Ухищрения и вожделения - Джеймс Филлис Дороти - Страница 108

— Тогда зачем вы об этом говорите?

Дэлглиш поставил свою чашку на стол. Он чувствовал, что Соуэрби и Хардинг внимательно следят за каждым его движением, будто он подозреваемый, который может неожиданно дать деру. Вернувшись к своему креслу, Адам спросил:

— А как Рикардс или кто бы то ни было еще сможет объяснить эту прогулку на яхте?

Отвечал ему по-прежнему Хардинг:

— А зачем объяснять? Господи Боже мой, они же лесбиянки. У них роман. Им взбрело в голову устроить эту прогулку. Это же была яхта Эмфлетт. Она оставила машину на набережной совершенно открыто. Ничего с собой не взяла, Эми тоже. Эми оставила Паско записку, что вернется часа через два. В глазах Рикардса, да и кого угодно, все это складывается в определенную картину — несчастный случай, и все тут. А кто скажет, что это не так? Мы никогда и на пушечный выстрел к Эмфлетт не подходили, так что спугнуть ее никак не могли. Бежать от нас ей было незачем. Пока еще.

— И ваши люди ничего у нее в доме не обнаружили?

Хардинг взглянул на Соуэрби. На такие вопросы они отвечать не любили, и задавать его не следовало. Помолчав, Соуэрби ответил:

— Чисто. Ни радио, ни документов, никаких свидетельств профессионального мастерства. Если Эмфлетт действительно собиралась дать стрекача, она весьма тщательно замела все следы перед уходом.

Снова заговорил Билл Хардинг.

— О'кей, — сказал он, — допустим, она и правда запаниковала и решила уйти. Непонятно одно — почему так стремительно? Если это она убила Робартс и думала, что полиция напала на след, это могло бы нарушить равновесие. Но полиция на след вовсе не напала. Конечно, они могли по-настоящему отправиться на прогулку на этой яхте. И несчастье могло на самом деле случиться. Или свои могли их обеих прикончить. Раз план захвата Ларксокена провалился, от них следовало отделаться. А что этим их товарищам было с ними делать? Снабдить их легендой, новыми документами, внедрить в штат какой-нибудь АЭС в Германии? На мой взгляд, овчинка не стоила выделки.

— А есть какие-то доказательства, что это был несчастный случай? — спросил Дэлглиш. — Какое-нибудь судно заявляло о повреждениях в носовой части, полученных во время тумана? И возможно, в результате столкновения?

— Пока нет, — ответил Соуэрби. — Да я сомневаюсь, что кто-то заявит. Но если Эмфлетт действительно была членом той организации, которая, как мы подозреваем, ее завербовала, вряд ли они поколебались бы обеспечить себе еще парочку мучеников идеи. Обеспечили бы без всяких сожалений. Неужели она не понимала, с кем имеет дело? Туман мог им облегчить задачу, да только они и без тумана раскрошили бы яхту в щепки. Или забрали бы их отсюда и за милую душу еще где-нибудь прикончили. Но подстроить несчастный случай было самое разумное из всех возможных, тем более в таком тумане. Я и сам сделал бы точно так же.

И сделал бы, подумал Дэлглиш. Сделал бы без всяких сожалений.

Хардинг, повернувшись к Мэару, сказал:

— У вас никогда не было по отношению к ней никаких подозрений?

— Вы меня уже спрашивали об этом. Никаких. Я был удивлен, даже раздражен немного тем, что она не захотела последовать за мной в качестве моего личного секретаря-референта, когда я получил новый пост. Еще больше меня удивила причина отказа. Джонатан Ривз, на мой взгляд, совершенно не тот мужчина, какого ей следовало бы выбрать.

— Но это было умно, — возразил ему Соуэрби. — Человек слабый, которым она могла бы управлять. Не семи пядей во лбу. И она знала, что он в нее и так уже влюблен. Она могла его выгнать, стоило ей только захотеть, и у него ума не хватило бы понять почему. Да и с чего бы вы могли ее заподозрить? Сексуальное влечение рационально вообще необъяснимо.

Помолчали. Потом он спросил:

— А вы когда-нибудь видели эту вторую девушку? Эми? Мне говорили, она приходила на станцию в один из Дней открытых дверей. Правда, не думаю, что вы могли ее запомнить.

