Источник жизни - Линьков Лев Александрович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/25
• Следующая

Я едва успевал отвечать на вопросы о новых книгах, новых театральных постановках, новых кинокартинах и с невольной грустью думал, как однообразно, должно быть, течет здесь жизнь этой молодой женщины и как, наверное, тяготится она, ленинградка, этим однообразием и тоскует.

— А вы очень скучаете по Ленинграду?

— Скучаю, — сказала она и задумалась. — Знаете, когда Козлов привез меня сюда и я сошла с катера и поднялась на берег, мне так жутко стало. Скалы, сопки, даже деревца ни одного нет и ни одного селения вокруг. До Владивостока и то больше двух тысяч километров, а до Ленинграда…

Она замолчала, а Гусев посмотрел на меня таким взором, каким смотрят на человека, обидевшего ребенка. Я почувствовал, что задал бестактный вопрос. Чтобы выйти из неловкого положения, я стал расспрашивать, что она читает и чем вообще заполняет свое время.

Оказалось, что она окончила медицинский институт в Ленинграде и привезла сюда все свои книги. Она любит медицину, но практиковать ей приходится мало: пограничники совсем почти не болеют. За последний год был только один случай ангины. Да вот трое легко раненных были, когда японцы напали. Их одиннадцать человек, пограничников. Они очень славные, хорошие ребята. Если бы она уехала, они, конечно, очень бы скучали и она бы скучала, потому что привыкла к ним и полюбила их всех.

— Мне кажется, я нужнее здесь, чем в большом городе, — сказала Нина Васильевна. — И вы не жалейте меня. Вы обидите меня этим.

И чем больше мы говорили, тем больше я убеждался, какая это чудесная женщина и как тяжело было Гусеву потерять надежду на ее любовь. Нина Васильевна, безусловно, догадывалась о его чувствах, но в ее поведении не было и тени благосклонного снисхождения или кокетства. Она держала себя с ним, как старый, хороший друг.

Время от времени я поглядывал на Евгения Владимировича, опасаясь, что он чем-нибудь выдаст свое душевное волнение, но он был неузнаваемо разговорчив и даже весел.

«Вот это выдержка! — восхитился я про себя, но тотчас подумал: — А может быть, и в самом деле он отдыхает здесь душой? Сложная штука жизнь!»

В сенях хлопнула дверь, и хозяйка, не сказав ни слова, выбежала в коридор.

— Он! — сказал Гусев.

И действительно, вместе с Ниной Васильевной в комнату вошел высокий, красивый моряк.

— Вот он, мой главный пограничник, — обнимая мужа, сказала хозяйка.

Она казалась совсем маленькой в сравнении с мужем. Рукав платья соскользнул к плечу, и я заметил у нее на левой руке, повыше локтя, свежий рубец и подумал, что, наверное, Нина Васильевна участвовала в недавней схватке с японцами.

Гусев и Козлов троекратно расцеловались.

— Ну, как ты выглядишь, морской волк? — Козлов оглядел приятеля. — Прыгаешь? По морям, по волнам — нынче здесь, завтра там!.. Вот замечательно, что ты появился.

— Евгений — наш лучший друг, — объяснил мне Козлов, когда мы познакомились. — Нет-нет, да и завернет в нашу лагуну. Верно, все по служебным делам, ну, да и то хорошо.

Спать мы улеглись заполночь, а чуть свет Гусев разбудил меня. Судя по всему, он давно уже был на ногах.

— Пора, шторм стихает…

На завтрак Нина Васильевна угостила нас жареной лососиной со свежими огурцами и кофе с парным молоком.

— Эх вы, соня! — смеясь, сказала она, передавая мне стакан. — Я уже давно корову подоила. Евгений Владимирович помог мне огород полить, а вы спите. Так можно проспать всю жизнь. Разве вам не интересно посмотреть, как мы живем? Я хочу показать вам наше хозяйство.

