Твари Господни - Мах Макс - Страница 40

"Кто не спрятался, я не виноват!" – он выскочил на параллельную улицу, поджег "костром" с левой руки машину контрразведчиков и, отшвырнув с пути еще один дом, бросился в образовавшийся проем. Но вот вертолеты он чуть не пропустил, увлекшись тотальным разрушением всего, что мешало ему выбраться на оживленную улицу, которую Кайданов уже чувствовал в двухстах-трехстах метрах впереди. Его отрезвил только "кайенский перец" систем наведения двух "Апачей", заходивших на цель, которой являлся сейчас он сам. Длинным прыжком – метров, пожалуй, в десять – Кайданов ушел с линии прицеливания и нырнул в окно второго этажа дома, очень кстати оказавшегося как раз справа от него. Шквал свинца – стреляли два роторных пулемета – разнес в клочья несколько машин, но Герман был уже внутри и двигался теперь параллельно улице, снося капитальные стены и гипсовые перегородки, кого-то калеча, а кого-то, возможно и убивая. Один из геликоптеров на мгновение показался над улицей. Но Кайданов его "вел" не хуже радара ПВО и своего шанса не упустил. Он метнул через окно два "костра", настолько разогрев их в топке своей ярости, что от полыхнувшего жара под ним самим вспыхнул пол, и сразу за тем, когда Герман уже снова несся вперед, запылала оставленная за спиной комната.

Краем сознания он отметил, что на внезапно оказавшемся в огне "Апачи" запаниковал пилот, и тяжелая машина стремительно приближается к каменной стене, но ему все это было безразлично. Он уже был вне кольца.

"Откат"[40] (2-3 октября, 1999)

– Иди, – сказал он ей. – Иди. И постарайся уцелеть!

И она поняла, что сейчас он уйдет. Но мгновением раньше – не понятно, как и почему – Лиса "услышала" его душу. Она услышала музыку, звучавшую там, в таинственном внутреннем мире этого странного человека, и поняла, не осознав, естественно – она просто не успевала этого сделать – а угадав, что такое мгновение и такое чудо выпадают человеку всего лишь единожды, если случаются вообще. И, не раздумывая, повинуясь одной лишь интуиции, она впустила эту Музыку в свое сердце – за краткий миг до того, как Некто ушел – и обернулась не позволив ему разорвать контакт. Она обернулась, и взгляды их встретились, хотя до этого момента Лиса ни разу не смогла рассмотреть его глаз. И морок исчез, и на привокзальной площади под начавшим накрапывать дождем остались два человека, она и он.

Теперь она смогла рассмотреть Некто Никто, но и то правда, увиденное никакого значения не имело. Что могла означать внешность перед лицом такой любви, какую нашла она в нем и неожиданно для себя самой приняла и разделила?

– Ведьма, – сказал он, и Лиса знала, сейчас он должен улыбнуться, но Некто Никто не улыбнулся. Он посмотрел на нее с недоверием и даже отступил на шаг, словно увиденное удивило его и даже расстроило.

"Что?!!!" – она твердо знала, что все должно было случиться совсем не так. Она обернулась, взгляды их встретились, и он шагнул к ней. Вот, как это должно было произойти. И Лиса даже знала, каким будет на вкус их первый поцелуй. Знала, помнила…

– Извините, – сказал он и чуть прищурился, все с тем же выражением недоверия в глазах рассматривая ее лицо. – Я, кажется, обознался. Еще раз простите.

"Что происходит?! Что?!" – Лиса не могла поверить, что Некто ее не узнал. Тогда, в чем же дело?

– Не прощу! – неожиданно для самой себя сказала она вслух. Но относились ли ее слова к Никто? Кому и что не собиралась она прощать?

"Боже мой, – подумала Лиса уже в следующее мгновение. – Боже! Что я наделала?!"

В его глазах, умных и ироничных карих глазах, выражавших сейчас досаду и чуть ли не растерянность, отразилась стоящая перед ним женщина. И это была совсем не та женщина, от любви к которой, пела его душа. Не та…

Время.

