Храм Фортуны II - Ходжер Эндрю - Страница 93

• Предыдущая
• 93/108
• Следующая

— Цезаря Тиберия? — воскликнул Либон. — А с каких пор ты признал его цезарем?

— Несколько позже сената, — резко ответил Сабин. — Пойми меня, я никого не предал. Но со смертью Агриппы Постума именно Тиберий стал официальным преемником Божественного Августа. Нравится мне это или нет, тут уж ничего не поделаешь. Мы прежде всего римляне и служим своей стране. А служение стране сейчас означает служение цезарю. Даже если цезарь этот — Тиберий.

— Понятно, — с грустью кивнул Либон. — Что ж, я не имею права осуждать тебя. Возможно, мой отец сумел бы мне объяснить, кто же тут прав. Во всякому случае, я никогда не признаю своим правителем сына подлой Ливии, убийцу и пособника убийц.

Сабину стало грустно. Этот парень еще так молод и многого не понимает. Что ж, по крайней мере, он прям и честен, а это всегда нравилось Сабину в людях.

— Ладно, — сказал он. — Я не из службы безопасности, и меня не интересуют твои политические взгляды. Давай забудем обо всем, кроме того, что нас познакомил сенатор Сатурнин, человек, которого мы оба любили и уважали. По-моему, у тебя какие-то проблемы. Я был бы рад помочь тебе, если ты захочешь. Прошу тебя, открой мне, что тебя тревожит.

Несмотря ни на что, трибун чувствовал себя виноватым под пристальным взглядом этого юноши, который остался верен своим идеалам и плевать хотел на все остальное. А ведь жизнь так сурово с ним обошлась. О, Фортуна, чем же не угодил тебе этот искренний романтик?

На глазах Либона вдруг показались слезы, и из непреклонного борца он превратился вдруг в слабого растерянного мальчишку, с нетерпением ждущего твердую руку сильного мужчины, на которую он мог бы опереться.

— У меня действительно есть проблемы, — глухо сказал он. — Но вряд ли ты поможешь мне.

— А я попытаюсь, — ободряюще сказал трибун. — Послушай, пойдем-ка отсюда в более спокойное место и там поговорим.

— Хорошо, — безразлично согласился Либон. — Все равно еще рано. Просто мне больше некуда идти и потому я все дни провожу здесь.

— Где ты остановился?

— В гостинице недалеко отсюда.

— И там твои слуги?

— У меня нет слуг. Они раздражали меня, и я их прогнал. К счастью, у сенатора Сатурнина были крупные счета в банках Востока, которые Ливия и Тиберий почему-то не закрыли, и в средствах я не стеснен. Местный агент торгового дома из Иерусалима исправно снабжает меня деньгами.

— А давно ты здесь, в Тире?

— Две недели.

— А что ты делал до того? Я слышал — ты заезжал в Карфаген?

— Да, я был там.

Сабин вспомнил, как Децим Варон рассказывал о римской девушке знатного рода, которую якобы видели у Такфарината, но не зная, стоит ли говорить об этом Либону.

Тот тряхнул головой.

— Я не ел уже три дня и теперь в первый раз чувствую голод. Пойдем куда-нибудь поедим и поговорим.

— Пойдем, — согласился Сабин, с сочувствием глядя на измученного бледного юношу.

Потом он повернулся к Феликсу.

— Подожди достойного Паулина, — приказал трибун, — и скажи ему, что я встретил благородного Луция Скрибония Либона. Он знает это имя. Если я понадоблюсь легату, мы будем в нашей гостинице.

Феликс молча кивнул и ушел.

Сабин с Либоном двинулись по узким улочкам обратно в направлении гостиницы. Шли молча.

Уже в комнате, когда было подано вино и закуска и Либон слегка подкрепился, Сабин рискнул начать расспросы.

— Когда отец позволил мне покинуть Рим и отправиться на поиски Корнелии, — заговорил юноша, — я поехал в Остию, чтобы нанять там судно, а по пути доставить письмо сенатора Агриппе Постуму, который стоял там лагерем.

«Это письмо и погубило Сатурнина», — подумал трибун, но вслух ничего не сказал, чтобы не расстраивать еще больше и так расстроенного молодого человека.

