Портреты словами - Ходасевич Валентина Михайловна - Страница 55

• Предыдущая
• 55/83
• Следующая

– Ишь! Как ловко одно к другому прикладывает да тебе в голову вкладывает – замечаешь? – говорил сидящий передо мной старик молодому рабочему.

– Здорово он их! Хлестко! А как про сахар-то? «Белый, белый…» Правильно, все правильно!

– Маяковский, спасибо! Уважил рабочий класс!

В тот приезд Маяковский подарил мне книжечку «Солнце в гостях у Маяковского», изданную в Нью-Йорке в 1925 году с иллюстрациями Давида Бурлюка. На книжечке он написал: «Вуалеточке В. Маяковский». Она находится теперь в Музее Маяковского.

Какая-то чертова чехарда: работ интересных не было – и спектакли, и иллюстрации, и эстрадные костюмы – без увлечения, на профессиональном уровне. И все же прослоилось розовой полоской: в начале лета пошли на Неву на «Поплавок» есть раков – встретили Леонида Трауберга с прелестной тонюсенькой девушкой. Знакомит: «Моя жена – Вера Николаевна Ланде, давайте объединимся за столиком». То-се, поженились, ищут комнату с обстановкой… У нас квартира на Марсовом поле – есть не очень нужная нам хорошая комната, я предлагаю сразу же, после раков, идти смотреть. Комната вполне подходит, и в ближайшее время они переезжают к нам. Я им устроила уют. И вот всю жизнь мы дружим и стараемся выручать друг друга.

Шили они у нас года два с половиной, пока не родилась у них дочка Наташа. Леонид Захарович – «факс», Вера Николаевна эстрадная танцовщица. И знакомые у нас общие, да и работа не чуждая.

Дальше: шли годы моего расцвета, моих успехов в театрах, в графике, в жизни… Работы все больше, одновременно – расширение интересов благодаря встречам и дружбе с людьми искусства и науки. Меня все обольщало. Возможно, что путаюсь в годах и многое забыла, вероятно… Были вихри чувствований – влюбленность, любовь, ревность и все, что положено женщине в «расцвете лет» (понятие в разные эпохи – разное!); иногда это мешало работе, но такое осознавалось только позднее, к сожалению.

Как снег в оттепель на снежный ком, на меня наворачиваются новые знакомства, но «домами» и дружба – редко. Нет времени для многих и многого. Захвачена работой. Происшествия прошлого года потеряли остроту, но многое так и осталось непонятным. Наступивший 1927 год насыщен интересными работами в разных направлениях: театры, цирк, эстрада, издательства, да и повеселиться бывало необходимым для морального здоровья.

Впервые оформила оперный спектакль – в студии Консерватории – «Риголетто» Верди. Режиссер С. Э. Радлов. Декорации объемно-живописные, скупые, очень найденная композиция выгодна для мизансцен, дух Италии и дух оперы – переданы. Работалось весело, певцы – студенты Консерватории.

Вторая удача – «Отелло» в Театре драмы (б. Александрийский). Спектакль поставлен к юбилею Юрия Михайловича Юрьева, получившего тогда звание народного артиста. Он играл роль Отелло. Его дублером был Илларион Николаевич Певцов, замечательный актер. Яго – Л. С. Вивьен, Дездемона – Вольф-Израэль, Эмилия – Ра-шевская, Бьянка – Карякина. Описывать мое оформление сложно да и длинно. Отмечу только, что основой были постоянные станки на сцене и в оркестровой яме, в дополнение к которым в разных картинах спускались живописные полотнища, поясняющие места действия и цветом и формой, воздействующие эмоционально на зрителя. Моей находкой в этом смысле было введение звучания декорации: занавески из медных пластин, сцепленных кольцами и вертикально висящих, как восточные занавески из бамбука или бус. Их раздвигал, в них путался и неистовствовал Отелло, доведенный до исступления – звучание меди было волнующим, неприятным и раздражающим.

Я считаю, что эта моя работа лучшее, что я сделала в театре, и в ней очень сказалось наше взаимопонимание с Радловым. В общем, все были довольны спектаклем, а рабочие сцены меня благодарили за то, что так много картин, а им в работе легко, – говорили: «Знай опускай и подымай по команде, а публика хлопает!»

