Две головы и одна нога - Хмелевская Иоанна - Страница 40
- Предыдущая
- 40/61
- Следующая
Потом я узнала, что уже начиная с первого перекрёстка полиция изменила ко мне своё отношение на негативное, даже стала подумывать над тем, чтобы отобрать у меня права. Когда же я во второй раз сиганула через перекрёсток на красный свет, махнули на меня рукой и сообщили по рации своим, чтобы поджидали меня при въезде в Пясечно. Но я туда и не собиралась.
На место я прибыла раньше назначенного времени и не торопясь принялась разыскивать нужную виллу. Гжегож появился минут через пятнадцать.
За эти четверть часа ожидания я успела много чего передумать, много чего сопоставить. Боже мой, сколько раз в жизни приходилось мне вот так ждать мужчину, и какие же разные были эти ожидания! Ждала с тревогой и беспокойством, в блаженном предвкушении счастья, в дикой ярости, ждала переполненная подозрениями и смертельной обидой на то, что заставляют ждать. Сердце терзали опасения — а не стряслось ли с ним чего, а не променял ли он меня на кого, вот не успела навести красоту и что теперь? Сколько раз в слезах и отчаянии хотела бросить все к чёртовой матери и сбежать куда глаза глядят. И как редко, как страшно редко доводилось ожидать мне возлюбленного со спокойной душой, ни о чем не думая, кроме предстоящего свидания, вот как сейчас.
А ведь бывали случаи, когда и не следовало бы ждать вовсе. Был раз у меня такой, что опаздывал нарочно в расчёте на скандал, который я ему закачу. Обожал скандалы, ему доставляло наслаждение раздражать меня. Вместо того чтобы ждать, стиснув зубы, и изображать спокойствие, стоившее неимоверных усилий, чрезвычайно вредных для здоровья и нервной системы, надо было покинуть место ожидания, даже если этим местом была собственная квартира, даже если ждать приходилось ночной порой! Хотя… куда в те нецивилизованные времена могла отправиться одинокая женщина ночной порой? Допустим, ей не хотелось будить среди ночи родителей, знакомых, друзей. Оставался Центральный вокзал. Сейчас было бы легче, сейчас можно отправиться в любое ночное казино и даже развлечься.
Да, разных приходилось ждать, по-разному они опаздывали. Любая женщина поймёт меня. Женщине понятно, сколько требуется душевных сил, чтобы после многочасового ожидания, когда ты уже вся кипишь от сдерживаемой ярости, встретить вернувшегося мужчину радостной улыбкой и нежными словами: «Ах, как хорошо, дорогой, что ты уже вернулся!» Женщине понятно, как трудно иной раз не устроить вполне заслуженный скандал, если в долгие часы ожидания ты не раз видела хладный труп любимого на улицах города или в морге. А главное, откуда уверенность, что скандал заслуженный?
Так вот, ничего такого мне не приходилось переживать из-за Гжегожа, уж не знаю, как это у него получалось. Зациклившийся на жене, вечно с головой ушедший в работу и многочисленные житейские проблемы, которые ему то и дело подбрасывала жизнь, он, естественно, иногда опаздывал, но как-то по-другому. И если мне и приходилось его ждать, я это делала с удовольствием. Да, да, мне доставляло просто физическое наслаждение ждать любимого.
Может, он посылал мне какие-то флюиды? Вот интересно, что такое флюиды и как они до меня добирались. По ветру летели? А может, телепатия какая-то? Или плазма, исходящая от медиума гипнотизёра? Как бы то ни было, а ждала я Гжегожа всегда с удовольствием, вот как сейчас…
Повернула к себе зеркальце в машине, причёска и лицо в порядке. А вот и машина Гжегожа!
Гжегож легко открыл незнакомые ворота, мы оба въехали на травку, где намеревались оставить машины. Отсюда до дорожки, выложенной плитками, было четыре шага, и эти четыре шага по неровной травке я преодолела раскорякой, дождавшись, когда он повернулся ко мне спиной, сражаясь с замками входной двери. Не оглядываясь, он пожаловался:
— Меня предупредили, что верхний замок капризничает, и оказались правы. Извини, пожалуйста, что заставляю тебя ждать.
— Ну что ты! — искренне возразила я. — Какие милые люди!
