Дожди-пистолеты - Зверь Рома - Страница 19

У нас был кипятильник. Мы заваривали чай. Тогда только-только появилась лапша одноразовая… Что смеешься? Ну, как ее еще назвать? Ну, быстрого приготовления. Не помню, как называлась. Какой «Доширак»! Тогда «Дошираком» и не пахло! И мы с таким наслаждением ее хавали! Там еще гранулы были какие-то в пакетике, очень было круто! И вот мы ели эту хрень со вкусом чего-то. Стоила она рубль восемьдесят.

Изредка к нам приходили друзья… Да не было у нас никаких телок! Просто были какие-то тусы. Какие-то девчонки приходили. Мы пили, чего было, курили, болтали, магнитофон слушали. Причем слушали какую-то хрень. У Валеры был сборник какой-то старой зарубежной эстрады. Жуткое диско. Там была очень прикольная песня «вуле ву, вуле ву, вуле ву, дансе — там-там-там-там-тамтам…» Не помнишь? Да, итальянцы какие-то пели. «Рики э пове-ри»! И мы стояли на этих строительных лесах, подпевали и стебались. Ну и приходила девочка из колледжа Оксана, очень красивая девушка. Мы потом ходили на море, купались.

И вот мы так типа ремонтировали. И в один прекрасный день приходит директор садика и говорит, что пора заканчивать. Мы в шоке: «Не успеваем!» Потом закончили, получили гонорар. Часть денег я отдал маме, часть оставил себе. На себя потратил. Ну как? Пробухал. Не было ничего более романтичного, чем пробухать. Прийти к друзьям и объявить: «Я сегодня угощаю!» Круче не было — купить вина, водки, закуски, шпротов, пельменей. Что круче-то? Вот. Ну, на сигареты, на какую-нибудь полезную вещь. На шмотку в секонд-хенде.

Я не упускал возможности заработать. Один раз даже в тюрьму загремел по глупости. На чем? На сбыте фальшивой валюты. Влип… Чего, рассказать?

Канун Нового года. Тридцать первое число. День. Витя Бондарев, мой друг и соавтор, пришел ко мне домой. Что-то мы терли по поводу музыки, он новых текстов наприносил. Посидели, потерли. Новый год мы собирались встречать не вместе. Витя с семьей, я со своими. Я пошел его проводить. А там рядом есть такой треугольник, где пересекаются несколько улиц. Водители Бермудами прозвали. Может, там чего и пропадало, не знаю. Я вот точно — чуть не пропал. Просто пересечение улицы Фрунзе и Гоголевского. И я довожу Витю до Бермуд. Там маршрутки в разные концы города разъезжаются. Вдруг подходит к нам какой-то кавказец, говорит: «Ребята, у меня тут дойч марки, надо поменять». Витя говорит: «Иди да поменяй, что ты к нам пристал?» — «На рынке только один чувак меняет дойч марки, а я с ним поссорился — денег задолжал. Если сам появлюсь, меня в порошок сотрут».

Витя говорит: «Что-то мне неохота. Рома, иди, заработаешь денег». Там было двести марок, кавказец сколько-то обещал, не помню. И вот он показывает на какого-то чувака и говорит:

— Он поменяет. А я тебя на остановке подожду.

Я подхожу:

— А можно дойч марки поменять?

— А скока?

— Двести.

— Ну, заходи.

А там такой ларек. Я захожу, даю ему деньги, он на них долго смотрит. Неожиданно подходит второй, тоже смотрит на купюры. И вдруг достает удостоверение: «Милиция, пройдемте». — «Куда?!» — «В отделение». И меня повели… Фальшивые деньги. Пятое-десятое. Я в шоке, ничего не могу понять, иду как послушный гражданин. А Витя, видать, что-то заподозрил. Он такой подходит, видит чувака, к которому я подходил: «А где мой товарищ?!» — схватил его за грудки. Тот типа: «Не знаю, ничего не знаю!»

И тут Витя видит, как меня уводят в ментовку на рынке. Он подошел, спросил, в чем проблема. И тут же пошел моей маме сказать, что меня забрали. Из ментовки на рынке меня повезли в третье городское отделение милиции на какой-то допрос. Что за допрос? Ничего не понял. Там какой-то человек в штатском сидел. Лысый. Очки нелепые какие-то. Зрение у него, короче, было плохое. «Ну, рассказывай, где взял, сколько осталось?» — «На остановке подошел какой-то хмырь…» — и рассказал всю историю. Он меня послушал так, покивал головой и говорит: «Рассказывай сказки».

Повезли меня в суд, который находился на старом вокзале. Завели. Вышла какая-то заспанная тетка.

