвинул. А сам сдвинешься там, это точно.

– Вы меня хотите в чем-то убедить? – спросил Сергей.

– Да ты сам уже убедился. Теперь не тяни, переезжай в Стремянку. Возьмешь у отца пчел на развод и ставь пасеку. Я тебе место подыщу где-нибудь поближе. Будем жить на природе, возле пчел.

– Я как-то возле людей больше привык, – засмеялся Сергей. – Да и с пчелами никогда не работал.

– Научишься! – бросил Виктор Васильевич. – Дело не хитрое. Будешь заниматься своей наукой и пчелами. Во-первых, у тебя будут деньги, а значит, и руки себе развяжешь.

Сергей молчал.

– Я тебя не тороплю, – сказал Виктор Васильевич. – Этого сразу не объять умом. С этим нужно сжиться, чтобы поверить.

– Вы никогда не занимались каратэ? – спросил Сергей. – Или йогой, дзэн-буддизмом?

Виктор Васильевич рассмеялся.

– Это наши идеологические антиподы?

– Ваши?.. Значит, вас уже несколько или… много?

– Есть люди, которые разделяют эти идеи, – уклончиво ответил хозяин. – В частности Сергей Петрович Вежин, твой учитель… Ты оставайся у меня. Время – полночь, дорога незнакомая. А я тебе кое-что еще расскажу.

– Ладно, – пообещал Сергей и встал. – Я воздухом подышу.

– Только к проволоке не подходи, – вслед предупредил хозяин. – Я уже ток пропустил…

Сергей прикрыл за собой дверь и долго стоял, осмысливая эту его последнюю фразу. Потом спустился с крыльца и тыльной стороной ладони тронул проволоку. Удар был коротким и сильным, так что отбило руку. Тогда он осторожно отворил калитку, придержал ее, чтобы не хлопнула, и сел в машину. Ему казалось, что стартер визжит очень громко, а свет фар и в Стремянке видно. На какой-то миг он совершенно серьезно ощутил, что чего-то боится, чего-то ждет – выстрела сзади или окрика. Он выключил фары и, оглянувшись, поехал по колеям незнакомой дороги. После яркого света он вообще ослеп в темноте, залетел в какую-то яму, наскочил на пень и, преодолев этот детский страх, все-таки зажег подфарники. В их бледноватом свете колючая проволока на ограждении казалась толщиной в канат, и тень от нее расчерчивала землю, как тетрадный лист…

Перед защитой кандидатской, когда уже все было готово, Сергей вдруг не на шутку засомневался. Он перечитывал диссертацию, доклад и начинал бубнить, что его обязательно зарубят, смахнут головенку если не на защите, то в ВАКе. Рецензенты уверяли, что все будет в порядке, даже кое-что пойдет на «ура», приятели говорили, мол, дурак, давай быстрее на защиту, пока не перешибли тему, пока не разворовали и не выщипали козырные мысли и факты, но сомнения мучили еще больше. Он уже и вычитать только что отпечатанную диссертацию не мог, взгляд останавливался на ее заглавии, на строчках, которые шли после слова «тема».

А тема была интересная, острая и свежая – «Самореализация личности в произведениях русской классической литературы». Все было построено на грани, на стыке литературоведения и философии, и звучало очень современно, так как все науки в последнее время бросились искать новое именно на этих гранях и стыках. Взгляд натыкался на самую тему и дальше не шел, дальше все казалось пустым и никчемным, потому что, окажись сейчас на его месте Коля Гребнев, с которым их когда-то столкнула судьба, – возможно, все бы сделал иначе. Именно перед защитой Сергею чаще всего вспоминался этот бесшабашный парень Коля Гребнев, неожиданно появившийся и так же исчезнувший три года назад.

• Предыдущая
• 49/83
• Следующая