Узнала, что в Доме печати будет показан днем интересный спектакль – «Ревизор» Гоголя, режиссер Терентьев, художник Филонов. Конечно, пошла. Поразил Филонов: декорациями служили живописные большие панно, развешанные по всему залу, изображающие куски интерьеров: колонны, мебель гоголевских времен. Костюмы – из брезента или холста. Фраки, брюки, широкие юбки и корсажи, а подробности на костюмах нарисованы в цвете: лацканы, воротники, карманы, часы, цепочки, сапоги, а у женщин банты, косынки, кружева, цветы. Выглядело это мало сказать – «ново», но и очень интересно, так как все единым приемом.

Многие работали, жили и мыслили эксцентрично в то время. Вот в памяти такой случай. День, я одна дома – звонок. Открываю. Вижу троих высоких мощных молодых людей, спрашивают Трауберга.

– Нет дома, – говорю.

– Тем лучше… – Перемигнувшись и отстраняя меня, входят. – Где комната?

Показываю дверь напротив входной с лестницы.

– Проходите, – говорю, стараясь любезно.

Все трое шмыг в комнату и сразу изнутри закрываются на ключ. Думаю: «А вдруг бандиты?» Тихо шепчутся. Ну, думаю, была не была – надо работать. Ухожу через две комнаты к начатому эскизу. Вдруг громовой голос в коридоре:

– Дайте молоток, да поздоровее – стены тут кирпичные…

Кладу молоток у закрытой опять двери, и вот что-то рушат – падают крупные вещи, молоток в действии – что-то колошматят. Подслушиваю… почти не говорят, наконец:

– Ну, теперь, кажется, все? Здорово! Пока отдохнем.

Я отступила восвояси, но уже о работе не думаю – скорее бы пришли Трауберги или Андрей Романович… Юмор выручает и помогает быть относительно спокойной. Наконец пришли Трауберги – и сразу к себе в комнату… Странные восклицания, и вдруг могучий гогот! Тройкой грабителей оказались Эйзенштейн, Тиссе и Григорий Александров, приехавшие в Ленинград снимать картину «Октябрь». Очевидно, им нужна была разрядка от серьезных дел. В комнате буквально все вверх тормашками – шкафы, тахта, кресла, стол… Комната опутана веревками и лентами, из ящиков все вынуто и развешано: белье, платья и пр. Долго наводили порядок. Передо мной извинялись. Я была горда, что любезно приняла таких знаменитых товарищей «бандитов».

Николай Эрнестович и его жена сняли часть дачи в Мартышкине и предложили мне жить и питаться у них. Андрей Романович на службе и бывал наездами. Однажды к Радловым приехала Ксюша Аствацатурова-Раздольская. Ее внешность могла бы вдохновить Врубеля (смесь Демона с Тамарой), а у нас сразу – взаимное влечение, и многое хорошее и тяжелое мы переживали вместе, помогая друг другу. И ее мать, и дочь (Раздольская), и второй муж композитор Юрий Кочуров – редкостного обаяния люди. У них я познакомилась со студентами братьями Ираклием и Элевтером Андрониковыми и позднее – с дирижером Натаном Рахлиным. Кочуровы (Ксюша ученица Николаева и друг Глазунова) и Рахлин развили во мне любовь и понимание музыки и ценно пополнили мою коллекцию «чудаков-эксцентриков». Я вместе с ними стала завсегдатаем Ленинградской филармонии.

Наше близкое знакомство с Толстым началось, как я уже писала, в 1927—1929 годах, когда они жили в Детском Селе под Ленинградом, где Алексей Николаевич прожил до 1938 года. Дом Алексея Николаевича был очень оживленным и гостеприимным. Необычайный уют создавала жена Толстого – красивая, веселая, талантливая поэтесса Наталия Васильевна Крандиевская. Подрастали дети – Никита и Митя. В дом вливались их многочисленные юные веселые друзья, и жизнь Толстого расширялась и обогащалась новыми заботами и интересами. Зимой, в праздники, устраивались маскарады, елки, танцы и ночные катания на розвальнях. Летом – далекие прогулки пешком и на велосипедах. Главным заводилой был Алексей Николаевич.

Писал он ежедневно по четыре-пять часов. Вечерами приходили друзья, жившие постоянно в Детском. Композиторы Юрий Шапорин и Гаврила Попов, писатель Вячеслав Шишков. По воскресеньям приезжали из Ленинграда разнообразные гости. Алексей Николаевич умел объединять и столкнуть у себя людей самых разных характеров, профессий, возрастов. Всех привлекал бурно растущий талант Толстого как писателя, его оптимизм, вера в людей и Родину.

• Предыдущая
• 55/83
• Следующая