Лицо Мэара застыло белой маской. Он ответил:

— Я ее видел. Один раз, кажется. Белокурые волосы. Крашеные. Простое, курносое, довольно миловидное лицо. На руках у нее был мальчик. Что с ним, кстати говоря, будет? Или это девочка?

— В приют заберут, я полагаю, — ответил Соуэрби, — если только отца не найдут или деда с бабкой. В конце концов кончится тем, что его усыновит кто-нибудь, появятся приемные родители. Удивительно все-таки, его мать-то думала, что она делает, или не думала ни черта?

— Да разве они думают? Задумываются хоть когда-нибудь? — с неожиданной злостью сказал Хардинг. — Ни веры, ни постоянства, ни семейной привязанности, ни преданности. Как обрывки бумаги — носит их по ветру то туда, то сюда. А потом, если находится что-то, во что можно поверить, что дает им иллюзию собственной значимости, что они тогда выбирают? Насилие, анархию, ненависть, убийство.

Соуэрби поглядел на него с изумлением и чуть насмешливо. Потом сказал:

— А идеи, ради которых, по их мнению, стоит жизнь отдать? В этом, несомненно, и заключается главная проблема.

— Только потому, что они стремятся к смерти. Если не можешь справиться с жизнью, поищи предлог, дело, ради которого, как ты, одурачив самого себя, решаешь — стоит пожертвовать жизнью. И пожалуйста, давай потакай своему стремлению к смерти. Повезет, так захватишь с собой еще дюжину несчастных, легковерных идиотов, которые справляются с жизнью и вовсе не желают умирать. И тут всегда наличествует последний самообман, самонадеянность финала: мученичество. Одинокие, ни на что не способные дураки во всем мире будут потрясать кулаками и выкрикивать твое имя, будут нести твои портреты по улицам и искать вокруг, в кого бы это бросить бомбу, в кого бы стрельнуть, кого бы искалечить! А эта девушка, эта Эмфлетт! У нее даже того извинения нет, что она выросла в бедности. Папочка — большой чин в армии, благополучие, хорошее образование, привилегии, деньги. Все это у нее было.

Ответил ему Соуэрби.

— Мы знаем, что у нее было, — сказал он. — Чего мы не знаем, так это — чего у нее не было.

Хардинг не обратил на его слова никакого внимания.

— А что они собирались сделать с Ларксокеном, если бы им удалось завладеть станцией? Они бы и получаса не продержались. Им понадобились бы специалисты и программы.

— Я думаю, вы можете быть уверены, что они знали, кто и что им понадобится, — сказал Мэар. — У них наверняка был план, как и откуда все это доставить.

— Доставить сюда, в страну? Каким образом?

— Морем, по всей вероятности.

Соуэрби посмотрел на него. Потом сказал раздраженно:

— Они этого не сделали. Они не смогли бы это сделать. И наша задача — обеспечить, чтобы они так никогда и не могли бы этого сделать.

С минуту никто не произносил ни слова. Потом Мэар сказал:

— Я думаю, Эмфлетт была главной в этом деле. Интересно, что за аргументы или приманки она использовала? Эта девушка, Эми, произвела на меня впечатление существа, живущего инстинктами, вряд ли она была способна пойти на смерть ради какой-нибудь политической теории. Но мои суждения, разумеется, весьма поверхностны. Я ведь видел ее только один раз.

— Не зная их, мы не можем с уверенностью судить, которая из них была главной, — сказал Соуэрби. — Но я бы сказал, почти наверняка это была Эмфлетт. О Кэмм ничего не известно, она никогда ни в чем не подозревалась. Скорее всего ее завербовали в качестве связного. Эмфлетт должна была установить контакт с организацией через кого-то, с кем она, по всей вероятности, время от времени встречалась, хотя бы для того, чтобы получать инструкции. Но они, конечно, должны были соблюдать осторожность и не поддерживать прямой связи. Скорее всего Кэмм получала шифрованные сообщения о времени и месте очередной встречи и передавала их по назначению. Что до ее побудительных мотивов, она, вне всякого сомнения, была не удовлетворена своей жизнью.

Билл Хардинг потянулся над столом к подносу с бутылками и налил себе полный бокал виски. Заговорил глухо, нечетко произнося слова, как пьяный: