Твари Господни - Мах Макс - Страница 58

"И что теперь?" – она "потянулась" к самой себе, имея при этом в виду, собственное брошенное в отчаянной попытке спастись тело, потянулась и достигла, и, значит, снова обрела целостность. Вот только стоила ли игра свеч? Ведь ценою возвращения была боль и агония. "Языки пламени", по-прежнему, лизали ее беззащитную плоть, и массы насекомых, как и прежде, бестолково копошились внутри у Лисы, в ее легких, желудке, брюшной полости. И этот проникший глубоко в тело зуд был мучительнее даже, чем ощущение "обожженной" кожи, гул в ушах, или резь под сомкнутыми щитами век.

"Все то же… Все так же…"

Впрочем, первое впечатление оказалось обманчивым, и Лиса в этом довольно скоро убедилась. Прежде всего, она почувствовала какую-то помеху в горле, и сразу же ощутила, с каким трудом проникает воздух в агонизирующие легкие. И от испуга, наверное – ведь удушье всегда вызывает рефлекторную реакцию организма – резиновым мячиком, ударившимся об стенку, отлетела прочь, но, на этот раз, не внутрь себя, а как бы в сторону. И теперь, уже оттуда, со стороны, лишенная необходимости терпеть эту бесконечную муку физического страдания, снова увидела себя, как есть.

Зрелище было, что называется, не для слабонервных.

"Детям и беременным женщинам просмотр следующих видеоматериалов не рекомендуется…"

Примерно так. Впрочем, Лиса не сомневалась, что и многих мужиков, если они не извращенцы, конечно, от открывшейся перед ней картины, как минимум стошнило бы, хотя крови и раскаленных щипцов здесь не было и в помине. Однако вид прикованной к хирургическому столу обнаженной женщины сразу же наводил на мысли о пытках и жестоких страданиях, несмотря даже на то, что, по всем признакам, Доминика Граф, в лучшем случае, была без сознания, а в худшем – уже умерла или находилась в коме. Но за ее жизнь боролись. Реанимационные мероприятия, как любят выражаться врачи, были в полном разгаре. В "пыточной" объявились новые персонажи. Двое "водолазов", одетых в какие-то защитные – противорадиационные, что ли – костюмы, суетились около Лисиного тела, то и дело, оборачиваясь к мониторам приборов, вероятно, чтобы свериться с поступающими в режиме реального времени данными.

В разрезанное горло Доминики была вставлена пластмассовая трубка, – "Принудительная вентиляция?" – другие, более тонкие трубки, наполненные зеленоватой с кровяными нитями, неаппетитного вида массой тянулись из носа, а количество инфузий увеличилось едва ли не вдвое.

"Не многовато ли? Суки!" – равнодушие резко, без перехода, сменилось гневом, наполнившим кокон "безмолвия" жидким огнем всепоглощающего желания убивать и разрушать, и Лиса почувствовала, что еще немного и ее просто разорвет в клочья от внезапно возникшего напряжения. Гнев требовал выхода. Ненависть, вспыхнувшая в ее душе, была нестерпима, но Лиса была беспомощна, потому что не знала, что ей с этим делать. Она просто оказалась к этому не готова.

"Что…?!!!"

По-видимому, она хотела закричать – ведь привычки плоти пускают в наших душах глубокие корни – но крика не получилось, потому что вопли душ слышны одному только богу, но присутствие Всеблагого отрицалось самим фактом существования этих людей и этого места.

"Что…?!!!"

Возможно, это был всего лишь вопрос. Ведь Лисе требовалась помощь. Ей нужно было знать, что со всем этим делать. Однако вопрос, который она даже не успела сформулировать, запоздал. Медленное сознание никогда не успевает за быстрой интуицией, и, не ведая, что творит, не зная, что и как она сейчас делает, Лиса исторгла сжигавший ее огонь безумия вовне. И внезапно жидкое пламя, бушевавшее в ее душе, исчезло, унеся с собой боль, страх и ужас, и на душу снизошел такой желанный и такой, казалось, уже недоступный покой. Но зато огонь возник воплоти. Смерч раскаленного до снежной белизны пламени прошел по "пыточной", уничтожая и испепеляя на своем пути всех и вся. Он возник мгновенно и так же стремительно исчез, оставив после себя два исковерканных, дымящихся тела и кучу невразумительных оплавившихся обломков, в которые превратились приборы и машины заплечных дел мастеров. А вот белое тело распятой на хирургическом столе женщины совершенно не пострадало. Напротив, прошедший смерч не только разорвал удерживающие ее путы и смел с нее мимоходом все эти датчики и иглы инфузий, но и тубус принудительной вентиляции исчез из разрезанного горла, и сама рана затянулась, как не было. Во всяком случае, от нее не осталось и следа.

