Вторая попытка - Скаландис Ант - Страница 14

• Предыдущая
• 14/22
• Следующая

– А те двое, как вы их описали, никакие, конечно же, не бандиты, скорее всего они представляли иностранную разведку.

– Иностранную? – переспросил Виктор. – Какую же именно?

– А вот этого я уже совсем не знаю. Но чему вы удивляетесь? Сегодня в нашем замечательном городе можно встретить спецслужбы всех мастей, всех стран и народов. Я вот, например, лично общался в Лагере с господами из «Моссада» и из «Фараха». Не в один день, конечно.

– "Фарах" – это какие-то арабы?

– Палестинцы, – уточнил Голем. – А «Моссад» – это Израиль.

– Знаю. А те двое, которые постоянно сидят с нами в ресторане, молчаливые такие, ну, помните, один долговязый, а другой…

– А, эти! Помню, конечно…

– Они тоже из какого-нибудь "Фараха"?

– Нет, эти – наши, только уже не из департамента безопасности. Так мне кажется.

– А им можно пожаловаться на Антона?

– Пожаловаться можно, но я вам не советую. Не путайтесь вы в эти игры. У вас же совсем другие козыри. Ваше дело писать. Изучать жизнь и писать. И не бойтесь выходить на улицу. Никто вам ничего не сделает. Если, конечно, мешать не будете.

– К чему вы меня призываете, Голем?

– Я вас ни к чему не призываю. Просто советую заниматься своим делом. Я это всем советую.

– И шизоидам?

– Шизоидам в особенности. Кстати, о шизоидах. Селена говорила с вами о заказной работе?

– Как, вы тоже в курсе? – удивился Виктор.

– А я всегда в курсе, – солидно заявил Голем. – Так вот, писать вам ничего не надо будет. Только выступить по телевидению.

– И что же я должен буду говорить?

– Да что хотите, – улыбнулся Голем. – Нет, правда, я не шучу. Главное, чтобы вы говорили о нашем городе, о наших проблемах, о бедуинах, если угодно. Ну, приблизительный текст вам, конечно, подготовят.

– Кто подготовит? – быстро спросил Виктор.

– А вот когда подготовят, тогда и узнаете кто.

– Послушайте, Голем, с вами очень трудно разговаривать…

– Зато интересно.

– Постойте, я не закончил мысль. С вами очень трудно разговаривать без соответствующей дозы хорошего джина.

– А вот это как раз поправимо. Виктуар, вы нальете?

Они выпили еще по стакану, и возникла пауза, вполне нормальная для двух немолодых людей, уставших до отупения к концу невыносимо жаркого и невероятно бурного дня. В окно было видно, как над холмами садится солнце, воспаленное, злое, почти вишневое в пыльном мятном воздухе. Прохладнее станет только еще часа через два, но дышать будет все равно нечем. К этому уже привыкли.

– А вот скажите, Голем, это правда, что бедуины совсем не пьют?

– Спиртного? Безусловно. Им религия запрещает.

– Да нет же. Они совсем не пьют. То есть не пьют воды.

Голем посмотрел на него сочувственно.

– Виктор, у вас в школе был такой предмет – анатомия и физиология человека? Ну так что же вы задаете глупые вопросы?

– Не знаю, так говорят. В этом городе скоро смогут выжить лишь те, кому совсем не надо будет пить. Воду здесь включают все реже и реже. Естественные водоемы все пересохли, а напитки, сами знаете, дорожают чудовищно с каждым днем. На огородах давно ничего не растет, яблони все пересохли, собаки дохнут одна за другой, коты эти бедуинские, то бишь сиамские, расплодились. Это же не может продолжаться вечно. Очевидно, мы все уйдем отсюда, а останутся лишь те, кому не нужна вода.

– Возможно, – неожиданно согласился Голем, – только вы ошибаетесь относительно бедуинов. Это не они останутся.

– А кто же? – удивился Виктор.

– Другие люди, – неопределенно сказал Голем и одним глотком допил содержимое своего стакана.

– Дети? – быстро спросил Виктор.

– Да, – согласился Голем. – Только они не дети. Они очень похожи на детей, они кажутся нам детьми, но они не дети.

