Прекрасные и проклятые - Фицджеральд Фрэнсис Скотт - Страница 80

• Предыдущая
• 80/98
• Следующая

В одиннадцать, к ее великому изумлению, она оказалась в меньшинстве при голосовании за продолжение танцев. Другие хотели вернуться на квартиру Рэйчел — заправиться еще спиртным, говорили они. Глория настойчиво доказывала, что фляжка капитана Коллинза еще наполовину полна — она только что видела — потом, встретившись взглядом с Рэйчел, она ясно увидела, как та ей подмигнула. Ничего не понимая, она пришла к заключению, что хозяйка хочет отделаться от офицеров и согласилась быть погруженной в такси, которое уже поджидало на улице.

Капитан Вулф сидел слева, держа на коленях Рэйчел. Капитану Коллинзу досталась середина и, усаживаясь, он обнял Глорию за плечи. Какое-то время его рука была неподвижна, потом стала медленно сжиматься, как тиски. Он склонился над нею.

— До чего же вы красивы, — прошептал он.

— Вы очень добры, сэр, — ее не радовали и не раздражали его слова. До Энтони так много рук проделывали то же самое, что это стало для нее не более, чем жест, намекающий на чувства, и только.

Наверху, в продолговатой гостиной Рэйчел едва горел камин и мерцали две забранные оранжевым щелком лампы — это было все освещение, поэтому углы комнаты полнились глубокими дремотными тенями. Хозяйка, двигаясь по комнате в просторном платье из украшенного темными разводами шифона, только подчеркивала и без того уже интимную атмосферу. Какое-то время они сидели все вместе, угощаясь сэндвичами, которые ждали их на чайном столике — потом Глория обнаружила себя на кушетке перед камином в обществе только капитана Коллинза. Рэйчел и капитан Вулф откочевали в другую часть комнаты, откуда доносились их приглушенные голоса.

— Как я хочу, чтоб вы не были замужем, — говорил Коллинз, при этом лицо его выражаю лукавую пародию на «полную серьезность».

— Почему? — Она протянула свой стакан в ожидании очередной порции коктейля.

— Не пейте больше, — сказал он, нахмуриваясь.

— А что такое?

— Вам бы лучше… не пить больше.

Глория внезапно поняла скрытый смысл этого замечания, ту атмосферу, которую он пытался создать. Ей стало смешно — но она понимала, что тут не над чем было смеяться. Ей очень нравился этот вечер и не было никакого желания идти домой — в то же время ее гордость была оскорблена тем, что с нею флиртуют на таком примитивном уровне.

— Налейте мне еще, — настаивала она.

— Не надо, прошу вас.

— О, не будьте таким идиотом, — раздраженно воскликнула она.

— Ну ладно, — неохотно уступил он.

Потом опять его рука приобняла ее и она опять не возражала. Но когда его розовая щека оказалась совсем близко, она отодвинулась.

— Какая вы красивая, — сказал он как бы без особой цели.

Она принялась что-то тихонько напевать, желая только, чтоб он убрал свою руку. И вдруг ее взгляд заметил в другом конце комнаты вполне интимную сцену — там Рэйчел и капитан Вулф слились в затяжном поцелуе. Глорию слегка передернуло — она сама не знала почему… Розовое лицо приблизилось снова.

— Не надо на них смотреть, — прошептал он. И почти одновременно его другая рука обвилась вокруг нее… она ощутила дыхание на своей щеке. И снова какая-то глупая веселость переборола в ней отвращение и смех оказался оружием более острым, чем слова.

— Хм, я думал, вы «свой» человек, — говорил он.

— А что это такое?

— Ну, это человек, который любит, э-э… наслаждаться жизнью.

— Значит, вы считаете, что целовать вас — наслаждение?

Их разговор был прерван внезапным появлением Рэйчел и капитана Вулфа.

— Глория, уже поздно, — сказала Рэйчел — она раскраснелась, и волосы ее пребывали в беспорядке. — Тебе лучше остаться ночевать.

Секунду Глория думала, что офицеров просят удалиться. Потом все поняла и, поняв, как можно небрежнее встала.

Еще не догадываясь, в чем дело, Рэйчел продолжала:

— Вы можете занять комнату рядом с этой. Я выдам все необходимое.

Глаза Коллинза смотрели с собачьей мольбой, рука капитана Вулфа уже привычно обнимала талию Рэйчел, они ждали.

