Конец сказки - Зуев Ярослав - Страница 41

• Предыдущая
• 41/89
• Следующая

– Я, – Бонифацкий сделал неопределенный жест рукой. – А что я мог сделать, детка? – это прозвучало заискивающе, но Боник был совершенно искренен с ней сейчас. – Ворваться в комнату и застрелить его?!

– А хотя бы и так, б-дь!

– Но его гориллы меня в пять минут на куски порезали бы, после этого.

– Ну и что с того?!

– Как что с того? – поперхнулся Вацлав Збигневович.

– Ты сцыкун! – констатировала Юля. Буря прошла, она снова улыбнулась. Боник тяжело вздохнул. Свинтил крышку с бутылки, плеснул себе коньяка. Выпил, закусил долькой лимона.

– Может, ты и права, – сказал Бонифацкий, выплевывая косточки. – Зато я живой, в отличие от него.

– А я тебе о чем?! – оживилась Юля. – Я хочу это отметить, ясно? То, что он гребаный мертвяк. Погудеть, понял?! Жаль, что я не могу с тобой трахнуться на его паршивой могиле. У него – даже могилы нет, чтобы на нее насрать!

– Тем больше оснований быть осторожными, – сказал Боник. – Раз могилы пока нет. Ясно? – Коньяк согрел пищевод, но не утолил голод, хоть в студенческие годы один из его приятелей по комсомолу утверждал, что пьяный, мол, не голодный. Наверное, это правило действует на молодых мужчин, не распространяясь на людей зрелого возраста.

– Насрать на осторожность, – сказала Юля. Пересекла разделявшее их расстояние не очень твердой походкой и поставила ногу на подлокотник кресла.

– Целуй, – распорядилась она. Ножка выглядела безукоризненно, от каблучка до бедра. Боник поморщился, как от легкой зубной боли или, быть может, судороги. Он был бы рад последовать приглашению, но, не здесь и не сейчас.

– Не сейчас, сладенькая. И не здесь! – взмолился Вацлав Збигневович.

– Здесь и сейчас, – настаивала Юля.

– Вечером…

– Уже вечер.

– Попозже. Через час…

– Вот спасибо, облагодетельствовал, папик. А я уж думала, ты собрался поститься сорок дней.

– Не поститься, а воздерживаться.

– Да какая разница?

– И, пожалуйста, не называй меня папиком.

– А ты целуй! – сказала она с нажимом.

– Я приказал Жорику растопить баньку.

– Жорик тоже участвует?

– Перестань. – Ему было часто очень сложно с ней, поскольку ее действия невозможно было спрогнозировать заранее. Что у Юлии на уме, он никогда толком не знал. Впрочем, кроме выпивки, секса и шмоток там редко когда что бывало. Одновременно, именно это сводило его с ума, такого предусмотрительного и прагматичного.

– Поцелуешь разик, и я отцеплюсь до вечера, – очень серьезно пообещала девушка. Он не поверил, но все равно приник к ее ноге губами флейтиста, проверяющего новый инструмент. Кожа чуть выше колена была теплой и нежной, как у ребенка.

– Теперь выше, – сказала Юля. – Еще меня целуй.

Он сделал, как она приказала. У него зашумело в голове, заурчал голодный и недовольный живот, дрогнул и поднялся член.

– Вечером, – повторил Вацлав Збигневович, не предпринимая при этом попытки отстраниться. – Вечером, сладенькая. Хорошо?

Вместо ответа девушка задрала платье до груди. Ткань была прорезиненной, и позволяла подобные маневры. Трусиков на Юле, естественно, не было. Впрочем, эту деталь он уже подметил раньше.

– Если кто-то войдет, – пробормотал Боник, окончательно потеряв контроль над собой, и потому чувствуя себя алкоголиком, бессильным перед початой бутылкой. Так у них и было всегда, когда они оставались с ней вдвоем. С Юлей.

– Не ссы.

Она начала извиваться, когда он, наконец, коснулся языком ее лобка, выбритого самым тщательным образом при помощи самых современных и дорогих средств.

– Щекотно, – взвизгнула Юлия. В этот весьма неподходящий момент кто-то постучал в дверь. Бонифацкий дернулся, попытавшись освободиться.

– Пошли на хер! – крикнула девушка, обнимая его за голову.

– Пусти, детка! Если нас застукают?!!

– Ебались бы они все!

– Пусти!

