Большая книга приключений для маленьких принцесс (сборник) - Усачева Елена Александровна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая

Ходыкина молчит, даже отвернулась от Веревкиной, в тетрадку уставилась. Ее сейчас наверняка больше волнует, каким цветом новую тему написать – красным или зеленым.

Терещенко – так тот вообще делает вид, что ничего не произошло. Смотрит в окно, явно выбирая, в какой цветок вцепиться в первую очередь. И тоже ведь надулся, как индюк, словно Таня у него последний сухарик отобрала. А что она такого сделала? Да любой нормальный человек на ее месте вообще бы этого Терещенко убил, а она пальцем его не тронула! Вернее – не успела тронуть. А это все равно что и не трогала вовсе.

Прозвенел звонок, и Терещенко первым выскочил из класса. Тане же надо было еще поставить герань на место и придумать, чем заменить расколовшийся горшок. В сторону Сони она не смотрела – человек, принявший такой подарок, переставал для нее существовать.

– Таня, может быть, теперь ты объяснишь, что произошло? – Учитель истории медленно сворачивал карту. – Должен же я знать, из-за чего разбил себе руку.

– А вы разбили руку? – ахнула Таня, только сейчас понимая, как все-таки глупо поступила – устроила истерику, всех переполошила. – Иван Борисович, простите, пожалуйста, но этот Терещенко прямо монстр какой-то. Растения не любит, постоянно их уничтожает.

– Ну, хорошо. – Иван Борисович сел за стол и сложил перед собой руки, как примерный ученик. – Он не любит растения, а ты не любишь людей. В таком случае вы друг от друга ничем не отличаетесь.

– Почему это я не люблю людей? – изумилась Таня такому простому выводу. Что это ее последнее время постоянно про любовь спрашивают? – Я всех люблю, кроме Терещенко.

– Значит, если он не будет ощипывать твоих ненаглядных зеленых друзей, ты перестанешь его ненавидеть? – вернулся к своей мысли историк. Взрослые порой бывают ужасно настойчивыми.

– Мне бы только его расколдовать, – решительно сжала кулачки Таня. – Ой! – закрыла она рот ладошкой, словно выдала самую главную тайну своей жизни.

– Понятно, – вздохнул историк, складывая книжки на угол стола. – Но здесь все не так просто, как тебе кажется.

Это ей кажется? Это у нее глюки? Да Терещенко скоро всю растительность на земле переведет, вот тогда они и попрыгают, схватятся за голову, но уже поздно будет.

Перед уроком русского Таня поступила радикально. Пока Терещенко пропадал где-то в недрах школы, а молчащий звонок милостиво разрешал учащимся резвиться в коридорах, Таня вошла в класс русского языка и убрала стул из-за третьей парты около окна. Потом любовно расставила на подоконнике кактусы и, довольная своей работой, поволокла добычу вон из кабинета.

На русском со стульями была напряженка. Как-то лет сто назад проводили собрание, часть стульев вынесли в коридор, а когда вернули обратно, оказалось, что половина пропала. Словно в воздухе растворилась. На уроках стульев было впритык, только-только, поэтому исчезновение одного означало, что кто-то будет сидеть на полу. А скорее всего русичка просто выгонит его с урока. И тогда у Тани появится передышка на целых сорок пять минут. Средство, конечно, не самое действенное, но даже такая маленькая месть была бы ей приятна.

Не успела Таня устроиться на своем месте, как рядом с ней остановилась Ходыкина. Сначала она постучала ноготками по парте, привлекая Танино внимание, потом смахнула с крышки несуществующую пыль и, глядя куда-то мимо подруги, негромко произнесла:

– Цветок лежал на твоей парте.

– Что? – не поняла Таня.

– Его подарили тебе! – выдохнула Даша и, резко оттолкнувшись от парты, пошла по проходу. – А записку она сама написала.

– Что? – повторила Таня, всем корпусом поворачиваясь вслед ушедшей приятельнице, но Ходыкина уже сидела над своей тетрадкой, вертя в руках оранжевый фломастер – она готовилась к оформлению новой темы.

Рядом с Таней глухо стукнула банка, плеснулась вода.

– Ну, чья взяла? – Лицо Сони лучилось неземным удовольствием. – Я же говорила, что он мне будет цветы дарить.

– Отстань от меня, – прошипела Таня, роняя голову на согнутые руки. – Катись со своим цветком отсюда.

– Ой-ой! Подумаешь! – Веревкина вскинула подбородок. – Она еще и завидует.

– Чему завидовать? Он не твой! – Таня потянула банку к себе. – Не тебе его дарили.

– А ты докажи! – Сонька «Энерджайзер» дернула банку обратно к краю.

– Если влюбился, что же он не превращается ни в кого? – Банка снова переехала к Тане.

– А в кого он может превратиться? – Веревкина вцепилась в банку, от старания костяшки пальцев у нее побелели. – Он человек и никем другим быть не может!

– Никакой он не человек! Он Щелкунчик! – Таня по одному пальцу отрывала руку бывшей подруги от банки. – И его можно расколдовать!

– Дура ненормальная! – взвизгнула Соня, когда Танины ногти достигли своей цели. – Психованная!

Она дернула руками, освобождаясь от Таниной хватки. Банка опрокинулась на парту, залив водой тетради.

– А стул где? – вдруг раздался удивленный голос.

В класс вошла строгая учительница по русскому.

– Так, сели на места! Не стоим, не стоим, садимся. Меринова, хватит изображать из себя балерину, опусти руки. Терещенко, прохлопал стул – сиди на подоконнике.

И он действительно сел. Отодвинул один кактус в одну сторону, другой – в другую и укоренил свой тощий зад на широком насесте. При этом сумка бухнулась рядом с ним, опрокинув третий кактус.

Таня прекратила спасать добро от наводнения, швырнула тетрадку в лужу на парте и обреченно села. Бороться с неисправимым Терещенко и одновременно доказывать предательство подруги она не могла.

Про цветок больше никто не вспоминал. Он как упал на пол, так там и пролежал до конца учебного дня, пока его высохшие останки не вымела из-под парт уборщица.

Весь русский Таня просидела, не поднимая головы. Много хороших, правильных мыслей носилось в ее голове, но все они сейчас были бесполезны.

Спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Не плюй в колодец, пригодится воды напиться. Впрочем, это уже из другой оперы. Но суть одна – нельзя спасти человека, который не желает быть спасенным. Нравится Терещенко быть таким уродом? Вот пускай и остается таким. Больше она трогать его не станет, близко не подойдет, хоть все цветы мира начнут падать ему на голову.

Она лишь сейчас поняла, что амариллис был сорван не просто так. Это была месть. Грязная глупая месть. Только человек, знающий, как сильно Таня любит цветы, мог сделать такое да еще подсунуть ей на парту. На, мол, любуйся. Будешь и дальше на меня наезжать, со всеми твоими цветами будет такое – их разобьют, растопчут, уничтожат.

Таня в очередной раз перебрала промокшие тетради, вытянула из-под обложки раскисший листок.

Все, она будет заниматься своими любимыми растениями и перестанет отвлекаться на всякую ерунду. Пропал амариллис – и ладно, в следующем году вырастет новый, и тогда она обнесет его колючей проволокой и подведет ток высокого напряжения, чтобы никакая мышь близко не подошла.

Таня провела ладонью по скукоженной страничке.

«10 заповедей кактусовода».

Ничего святого, все залили.

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая