Выбери любимый жанр

Антихрист «Проклятие христианству» - Ницше Фридрих Вильгельм - Страница 19

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

И верно, не всё равно, ради чего лгать, — укрепляешь ты или разрушаешь. Между христианином и анархистом можно смело ставить знак равенства — и цели их, и инстинкт — всё направлено лишь на разрушение. Доказательство читайте в истории — она приводит его с ужасающей ясностью. Мы только что познакомились с религиозным законодательством, целью которого было «увековечить» наивысшее условие того, чтобы жизнь цвела, грандиозную организацию общества, — а христианство нашло своё призвание в том, чтобы как раз покончить с такой организацией — именно потому, что жизнь в ней цвела. Там надо было заложить на пользу грядущих поколений разумный урожай длительных экспериментов и долгих неурядиц, собрав его по возможности полно, изобильно, без потерь, — здесь, напротив, единым махом, нежданно-негаданно, отравили весь урожай… Великолепнейшая из всех достигнутых доныне (в условиях неблагоприятных) форм организации, imperium Romanum, стоявшая aere perennius,[100] — в сравнении с нею всё прочее частично, бесталанно, всё любительская работа, — и вот святые анархисты сочли делом «благочестивым» разрушение «мира», то есть Римской империи, пока всё не было перевёрнуто ими вверх дном и германцы с прочими хамами не овладели всем… И христианин, и анархист — оба decadents, оба способны только разрушать, отравлять, губить, пить чужие соки, кровь; тот и другой воплощают инстинкт смертельной ненависти ко всему прочному и великому, долговечному, дарующему жизни будущее… Христианство — вампир Римской империи; оно единым махом перечеркнуло великий подвиг римлян, готовивших почву для великой культуры, которая уже располагала бы временем. — Неужели это по-прежнему непонятно? Imperium Romanum, каким мы знаем её, каким всё лучше узнаём по истории римских провинций, это поразительнейшее творение в монументальном стиле, — оно было только началом, строительство было рассчитано на века, которые оправдали и подтвердили бы его… С тех пор так не строили — не мечтали строить так, sub specie aeterni![101] — Организация была столь крепкой, что выносила и дурных императоров: случайной личности ничего не поделать с таким замыслом, — вот самый первый принцип архитектуры большого стиля. Но она была недостаточно прочной, чтобы противостоять наихудшему виду порчи — христианину… Нечисть скрытно, неслышно подкрадывалась в ночной кромешной тьме к каждому, тянула его соки, отнимая серьёзный взгляд на истину вещей, отнимая инстинкт реальности: шайка трусливых, медоточивых и женоподобных разбойников постепенно, незаметно уводила с колоссальной стройки «ду?ши» самых ценных, мужественно-благородных людей, для которых цели Рима были делом всей их жизни, их пафоса, их гордости. Ханжеские происки, тайные сходки, мрачные понятия вроде ада или невинной жертвы — или unio mystica[102] кровопития, — а прежде всего медленно раздуваемое пламя мщения, мстительность чандалы, — вот что сделалось господином над Римом: та самая разновидность религии, с которой, ещё до рождения её, вёл борьбу Эпикур. Читайте Лукреция и вы поймёте, против чего боролся Эпикур — не против язычества, а против «христианства», я хочу сказать — против растления душ понятиями вины, кары и бессмертия. — Он боролся с «подпольными» культами, со всем скрытым христианством: отрицать бессмертие и в те времена было уже настоящим спасением. — И Эпикур победил бы, всякий уважающий себя человек в Римской империи был эпикурейцем, — но тут явился Павел… Павел, эта ставшая плотью и духом ненависть чандалы к Риму, ненависть к «миру», этот иудей, этот вечный жид par excellence… Вот о чём он догадался — он догадался, как, опершись на малозаметное сектантское движение христиан, отколовшихся от иудаизма, разжечь «мировой пожар», как, воспользовавшись символом «распятого бога», постепенно сложить в колоссальное воинство всё пресмыкающееся по земле, всё тайно бунтующее — всё наследие анархических беспорядков в Римской империи. «Спасение от иудеев». — Христианство как формула — превзойти любые подземные культы, культ Озириса, Великой матери богов, культ Митры, превзойти и сложить их: вот что понял Павел, вот в чём его гений. Инстинкт столь уверенно вёл его, что он, безжалостно насилуя истину, вложил в уста сочинённому им «спасителю» (и не только в уста) все представления, какими способны были увлекать религии чандалы, — он превратил своего «спасителя» в нечто понятное даже и жрецу Митры… Вот в чём была суть «Дамаска»,[103] мгновенного обращения: Павел понял, что нужна вера в бессмертие, чтобы отнять ценность у «мира», — вооружившись понятием «ада», станешь господином даже над Римом, «мир иной» убьёт жизнь… Нигилист/христ… — вот была бы рифма, и не только рифма…

Весь труд античного мира — всё напрасно: не нахожу слов, чтобы выразить чувство ужаса, какое охватывает меня. — А ведь то была лишь предварительная работа, гранитным самосознанием был заложен лишь самый фундамент для труда тысячелетий, — и весь смысл античного мира напрасен?!.. Для чего жили греки! Для чего жили римляне?.. Уже были созданы все предпосылки учёной культуры, все научные методы, уже сложилось великое, несравненное искусство хорошего чтения, — без этого немыслима традиция культуры, единство науки; естествознание в союзе с математикой и механикой развивались наилучшим образом; чувство факта, самое главное и ценное из чувств, создало целые школы и имело за собой века традиции! Понятно ли это? В руках уже было всё существенное — оставалось приступить к работе: ведь методы — надо неустанно твердить это — методы — главное, самое трудное, то, чему дольше всего противятся привычка и лень. Всё завоёванное нами сегодня, всё завоёванное ценой несказанного самообуздания — потому что дурные инстинкты, христианские инстинкты, всё равно сидят ещё в каждом из нас, — всё завоёванное вновь — независимый взгляд на реальность, терпеливость, осторожность и серьёзность в самом малом, честность и порядочность познания — всё это было, всё это уже было более двух тысяч лет назад! А сверх того ещё тонкий такт и вкус! Никакой дрессировки мозгов! Никакой «немецкой» культуры с манерами хама! Нет, такт и вкус — в теле, в жесте, инстинкте, одним словом, в самой реальности… Всё напрасно! Мгновение, и от всего осталось одно воспоминание!.. Греки! Римляне! Благородство инстинкта, вкус, методичность исследования, гений организации, гений управления, вера в будущее, воля к грядущему, великое Да, произнесённое всему на свете, — и всё это зримо, зримо как imperium Romanum, зримо для всех чувств, монументальный стиль уже не просто искусство, а реальность, истина, жизнь… И всё это вдруг засыпано, разрушено — и не стихийным бедствием! Растоптано — и не германцами, не их тяжёлым сапогом! Нет, всё попрано хитрыми, скрытными, незаметными вампирами без кровинки в лице! И не победили они — просто выпили всю кровь!.. Коварная мстительность, мелочная завистливость возобладали! Всё жалкое, страждущее, обуреваемое скверными чувствами, всё гетто души — всё это во мгновение ока всплыло наверх! — Почитайте кого-нибудь из христианских агитаторов, пусть то будет, например, святой Августин,[104] и вы поймёте, вы почуете, что за грязные личности вылезли на поверхность. Мы обманулись бы, предположив неразумность в вождях христианского движения, — ох, как они умны, умны до святости, эти господа отцы церкви! Им недостаёт совсем иного. Природа пренебрегла ими — она забыла придать им толику честных, благопристойных инстинктов, инстинкт чистоплотности… Да между нами, они вовсе и не мужчины… Ислам презирает христианство, и по праву, тысячу раз по праву: исламу требуются мужи…[105]