– Пожалуй, – проговорил Виктор, наливая себе неразбавленного джину, – однако по возрасту…

– Возраст – понятие относительное, – возразил Голем. – Взросление, созревание, старение может протекать в самые различные сроки. Природа предусмотрела здесь очень широкий диапазон. А само понятие «дети» скорее социальное. Любой старик может считаться ребенком, если признает себя сыном своих родителей. Наши – не признают. Как бабочка не считает гусеницу своей матерью. Гусеницу, по странной и нелепой случайности оставшуюся жить после рождения летающей красавицы.

– А как же они собираются жить дальше? – поинтересовался Виктор. – Ведь они же, по определению, должны нарожать новых гусениц. Или сами должны стать гусеницами? Честно говоря, плохо помню, что там происходит у насекомых, но у людей-то по этой части, кажется, ничего не изменилось. Или я не прав, Голем? Ответьте мне как врач.

– Отвечаю вам как врач: рожать они намерены бабочек, и только бабочек. А умирать намерены молодыми.

– Постойте, Голем, но это же кошмар, – сказал Виктор, не ощущая, впрочем, страха. Ему вдруг странным образом сделалось весело от того, что он начинает понимать происходящее. Выпитое за день не лишило его способности рассуждать логически, а только помогало не впадать в отчаяние. Уродливая, искаженная картина "нового прекрасного мира" не представала теперь перед ним в одном лишь черном свете.

– Кошмар, – спокойно повторил Голем. – С нашей с вами точки зрения.

Виктор выпил еще и сказал:

– Ну а при чем здесь бедуины?

– Бедуины? – рассеянно переспросил Голем. Он поднял свой вновь наполненный коктейлем бокал и поглядел через него на бордовый закат за окном. Желто-оранжевый напиток в этом зловещем свете казался кроваво-красным, как гранатовый сок.

– Бедуины, – повторил он еще раз. – С одной стороны, они тут вообще ни при чем. А с другой стороны, именно в них-то все и дело. Я только боюсь, что вы этого не поймете, Виктор. Помните такую формулу: Бог – это любовь? Ну конечно, помните. Формула по сути своей правильная. Да только тот Бог либо отвернулся от нас, либо мы сами про него забыли. Либо вообще не было этого Бога никогда, не существовало в природе, а была лишь идея, что, впрочем, несущественно, потому что Бог и идея Бога – суть одно и то же. А сегодня возник Новый Бог, и имя ему Ненависть. И новые люди молятся Новому Богу. И они понимают толк в ненависти. Они знают, что ненависть бывает разная. Ненависть бывает двух основных видов: пассивная, порождающая равнодушие, презрение, жалость, снисхождение и даже благотворительность; и активная, порождающая агрессию, насилие, убийства, геноцид. В принципе, они молятся первой ненависти, но на пути к ней им приходится проходить и через вторую. Большинство из них уже прошло через нее. На Последней воине, как они ее называют. И теперь они убеждены, что активная ненависть плавно перетечет в пассивную, а потом и вовсе исчезнет навсегда. Бедуины, кстати, говорят еще и о Ненависти Созидающей. Впрочем, бедуины – люди нездоровые, и наверно, нельзя относиться всерьез к тому, что они говорят, тем более…

– Голем, зачем вы мне лжете? – перебил его Виктор.

– Я вам?

– Конечно. Вы же не считаете их больными. Вы мне сами говорили, что их лечить совершенно ни к чему.

– А психотические отклонения вообще не лечат, Виктор. Психотиков просто оберегают от воздействия внешнего мира. А внешний мир оберегают от них.

– Неужели для этого обязательно нужны тяжелые танки? – саркастически поинтересовался Виктор и допил последнюю дозу.

– Иногда, – философски заметил Голем.

– Да! Но у меня еще вопрос. А почему туда пускают детей?

– Откуда вы знаете, что туда пускают детей?

– В городе говорят. И вообще, я сам сегодня видел этих, в сафари…

– В городе, – назидательно проговорил Голем, – говорят очень много всего интересного. Например, мой приятель Вернон, медик, между прочим, по образованию, знаете что мне поведал? Что скоро мы все мочиться перестанем, потому что жидкость будет уходить исключительно через поры кожи. А вы говорите, дети… Те, кого вы видели в сафари, – это члены Совета ветеранов Последней войны, СВПВ. Только они и имеют доступ на территорию Лагеря. Они ведут мирные переговоры с бедуинами.

• Предыдущая
• 14/22
• Следующая