Поскольку я ещё не полностью стряхнула с себя воспоминания, появление Гжегожа казалось мне каким-то нереальным. В Париже ещё куда ни шло, в Париже Гжегож имел право существовать, но здесь, под Варшавой?! Сколько лет представляла я нашу встречу в Варшаве, в ушах звучало ностальгическое танго «Ноктюрн», сколько раз я теряла надежду и вновь обретала её, сколько раз погружалась в сладкую грусть и опять всплывала на поверхность реальности… И вот теперь просто не верила своим глазам. До двери добрела как раз в тот момент, когда она распахнулась.
— Можно, я потрогаю тебя? — робко попросила я, не успев подумать над словами.
— И я тоже! — ответил он, тоже не раздумывая.
Все правильно, как в старые добрые времена. Сначала покончим с главным, чтобы потом спокойно заняться всем остальным. Боюсь, даже ту самую дверь мы как следует не прикрыли…
Немного погодя Гжегож занялся изучением содержимого бара, мне нечем было заниматься, и воображение, некогда чрезвычайно живое и яркое, притупившееся с годами, обрело былую мощь и свободно устремилось сразу в две противоположные стороны. Половина вновь занялась прошлым с его сравнениями в пользу Гжегожа, а вторая половина застряла в современности.
Мой первый муж охотно разрешил бы себя потрогать — разумеется, в те годы, когда ещё меня любил, в последующие гневно и высокомерно воспротивился бы. Второй назло мне ответил бы «нет», вызвав желанный скандал. Третий принялся бы расспрашивать о причинах столь необычного желания, а потом научно доказал бы вред таких спонтанных реакций. Интересно, чем эти мужчины думали и на кой черт они вообще были мне нужны? Хотя… ведь тогда у меня не было Гжегожа.
— Мне сказали, тут поблизости неплохое кафе, — сказал Гжегож. — Сбегаем туда пообедать, а пока давай выпьем что-нибудь.
— Давай, но только не крепкое, ведь нам предстоит обсудить весьма сложные проблемы, а для этого понадобится трезвая голова.
— Скажу тебе откровенно, дорогая, в это болото я погружаюсь только потому, что ты в нем увязла по уши. Сиди, сиди, у меня пока обе ноги в порядке…
Попивая максимально не крепкий напиток — сухое белое вино, к тому же на две трети разбавленное минералкой — я информировала любимого о событиях последних дней, попутно присовокупляя некоторые собственные выводы и соображения.
Больше всего сомнений вызывал сам Ренусь как таковой. Я могла понять неприязнь ко мне, как-никак пыталась подпортить им бизнес. Логичным представлялось мне и стремление избавиться от Елены. Какой-то смысл был и в таинственных, якобы хранящихся у меня бумагах. А вот Ренусь… Ну никак он не подходил ни к одному из перечисленных выше моментов, не тот человек, не тот характер. Правда, лично его я не знала, но в последнее время переговорила с людьми, знавшими его хорошо, и вывод был один: на роль предприимчивого афериста и хладнокровного преступника он годился так же, как дохлая коза в качестве тягловой силы при золочёной карете. Разумеется, люди могли не заметить, как он изменился, как из рохли превратился в закоренелого преступника и законченного негодяя, у человека с годами меняется характер, но мне не давал покоя огонёк, сверкнувший в глубине глаз ксёндза викария.
И я задумчиво произнесла:
— Вот и смущает меня это обстоятельство, ну никак не укладывается в образ того Ренуся, которого все знали. Правда, он связался с Новаковским, настоящим подонком, но и Новаковский никогда не был орлом. Обычная вошь… И знаешь к чему я постепенно прихожу? К тому, что это не Ренусь кого-то убил, а его убили. Абсурдная идея, тем не менее не идёт из головы. Однако… если делом заправляет Мизюня — все возможно. Вот уж она всегда была девушкой неглупой, хотя, глядя на неё, такого не скажешь…
Гжегож перебил меня.
— Теперь моя очередь. Боюсь, телефонные разговоры меня разорят. Итак, по порядку. Дядюшка отпадает, Ренусь его не убивал, не было тогда Ренуся в США. И вообще, с тех пор как он после тридцатилетнего отсутствия на родине опять вернулся в Польшу, за океаном его никто не видел. Между континентами курсировала Мизюня, муж дал ей полную доверенность на ведение всех своих дел. Как-то на Ренуся наткнулся один из его приятелей студенческой поры, вряд ли ты его знала, некий Владек Ягелло…
- Предыдущая
- 40/61
- Следующая
