Между нами девочками, говоря… - Эргле Зента - Страница 3

• Предыдущая
• 3/31
• Следующая

Это, конечно, Юрис, мальчик музыкально одаренный, с абсолютным слухом. Отец Юриса — известный хоровой дирижер, мать — солистка оперы. По вечерам мальчик учится в музыкальной школе...

В блокноте учителя появилась вторая запись: «Музыкальные инструменты. Оркестр. И. А. Лице».

Зайга Зиле вообразила школу двадцать первого столетия, когда на всей земле победит коммунизм. Как он и предполагал, здесь все на месте — цитаты из Маркса и Ленина, стихи Ояра Вациетиса и Иманта Зиедониса. Жаль только, что за этими правильными строками не чувствуется мысли самого пишущего. Лишь в конце Зайга откровенна: «В этой стране будущего родители и дети будут жить дружно, доверять друг другу. Родители не станут навязывать свою волю, не будут силой заставлять отлично учиться, не будут копаться в вещах детей и вырывать из рук книги, в которых пишется о любви. Матери не станут подслушивать телефонные разговоры, никто не будет запрещать девочкам и мальчикам дружить и никто не будет обзывать их женихом и невестой.»

Будь я волшебницей, я бы сделала так, чтобы это будущее началось уже завтра...»

У Рейниса Карловича все не выдавалось времени зайти к родителям Зайги. Отец, главный бухгалтер большого предприятия, аккуратно посещал все собрания. Ее младший брат Янис, тихий, словно запуганный мальчик, учился в четвертом классе. Что заставило Зайгу так написать?

Может быть, это она о себе? Учитель вспомнил, как переживала девочка, когда в прошлом году по латышскому языку ей грозила четверка, как она просила, чтобы разрешили исправить отметку. Как-то, получив тройку по английскому, Зайга упала в обморок.

Да, что-то здесь неладно.

Самой большой неожиданностью для учителя оказалось сочинение Байбы Балтыни — сказка о современной Золушке.

«Жила в одной семье Золушка. Была она очень некрасивая. Слабая, худая, с рыжими волосами и грубыми натруженными руками.

Дома ее звали Золушкой. Девочка вставала раньше всех, чтобы успеть приготовить завтрак матери, злому отчиму и их настоящему сыночку — грубому, избалованному мальчишке. В школе девочке часто хотелось спать — дома у нее было столько дел, что приходилось трудиться и по ночам. Однажды в школе устраивали бал. Всем девочкам шили новые платья, покупали туфельки для танцев. А у Золушки было только одно-единственное заштопанное платье и старые стоптанные туфли. Мать и отчим со своим настоящим сыном ушли в гости, а Золушке наказали сидеть дома и вязать свитер. Вяжет она и плачет, плачет и вяжет. Вдруг смотрит — перед нею старушка. И говорит старушка: «Возьми это колечко, покрути, и все твои желания исполнятся». — «Мне бы очень хотелось пойти на школьный бал». — «Только вернись домой до полуночи», — предупредила старушка, которая на самом деле была доброй Лаймой.

Золушка даже спасибо сказать не успела, как старушка исчезла, словно сквозь землю провалилась. Девочка покрутила колечко и сказала: «Хочу красивое платье!» И — о, чудо! — на ней сказочно красивое платье. Покрутила девочка колечко еще раз — вместо стоптанных туфель на ногах бальные туфельки на высоких каблуках. В школе все дивятся — откуда взялась такая красивая девочка? Мальчики хотят танцевать только с ней. А девочки не узнали свою одноклассницу и от зависти не разговаривают с ней и на нее не смотрят.

Натанцевавшись и навеселившись, Золушка через черный ход покинула школу и быстренько домой. Покрутила колечко — вместо роскошного платья на ней старое, штопаное, покрутила еще раз — на ногах стоптанные туфли. Пришла домой мать, пришел отчим, а Золушка сидит и старательно вяжет. И тут произошло чудо — отчим похвалил падчерицу.

С этого дня жизнь девочки изменилась. Работа так и спорилась у нее в руках. Трудится девочка и поет. Идут мимо люди, остановятся, послушают и делается им веселее. Мать тайком гордится своей дочерью, даже злой отчим...»

Сочинение осталось недописанным.

