Колодцы предков - Хмелевская Иоанна - Страница 27
- Предыдущая
- 27/54
- Следующая
– Читай вслух, сынок, – торопливо сказала Люцина, – а то мои очки где-то потерялись.
– А что, Тереза снова убирала? – невольно вырвалось у меня.
– Тихо! – зашипела Тереза.
– Во имя отца и сына и святого духа, – торжественно начал Михал, и Тереза инстинктивно перекрестилась. – Я, нижеподписавшаяся София из Хмелевских Больницкая, будучи в здравом уме, но после долгой жизни, приближаясь из-за болезни к царству небесному, в присутствии благородного пана нотариуса Бартоломея Лагевки, настоящим сообщаю свою последнюю волю…
Ошеломлённо и безмолвно мы вслушивались в необычные фразы. Прабабка, царствие ей небесное, отписывала гигантское наследство потомкам своей старшей внучки, полностью забыв о своей дочери Катарине. Единственными потомками этой внучки были моя мамуся и две её сестры…
Добравшись до конца завещания, Михал Ольшевский одним духом прочитал ещё несколько документов, касающихся нашей семьи. Наконец, он замолчал и посмотрел на нас гордым взглядом победителя. В комнате воцарилась звенящая тишина.
– Наконец-то Франек успокоится, – внезапно произнесла тётя Ядя. – Теперь хоть ясно, что он сторожит.
– Ничего не понимаю, – недовольно отозвалась моя мамуся. – Здесь убивают за прабабкины усадьбы? За эти мельницы?
– Скорее, из-за винокурни, – пробурчала Люцина.
– Подождите! – вдруг оживилась Тереза. – Из этого же явно следует, что это не мы должны что-то кому-то отдать, а нам, так? Ну скажите же, так или нет?
– Ну, так… Похоже, что так…
– И мы никому ничего не должны? Слава богу! А то мне это уже надоело!…
Михал Ольшевский сорвался с кресла.
– Как вы можете?! – крикнул он со смертельной обидой. – Какие ещё усадьбы, об усадьбах и речи не было!..
– Как это? Вы же сами читали нам завещание прабабки, – удивлённо перебила моя мамуся. – Зачем же убивать, если все национализировано…
– Да ведь не это важно! Черт с ними, с усадьбами и с винокурней! Вы что, совсем не слушали? Сундук!!!
– Какой сундук? – заинтересовалась Люцина.
Михал Ольшевский отчаянно застонал, схватил завещание и заново зачитал фрагмент, касающийся окованного сундука, полученного Бартоломеем Лагевкой на хранение. В сундуке должны были лежать разные ценные вещи и пятнадцать тысяч рублей золотом.
– И что стало с этим сундуком? – спросила моя мамуся.
– Давным-давно сгинул, – убеждённо ответила Люцина. С того времени прошли две мировые войны…
– И одна революция, – ехидно подсказала я.
– Две революции, – нервно поправил Михал. – Какая разница? Это не имеет значения…
– Сынок, опомнись, – с жалостью произнесла Люцина. – Что могло сохраниться за две войны и две революции! Давно все разворовали!
Михал Ольшевский разволновался настолько, что начал глотать части предложений и даже слов:
– Во-первых, нота… В тридцать …вятом… году! – кричал он. – Лежало, как и лежит! Согласно во… во-вторых! Вот так! Я знаю! Ни на каких рынках! Не было!…
– Дайте ему воды, а то у него судороги начнутся, – забеспокоилась Тереза.
– Зачем вы его расстраиваете, – упрекнула их тётя Ядя. – Дайте ему договорить. Пусть он расскажет все, что знает.
– Ну ладно, пусть скажет, – согласилась Люцина. – Я во все это вообще не верю, но пусть будет так, как он хочет.
Михал Ольшевский, пытаясь обрести дар речи, вытягивал из сундука и разбрасывал по столу документы. Он схватил стакан Терезы с остатками чая и залпом выпил. Поперхнулся, отдышался, собрался, разложил бумаги в нужном порядке и вновь приступил к объяснениям, пытаясь подавить охватившее его волнение.
Из повторно прочитанных бумаг неумолимо следовало, что таинственный сундук две революции и одну войну выдержал. Оставался вопрос второй войны. Михал Ольшевский упёрся, что сундук должен был выдержать и вторую, поскольку ни один из содержавшихся в нем предметов никогда не увидел дневного света. Ни один из них никто не продавал и не покупал. Ни один нигде не появился. Сундук должен где-то лежать нетронутым и все тут!