Установить точное время оказалось проще, чем он думал. Вчера думать ему было ох как не просто. Даже если не учитывать шок возвращения, сознание было обременено сейчас необходимостью противостоять чудовищному напору до основания разрушенной физиологии. Умирающее тело тащило его вниз, норовя утопить в своей собственной агонии, так что сил на что-нибудь сверх этого почти не оставалось. Но и колдовать, не зная всех привходящих обстоятельств, он не мог. Кто знает, что здесь произошло за прошедшие годы, или, напротив, по несчастному стечению обстоятельств, происходит именно теперь?

"Знал бы прикуп, жил бы в Сочи".

Но "прикуп" был неизвестен. И узнать его можно было, только расшевелив паутину. Однако поступить так, не представляя себе, кто здесь "слушает эфир", было бы более чем опрометчиво. Поэтому магию – настоящую высшую магию – следовало оставить на потом, если это "потом" когда-нибудь наступит. А пока приходилось довольствоваться малым, то есть, применять волшбу в очень ограниченном и, соответственно, совершенно недостаточном в его нынешних обстоятельствах, объеме. И только исподтишка, совершая колоссальные усилия, чтобы маскировать даже самые тонкие вмешательства в физический мир. Но в том-то и состояла главная на данный момент проблема, что тело и душа – кто бы и что на эту тему ни говорил – отнюдь не самостоятельные сущности. Они, такими уж задумал людей Творец, неразрывно связаны. И состояние умирающего тела жестоко ограничивало даже не вполне человеческие возможности. А без возможностей и все остальное, что предстояло совершить Иакову, представлялось весьма и весьма проблематичным. Это был классический случай порочного круга, но и того, как бы можно было этот круг разорвать, в голову пока не приходило.

А со временем, в конечном итоге, все оказалось проще некуда. В подключенный к его телу монитор были встроены электронные часы.

"14.36", – значит, "вернулся" он где-то в начале третьего, о чем прибор – слава богу – никому ничего не сообщил, просто потому, что ничего "не почувствовал".

"Для начала не плохо", – решил Иаков, обдумав ситуацию.

Однако, на самом деле, это было не так. Дела его обстояли более чем скверно, потому что осторожная инспекция принадлежащих ему мощей, расставила все точки над "И" с определенностью последнего диагноза. Как выяснилось, вернулся Иаков, что называется, в последнее мгновение. Причем, последнее в самом прямом и жестоком смысле этого слова. Смерть могла наступить в любой момент, и единственное, что он мог теперь предпринять, это постараться как-нибудь протянуть до вечера. Если он все еще в Израиле, а сомневаться в этом у него не было никаких причин, то, умерев после заката, он будет сначала помещен в холодильник, что "есть гуд". И лишь назавтра… Назавтра его, естественно, похоронят, потому что так велит закон. Однако поскольку никаких родственников, которые могли бы взять эти печальные хлопоты на себя, у него, насколько знал Иаков, не имелось, не позднее ранних часов утра, больница передаст мертвое тело Хевре Кадише,[42] и уже досы[43] его земле и предадут. Во всем этом, имелся лишь один положительный момент. Если в Израиле ничего коренным образом не изменилось – ему оставалось только надеяться, что так все и обстоит – то кремация Иакову не грозила. Однако времени на то, чтобы "восстать из мертвых", у него после погребения будет в обрез. Максимум до завтрашнего вечера, и то при условии, что расчеты верны. Все остальное находилось в области неопределенности. Ни того, кто успел пройти сквозь "окно", ни того, как быстро они сориентируются и прибудут в Тель-Авив, он не знал и знать, естественно, не мог. А ведь им, если они, конечно, есть и придут, понадобится еще время, чтобы выяснить его посмертную судьбу, добраться до кладбища, и помочь выбраться из могилы. Сам он, умерев, ни на что уже способен не будет.