Суд без следствия, быстрый. Вышла тетка, ей что-то сказали, она написала бумагу. Дали десять суток. Все. Они взяли эту бумагу — типа посудили, и повезли в следственный изолятор. Привезли, сдали меня тамошним милиционерам. Посадили в камеру.

Вечер. В камере сидели люди какие-то. Камера бетонная. В углу стоит выварка. Знаешь, что такое выварка? Это такая жесть, знаешь, ведра есть такие жестяные серые, немного блестят? В крапинку… Громадная кастрюля, выварка называется. В таких раньше вываривали белье. Это был туалет. Какой-то рукомойничек стоял. Деревянные нары в два этажа. Две большие батареи — типа отопление через все камеры проходили.

И вот посадили меня в эту камеру. Я в чем был, в том и привезли. А там сидели мужики лет по сорок, бывалые. Кражи, взломы, грабежи, разбой. Мокрушников не было, таких сажали в другую контору. Воры в основном… «Садись, — говорят. — За что?» Я говорю: «Вот такая история…» Они послушали, между собой посмеялись, типа ерунда. «Выпустят через десять суток. Успокойся!» А один сказал, что если по окончании десяти суток тебя выпустят как бы на волю и там, у входа, будет воронок стоять, то сразу заберут прямо на выходе, повезут опять в суд; напишут еще десять суток и опять в камеру. И это означает, что они не успели разобраться. То есть концы найти. Еще тебя содержат, в конце концов поймут, что тут нечем заниматься, что действительно лажа, ты просто выйдешь и пойдешь домой. И все эти десять суток я сидел и думал, будет ли стоять воронок, когда выйду. И буквально в тот же день за какую-то взятку ма1ца передала мне лекарства — таблетки от головной боли, температуры и еду. Мне передал сержант передачу. Как в тюрьме это называется? Не, пайка, это чем кормит. Передача, кажется. Кормили там очень странно. Каждый день брали из одной камеры несколько заключенных, и они ездили на кухню, откуда еду развозят по всем СИЗО. И вот они ехали с кастрюлей, с бидоном, со всей этой хренью. Потом привозили, выгружали, их опять закрывали ц камере. А сержант уже сам раздавал. Кормили каким-то холодным супом, в нем было несколько порезанных картофелин, холодный лук кусочками. В общем, абсолютно безвкусные помои. Через день суп и не пойми какая каша. Плюс четвертинка хлеба. И еще кипяток давали. Вот этим кормили.

А в маминой передаче были сало, яйца, колбаса, сахар, соль, чай. Все сокамерники мои радовались: «О, чувак, нормально, поедим!» — «Конечно, поедим!» А как же иначе — сидим в одной камере! Очень хотелось курить. Потом, как я выяснил, мама положила много сигарет и еды, но сержант все это забрал себе, оставив продуктов по минимуму. Но несколько таблеток от головной боли передал.

На Новый год сержант дал нам по сигарете «Прима» на человека в каждую камеру. Мы сидели, курили и радовались. Мы слышали какие-то салюты, фейерверки… Так мы встретили потом Рождество… Было очень холодно, и люди по очереди грелись у батарей. Было очень жестко, неудобно, спать было не на чем.

Там, где батарея проходила в соседнюю камеру, люди расковыряли цемент, и рука могла пролазить в соседнюю камеру. И мы все время перестукивались, у кого что есть. Есть табак — они нам. Мы им чайку. Табак заворачивали в газеты. Там я научился скручивать из газеты самокрутки.

Десять дней так и прожил. Зарос кругом, жаргона наслушался. Например, выварка, которая стояла в углу, называлась «фаныч». Вот…

Выводят меня из камеры, а я думаю: ну все, пиздец, сейчас воронок у входа и — по новой. Открываю дверь, жмурюсь от солнца. Там мама стоит, Витя Бондарев, Иван. И вот они все меня встречают. Я вышел, начали обниматься, целоваться, пошли домой. И пока мы шли домой, я рассказывал про свою тюремную жизнь. А они смеялись, потому что я говорил на таком жутком языке — просто за гранью! То есть все, что меня там окружало, я мог назвать зэковским жаргонным словом. Например, скалки — это решетки. Я долго не мог отвыкнуть от этого базара…

А потом однажды ко мне зашел в гости человек, который сидел со мной в этой камере. Такой плотный взрослый мужик с усами. Цыган, кажется. Завалился с какими-то двумя размалеванными телками лет по тридцать: «Рома, привет!» Мама в шоке: «Рома, кто это????» — «А это, мама, — говорю, — мой сокамерник». И он такой: «Пойдем, буханем в ресторан, я откинулся. Бабло есть!» Я как-то смог культурно отмазаться, типа занят, чтобы не обижать человека. И он точно так же с этими девахами урулил.