"Все".

Нет, не все.

– Тревога! – истошно заорал за стеной один из военных, лихорадочно нажимая какие-то кнопки на своем пульте.

Тревога.

Его вопль и электронный сигнал, ударивший в систему после нажатия тревожной кнопки, Лиса восприняла одинаково отчетливо, как будто и не существовало сейчас между ней и этими людьми никакой преграды, и электронные импульсы, несущиеся по проводам со скоростью света, были понятны и узнаваемы, как простые слова.

"Поздно", – интуитивно она избрала самую правильную в создавшейся ситуации тактику, отстранив от "руля" медлительный и рефлектирующий разум, и передав управление рефлексам, которые точно знали, что надо делать и как.

"Поздно", – это не было мыслью, которая просто не успевала за событиями. Это была констатация факта, воплотившаяся в действии.

Удар невероятной силы выбил броневую плиту, разделявшую два помещения, и двинул ее внутрь смежной комнаты. Движение было замедленным, как при съемке рапидом, так что мучители Лисы вполне успели насладиться собственным животным ужасом, но не настолько медленным, чтобы они успели хоть что-нибудь предпринять. В конце концов, их просто размазало по противоположной стене, смешав человеческую кровь и плоть со стертой в пыль электроникой и машинерией их собственных пультов. Однако их боль, страх и последний нечеловеческий – а были ли они людьми? – вопль неожиданным образом "освежили" Лису, придали ей сил, и что самое главное, окончательно успокоили, одновременно вернув сознанию ясность и трезвость.

Оглядев поле боя и приняв увиденное, как есть – без рефлексии и запоздалых сожалений, которые могли сейчас только помешать, Лиса решила, что ее "распределенное" существование подошло к концу, так как не имело больше смысла. И, приняв это ощущение завершенности, как данность, она вернулась в собственное тело, испытав при этом лишь легкий и краткий дискомфорт, вызванный необходимостью снова брать его "под контроль". Ударила в виски ускорившая внезапно свой бег кровь, зачесалось поврежденное интубацией и исцеленное магией горло, поднялась было и тут же спала волна тошноты, но все это сущие пустяки. Она была жива и свободна, и это сейчас было самым важным. Сделать остальное – "Начать и кончить" – еще только предстояло.

Лиса рывком села на столе. В помещении, еще несколько мгновений назад блиставшем хирургической белизной и залитом ярким светом хирургических ламп, было темно и пахло горелым. За стеной, в коридорах комплекса, истошно завывали сирены общей тревоги и неслись по этажам группы быстрого реагирования, но вся эта суета, как сразу же поняла Лиса, была теперь избыточной. Остановить ее они, скорее всего, не смогут. У них просто не хватит для этого сил. И вызвать подмогу не успеют, потому что она не оставит им для этого времени.

Не оглядываясь, Лиса обрушила стену за своей спиной и, пустив через открывшийся пролом новую волну огня, легко соскочила со стола, развернулась и бросилась вдогонку за набиравшим скорость щитом пламени. Все неприятные ощущения, испытанные Лисой при внезапном "воскрешении", уже исчезли, и чувствовала она себя превосходно. Сила буквально бурлила в крови, и ощущение было такое, что сейчас она способна гнуть голыми руками стальные трубы или делать что-нибудь еще в этом же роде, но по-всякому в прежней ее жизни нереальное. Лиса не знала и даже не сделала попытки понять, как ей это удалось, но в момент "воссоединения" тела и души ударила саму себя такой дозой "исцеления", от которой могли бы воскреснуть все трупы в мюнхенском полицейском морге. А ураган живи, почему-то не унесшийся прочь вместе с откатом, а обрушившийся благодатью на нее саму, по своей мощи превосходил все, что ей когда-либо приходилось испытывать или о чем она от кого-нибудь всего лишь слышала. От такого допинга могли ожить даже камни, и не только ожить. Однако вот, что странно. Никакой эйфории не было и в помине и, судя по всему, даже не предвиделось. Голова оставалась холодной, мысли – четкими.