— Только не долго, — предупредил Гусев: — нам пора.

— Больше десяти минут я его не задержу, — ответила Нина Васильевна.

Она провела меня по уютной казарме с белыми занавесками на окнах, показала ленинскую комнату («Здесь мы устраиваем концерты; жаль, что мало у нас инструментов — гармонь, балалайка да гитара»), похвасталась сверкающим чистотой камбузом («Я помогаю нашему коку. Он научился готовить замечательные блюда. Вас в московском ресторане такими не угостят»).

Но больше всего меня поразил огород. На скалистой площадке вытянулись длинные грядки огурцов, помидоров, моркови, капусты и. лука.

— Откуда вы взяли землю? — спросил я, оглядываясь вокруг.

— Было бы желание. Любишь огурчики — люби и землю возить, — лукаво усмехнулась Нина Васильевна.

— Как возить?

— А так. Четыре грядки мы привезли из тайги. Там, километров за двадцать, тайга, — указала она рукой на запад. — А эти нам друзья доставили морем. У нас установлен оброк: каждый, кто заходит в лагуну, обязан привезти мешок земли. Вот оброк Евгения Владимировича, — кивнула она на грядку с морковью.

— В следующий раз я привезу вам тонну московского чернозема, — пошутил я.

— Чернозема не надо, а семян цветов пришлите. У нас цветов нет.

— Пошли! — окликнул меня Гусев.

Шторм на море еще не утих, но нам надо было спешить на соседний пост, к Скороспелкину, чтобы забрать там задержанных японцев и доставить их в Петропавловск на Камчатке.

Мы проскочили из лагуны между бурунами, которые пенились на рифах, и повернули к югу.

На берегу долго еще были видны супруги Козловы. Он махал нам фуражкой, а она — белым платком.

И мы с Гусевым тоже махали фуражками им в ответ. Но вот скалы скрыли от наших глаз пост № 6 и мужчину с женщиной, которые стояли на берегу.

— Хорошие люди, — сказал я.

— Хорошие, — подтвердил Гусев и неожиданно признался: — я очень долго любил ее и сейчас люблю… как самого лучшего друга. Может, вам покажется странным, но я нахожу опору в этой дружбе.

…С тех пор мне не привелось бывать на Камчатке. Долгое время я ничего не слышал и о Евгении Владимировиче Гусеве. Начавшаяся было между нами переписка как-то сама собой оборвалась, и я не знал, где он и что с ним. А потом вспыхнула война. Но совсем недавно я встретил в Москве дальневосточного друга Павла Павлыча Зубова, который когда-то познакомил меня с Гусевым. Павлыч попрежнему бороздит моря и океаны, стоя на капитанском мостике. В ответ на мои расспросы он сообщил, что Гусев жив и здоров. Во время войны с Японией он командовал дивизионом «морских охотников», высадившим один из первых десантов на Курилы, а сейчас работает начальником штаба пограничного отряда.

— Не хочет старик расставаться с нашим Дальним Востоком.

— А семейством он не обзавелся? — полюбопытствовал я.

— Нет, — улыбнулся Павлыч. — Впрочем, это не совсем верно. Жениться он так и не женился, но взял себе на воспитание двух девочек-сирот и старуху-няньку нанял для них. Говорят, лучше отца родного за девочками ухаживает.

— А про Козловых с поста номер шесть ты ничего не слыхал?

— Про Сергея Иваныча и Нину Васильевну? Как же не слыхать, слыхал: они уже третий год на Чукотке, он там комендантом пограничного участка, а она районной больницей заведует. Гусев прошлым летом в гости к ним летал, отказался от курорта, чудак, и полетел в Анадырь. Они — старые друзья, оказывается. Я и не знал этого раньше.

Слушая рассказ Павлыча, я и вспомнил встречи с Гусевым и наш вынужденный рейс на пост № 6.

Да, неугасим огонь большой, настоящей любви!..

• Предыдущая
• 17/25
• Следующая