– Что это вообще за предметы? – раздражённо спросила Тереза.
– Ну, наконец-то! – победно выкрикнул Михал. – Наконец-то! Сейчас вы убедитесь…
Он схватил очередную бумажку очень большого формата, частично порванную и будто изъеденную молью.
– Монет золотых и серебряных разных, две тысячи штук, в том числе византийских, давно не используемых, – довольно объявил он. – Это нумизматическая коллекция высшего класса!.. Вот, пожалуйста… Подсвечник золотой, семирожковый, весом в пуд с четвертью, украшенный каменьями и зеленой жемчужиной грушевидной формы в основании, выкупленный триста лет назад у рода неких Ожинов, добытый во время крестовых походов, одна штука… С зеленой жемчужиной, обратите внимание. Такие подсвечники есть, но как раз с зеленой жемчужиной ни одного… Кубков серебряных, изготовленных по заказу графов Лепежинских при жизни короля Батора, с оленями, на ножке в форме рогов, три штуки… Сервиз серебряный, на пятьдесят восемь персон, исполненный краковским ювелиром в 1398 году от Рождества Христова, со сценами охоты… Шкатулка для драгоценностей из чистого золота, в итальянском стиле, с искусной резьбой…
– Он с ума сошёл? – удивилась Люцина. – Сынок, ты что читаешь?
– Изготовленная для короля Зигмунта Августа, – продолжал по инерции Михал, – украшенная кораллом, купленная у князей Радзивиллов. Старинный головной убор, выполненный из трехсот жемчужин…
– Что вы читаете, – подозрительно прервала его Тереза. – Это должно быть в сундуке?
– Наверное, это описание какого-то древнего клада, – неуверенно предположила тётя Ядя.
– Ничего подобного! – энергично запротестовал Михал. – Это как раз то, что вы наследуете! Предметы, оставленные внучке пани Софией Больницкой! Содержимое этого сундука!
– Чепуха! – презрительно провозгласила Люцина. – Полный вздор! Головной убор из трехсот жемчужин!.. Идиотизм. В этой семье никогда ничего подобного не было.
– Откуда вы знаете? Это все спрятано!
– Да где там, – скептически произнесла моя мамуся. – Наша семья никогда не была такой богатой.
Мне стало нравиться происходящее. До сих пор я слушала в некотором оцепенении, пытаясь разгадать причины, по которым этот чужой парень так горячится. Теперь все прошло, я поняла интерес Михала Ольшевского, как-никак искусствоведа.
– Замолчите! – решительно вмешалась я. – Меня лично все происходящее и не касается, чтобы что-то получить, мне придётся убить вас троих, но я интересуюсь старинными вещами. Покажите ещё раз эти бумаги!
– Ну, наконец-то! – облегчённо вздохнул Михал.
– А я в эти бредни не верю, – уведомила нас Тереза.
Повторно просмотрев при помощи Михала все документы, я стала на что-то надеяться. Из них следовало, что не столько семья, сколько прабабка обогатилась, как-то внезапно и без видимых последствий. Наследство от графини, наследство от родственника, приданное прабабки… Все, что было, она запихала в сундук, благодаря чему все это не растранжирено…
– Дурочки, – сказала я без всякого уважения. – Конечно, семья была не богатой, от самой прабабки осталось какое-то барахло…
– Баччиарелли! – выкрикнул с обидой Михал.
– А что такое один Баччиарелли по сравнению со всем остальным! Пара каких-то мелочей, а все остальное – это побочные наследства, которые прабабка вообще не трогала. Кроме того, усадьбы и мельницы были настоящими. Франек их помнит. Вас никогда не удивляло, что прабабка ничего не получила от предков?
– У неё ничего не было, потому что не было у предков, – гордо ответила моя мамуся.
– Значит, усадьбы Франек выдумал? Я всегда думала, что кроется за этой каретой…
– Какой каретой? – неуверенно прервала Тереза.
– Все знают, что прабабка смылась от прадеда и потом была привезена в Тоньчу в карете с четвёркой коней. Так откуда карета? Из этой нищеты? По-моему, что-то в этом есть, раз у матери прабабки была карета с четвёркой коней, а у прабабки эта халупа в Тоньчи…
– Бабку лишили наследства, – неуверенно объяснила моя мамуся.
- Предыдущая
- 27/54
- Следующая