— Отдав послание, — продолжал Либон, — я поднялся на борт биремы и отплыл тем же курсом, которым должны были двигаться Корнелия и моя бабушка, почтенная Лепида. Судно, как я понял, принадлежало какому-то авантюристу, искателю приключений, но меня это не смущало. Я пообещал ему хорошо заплатить, он согласился, и надо признать, что ни капитан, ни его команда меня не подвели.

Мы долго плавали по Тирренскому морю, заходили на Сардинию и Сицилию, расспрашивая всех встречных о судьбе «Сфинкса». Но никто не мог сказать ничего определенного.

Затем мы направились к берегам Африки, в Карфаген. У меня все-таки теплилась надежда, что их судно просто попало в шторм, сбилось с курса и его долго носило по волнам, но в конце концов «Сфинксу» удалось добраться до места назначения.

Оказалось, что я ошибался. Проконсул Фурий Камилл сказал, что Корнелия в Карфагене не появлялась и он уже написал об этом сенатору Сатурнину, но не получил ответа. Сенатор тогда уже был мертв.

Я провел некоторое время в ставке проконсула, а потом началась война с кочевниками. У Камилла прибавилось проблем, и я не хотел мешать ему. Сев на свой корабль, я поплыл вдоль побережья по направлению к Александрии, а затем и дальше, и так попал в Тир.

Сабин скрипнул зубами.

— Наверное, тебе надо было двигаться в противоположном направлении, — сказал он, — к Нумидии.

И трибун рассказал юноше о том, что узнал от Децима Варона. Судя по всему, та девушка и была Корнелией, так Сабин и подчеркнул.

Либон грустно кивнул.

— Наверное, ты прав. Но дело в том, что здесь, в Тире, я наконец нашел ее.

— Что? — воскликнул Сабин. — Нашел внучку Сатурнина? И ты так спокойно об этом говоришь?

— Я нашел ее, — повторил Либон. — Но лучше бы я оставался в неведении. Боги жестоко посмеялись надо мной.

— Я не понимаю тебя, — растерянно сказал Сабин. — Ты, кажется, не рад. Но как же...

— Я увидел ее два дня назад, — устало произнес Либон. — Она выходила из храма Астарты, возле которого мы с тобой недавно встретились. Я чуть сознание не потерял от счастья, кинулся к ней, но... она меня не узнала и прошла мимо.

— Как не узнала? Почему?

— У меня сложилось впечатление, что она находилась под действием какого-то наркотика.

— Наркотика? — в негодовании воскликнул Сабин. — Кто же посмел пичкать наркотиками внучку римского сенатора и консуляра?

— Жрецы храма Астарты, — глухо ответил Либон.

— Но почему же ты не предпринял никаких действий? — Сабин был возмущен пассивностью Либона. — Ты же мог пойти к римским властям, развалить этот проклятый храм и вернуть свою любимую. Ты же мужчина, Луций!

— Я пошел к властям, — отрешенно произнес Либон. — И квестор вместе со мной направился в храм Астарты. Жрецы привели Корнелию. А она сказала, что видит меня первый раз в жизни и служит только Богине.

Сабин был потрясен.

— А ты не мог ошибиться? — спросил он осторожно. — Может, это вовсе не она. Бывают странные случаи сходства...

— Я? — с горечью усмехнулся Либон. — Ошибиться? Мы росли вместе. Я не мог обознаться.

— Но если так... — Сабин не знал, что ему сказать, чем утешить потерявшего надежду юношу. — Послушай, недавно в Риме жрицы Исиды обманули одну женщину и цезарь сурово расправился с ними. Может, и тут служители культа каким-то образом заставляют Корнелию говорить неправду. Если так, то я и легат Паулин, с которым я здесь нахожусь...

— Спасибо, трибун, — глухо ответил Либон, глядя в пол. — Уже поздно. Как бы то ни было, Корнелия для меня умерла.

— Что? — Сабин не верил своим ушам. — Но почему?

— Она стала храмовой проституткой и продает свое тело первому встречному за горсть медяков, — звенящим от напряжения голосом сказал Либон. — Я ее ненавижу.

Он закрыл лицо руками и зарыдал.

Германик, выслушав просьбу цезаря и будучи горд оказанным ему доверием, немедленно начал готовиться к отъезду. Он со всей старательностью, присущей ему во всем, изучал самые разнообразные материалы по восточным провинциям, в которых никогда еще не был, подбирал надежных, верных людей для своей свиты, разрабатывал маршрут поездки.

• Предыдущая
• 93/108
• Следующая