Пока между ними происходила борьба, стук повторился еще несколько раз, требовательнее, затем дверь открылась. Боник, которому так и не удалось победить девицу, выглянул из-под нее, как солдат из окопа. К своему огромному облегчению, он увидел физиономию Жоры. Лесник всунул голову в дверной проем, выставив перед собой массивную трубку радиотелефона «Panasonic», который в прошлом месяце приволок Витряков. «Покойный Витряков», – поправился Боник. Он же, вездесущий и всемогущий Леня договорился с военными, которые протянули полевой кабель, обеспечив усадьбу стационарной проводной связью.

– Какого черта?! – крикнул Боник Жоре, который зачарованно рассматривал розовые Юлины ягодицы, и, похоже, весь превратился во взгляд. – Какого черта, я тебя спрашиваю?! – заорал он, сообразив, что Жорик его не видит и, вероятно, не слышит.

– Прошу прощения, Вацлав Збигневович, – опомнился лесник, уставившись в пол и раскрасневшись как сваренный в вине рак. – Извините, Бога ради. Тут вас спрашивают. Какой-то мужик. Говорит, по важному делу. Которое, мол, не терпит отлагательства.

– Какой мужик?

– А шут его знает, какой? Говорит, из Киева.

– Вот, черт, – сказал Бонифацкий, нащупывая на ее спине платье, чтобы его опустить. – Слезь с меня, детка. Это действительно может быть важным.

Недовольно фыркнув, Юля подчинилась, оправив одежду с видимым сожалением. Лукаво посмотрела на Жору, продолжавшего неловко топтаться в дверях, и поинтересовалась голосом, смутившим бы, кого угодно:

– Понравилось?

– Извините, – выдохнул Жорик, и, поставив трубку на столик при входе, ретировался задом.

– Ты еще заходи! – крикнула ему вдогонку Юлия.

– Ты вообще уже! – сказал Бонифацкий, и прошагал к телефону. – Да, я слушаю…

– Побежал играть в карманный бильярд, бедолага, – сообщила девушка, посмеиваясь.

Да цыц, ты! – прикрикнул Бонифацкий. – Это я не вам, извините… Атасов? Какой Атасов? – В первую минуту он вообще ничего не понял. Во-первых, качество связи оставляло желать лучшего, недавно прошла гроза с хорошим ливнем и где-то, как любят выражаться связисты, вероятно, подмокли телефонные пары. Во-вторых, приятеля Андрея Бандуры Вацлав Збигневович помнил смутно. Со времени их первой встречи в Осокорках, на даче покойного теперь Виктора Ледового, минул без малого, год.[66] Когда же, наконец, Боник сообразил, с кем разговаривает, то даже опешил: согласно добытой у Поришайло информации Атасову полагалось лежать под многометровым слоем гранита, как какой-нибудь окаменелости эпохи Протерозоя, вместе с раскатанным в блин Витряковым, а не накручивать по телефону из столицы, в самый неподходящий момент. – Откуда вы звоните? – спросил Бонифацкий, и, не очень-то удивился бы, если б Атасов сообщил, что наяривает из-под земли. Или, вообще, с того света.

– Кто это? – спросила девушка. Бонифацкий нетерпеливым жестом дал понять ей, чтобы помолчала.

Пошли его на х… – предложила Юлия. Боник, заслонив рукой динамик, отвернулся к окну. Видя, что ее игнорируют, девушка двинулась к бару, вооружилась бутылкой «Шато»[67] и налила себе полный бокал.

– Как, вы разве не в Крыму? – растерянно спросил Вацлав Збигневович, наблюдая, как в очистившемся от туч небе лениво зажигаются звезды, медлительные, будто лампочки неисправной елочной гирлянды. Атасов, во второй раз на протяжении одного дня, пояснил, теперь уже Бонифацкому, что, если бы он беспрекословно исполнял распоряжения, поступающие сверху, то им бы, вероятно, не удалось поговорить. Или, разговор сложился бы не совсем так, как хотелось бы ему, Атасову.

– А почему вы решили, что он у нас сейчас сложится? – поинтересовался Бонифацкий. Умение торговать было у него в крови, заложенное на генном уровне. Атасов ответил Вацлаву Збигневовичу, что обладает конфиденциальной информацией, которая наверняка его заинтересует. Пока он распинался, Юлия, опорожнила бокал и, пробормотав что-то вроде «Фи, кисляк», Бонифацкий толком не расслышал, двинулась в обратный путь, к креслу, в котором он развалился.

• Предыдущая
• 41/89
• Следующая