Но соблазн беспорядочных связей, цветистый, неизведанный, запутанный, вечно с душком и до избитости обычный, не прельщал ее и ничего не обещал. Если бы она хотела, она осталась бы, без колебаний и сожалений, но она предпочла выдержать взгляд шести враждебных и оскорбленных глаз, который, вместе с вежливыми и пустопорожними словами, провожал ее до самого выхода.

«Да и он парень тоже вовсе не „свой“, даже не попытался домой проводить, — думала она в такси, а потом вдруг волной накатило отвращение. — Господи, как все это пошло!»

В феврале у нее был случай совершенно иного рода. Тюдор Бэйрд, ее старая любовь, молодой человек, за которого она одно время совсем уж собралась замуж, прибыл в Нью-Йорк в составе Военно-воздушного корпуса и позвонил ей. Они несколько раз ходили в театр, и через неделю, к ее немалому удовольствию, он снова влюбился в нее, как когда-то. Глория намеренно вела к тому и слишком поздно поняла, что забава оказалась слишком злой. Он уже дошел до того состояния, что где бы они ни оказались вместе, только сидел и потерянно молчал.

Член товарищества «Свиток и Ключи» в Йеле, он обладал надлежащей сдержанностью «человека хорошего тона», подобающими представлениями о рыцарстве и  noblesse oblige , и естественно, но к несчастью — подобающими пристрастиями и подобающей узостью взглядов — словом, всеми теми чертами, которые Энтони научил ее презирать, но которыми она, тем не менее, скорее, восхищалась. Она находила, что в отличие от большинства мужчин своего типа он не был занудой. Он был красив, в меру и поверхностно остроумен, и когда она бывала вместе с ним, то чувствовала, что, опять же в силу некоторых качеств ему присущих — назовите их тупостью, верностью, сентиментальностью или как-нибудь не столь определенно, — он был готов ради нее на все.

Он говорил ей об этом между прочим, очень корректно и с тяжеловесной мужественностью, которая лишь скрывала подлинное страдание. Нисколько не любя, она его все больше жалела и в один из вечеров, скорее из сочувствия, поцеловала его, ведь он был так очарователен, этот реликт исчезающего поколения, жившего среди твердокаменных и прекрасных заблуждений, а сейчас заменявшегося дураками все менее доблестными. Потом она была рада, что поцеловала его, ибо на следующий день, когда его самолет падал с высоты тысячи пятисот футов в Минеоле, осколок мотора пробил ему сердце.

Когда мистер Хейт сообщил ей, что суд вряд ли состоится раньше осени, она решила, что стоит попробовать себя в кино, не ставя в известность Энтони. Если он узнает, чего она добилась в финансовом и профессиональном отношении, если поймет, что она может достичь успеха посредством Джозефа Бликмана, ничем не поступаясь, он откажется от своих глупых предубеждений. Однажды она полночи лежала без сна, планируя свою карьеру и наслаждаясь предчувствием своих успехов, а на следующее утро позвонила на «Филмз пар Экселенс». Мистер Бликман был в Европе.

Но на сей раз эта идея захватила ее столь властно, что она решила попытать счастья в агентствах по найму киноактеров. И, как это часто случалось, органы ее чувств сработали против ее благих намерений. Избранное ею агентство пахло так, словно уже давным-давно отдало Богу душу. Она подождала минут пять, изучая своих непрезентабельного вида соперниц, потом быстро вышла и не сбавляла шага, пока не попала в самые уединенные места Центрального парка и бродила там до тех пор пока не простудилась. Она старалась выветрить из своего уличного костюма запах агентства.

Весной, из писем Энтони — не из какого-нибудь одного в особенности, а из общего их настроения — она начала понимать, что он не хочет ее приезда на Юг. В них с фрейдистским постоянством повторялись какие-то нелепые оправдания, которые, похоже было, смущали его самого своей неубедительностью. Он вставлял их в каждое письмо, словно боялся, что забыл вставить в предыдущее, словно ему было отчаянно необходимо, чтоб они ее убедили. Начали становиться машинальными и вымученными разбавления его писем нежными, ласкательными словами — и выглядело все почти так, словно, заканчивая письмо, он вновь просматривал его и буквально втискивал их туда, как остроты в пьесу Оскара Уайльда . Она сделала вывод, отвергла его, расстроилась, разозлилась — и наконец гордо решила не замечать этого и позволила растущей холодности проникнуть в свою часть корреспонденции.

• Предыдущая
• 80/98
• Следующая