«Прошли те времена, когда я верил в волшебников и всякую другую нечисть. Вот если бы изобрели невидимое оружие, я, как капитан Немо, сражался бы со всякими подлецами и лицемерами, с бюрократами и всякими другими негодяями. Даумант Петерсон».

Учитель подошел к полке, где стояли тридцать две папки, для каждого ученика своя. С четвертого класса отмечает он перемены в характерах ребят, их успехи, интересы, наклонности. В младших классах жили они с открытым сердцем, а сейчас словно в сейф его заперли. Не легко разгадать шифр каждого и посмотреть, кто чего стоит.

Тот же Даумант. Сколько ему? Шестнадцать. Мартыню, его отцу, было семнадцать, когда он потерял руку. Они знали, за что сражаются, во имя чего рискуют жизнью; ни секунды не сомневались. А Дауманту из-за троек и плохой отметки по поведению пришлось уйти из старой школы. Что же мешает ему учиться? Может быть, какие-то особые обстоятельства?

Что знает он, классный руководитель, о духовном мире Байбы, о ее доме? А что если за сказкой стоит горькая правда? И что кроется за сочинением Зайги?

Рейнис Карлович подошел к распахнутому окну. Гроза, словно заботливый дворник, смыла всю грязь, всю пыль. Пахло хвоей и грибами. Город спал. Только изредка промчится машина или нарушат тишину торопливые шаги прохожего. В небе сверкают чистые, умытые звезды. В доме напротив темно, только на втором этаже два окна светятся нежным зеленоватым светом. Учительница английского языка Марджория Робертовна Шим тоже ночная птица.

Байба Балтыня закрыла учебник латышского языка и сладко зевнула — что бы ни говорил Рейнис Карлович, а разбор предложения в столь поздний час не самое увлекательное занятие.

«Некоторые девочки восхищаются новичком Даумантом Петерсоном, - записала она в своем дневнике. — А по-моему, он просто кривляется, хочет, чтобы на него обратили внимание. А сказку о Золушке я зря написала. Р. К. невесть что подумает; придет еще к нам домой».

— Вашими сочинениями я доволен, — сообщил на другой день учитель латышского языка. — Некоторые написали просто блестяще.

Восьмиклассники удивленно переглянулись — на уроках латышского языка их обычно не хвалили.

— Жаль, что мы договорились не ставить оценки, — продолжал учитель. — Не было бы ни одной двойки. А Зайга, Юрис, Петерис, Анна и еще некоторые получили бы пятерку. И Байба. Ее сочинение я хотел бы вам прочитать.

— Ой, пожалуйста, не надо! — воскликнула Вайба и от смущения закрыла лицо руками.

— Что ты психуешь! — толкнула ее в бок Санита. — Пусть бы прочел. Пожалуйста, Рейнис Карлович, прочитайте другое! — попыталась она спасти положение — Зайги или Петера.

На сей раз не помогли никакие трюки, от ненавистной грамматики восьмому «б» избавиться не удалось.

— Сегодня или никогда, — решительно произнесла Марга, надкусывая яблоко с такой силой, что сок потек по подбородку.

— Я боюсь, — призналась Рита. — Что скажут бабушка и папа?

— Думаешь, я не боюсь? Но когда-то надо решиться!

Девочки сидели на траве под яблоней, ветви которой гнулись под тяжестью спелых плодов.

Рита жила на одной из главных улиц города в небольшом домике. Он уже лет сто принадлежал семье Озол. От прохожих домик был укрыт пышной живой изгородью и небольшим садом, в котором вперемешку росли сирень и жасмин, яблони, вишни, кусты красной и черной смородины. У самого входа все лето цвел невиданный куст, усыпанный золотисто-палевыми душистыми розами. Его привез из Франции еще Ритин дедушка. Вокруг поднимались многоэтажные дома, а здесь все напоминало деревню.

— Дедушка рассказывал, что, когда он был молодым, там, где теперь высотные здания, паслись коровы. А еще раньше, в шестнадцатом веке, здесь протекала Даугава. С тех времен сохранился Ведьмин ров. Туда бросали людей, обвиненных в колдовстве или в связях с нечистым духом. Если несчастный тонул, значит был виновен, если всплывал — значит ему помогала нечистая сила, и тогда его сжигали на костре.

• Предыдущая
• 3/31
• Следующая