Людской зверинец - Моррис Десмонд - Страница 35

Перед нами вырисовывается далеко не радужная перспектива, и опасность полного уничтожения цивилизации, как мы теперь видим, с каждым днёмстановится всё более реальной.

Попробуем себе представить, что может случиться, если мы не решим эту проблему. Мы делаем такие огромные шаги в развитии химических и биологических военных технологий, что ядерное оружие может очень скоро превратиться в старомодную вещицу. Как только это произойдёт, ядерные устройства будут приравнены к обычным видам оружия и станут необдуманно применяться суперплеменами. (По мере увеличения числа ядерных держав "горячие точки", без сомнения, объединятся в безнадёжно запутанную "горячую сеть".) К тому моменту радиоактивное облако, образовавшееся вокруг Земли, будет нести смерть всем формам жизни в тех областях, где выпадет снег или пойдёт дождь. Выжить смогут только африканские бушмены и некоторые другие удалённые группы, живущие в центре наиболее засушливых и пустынных регионов. Ирония заключается в том, что бушмены до настоящего времени являются самой неразвитой из всех человеческих групп и всё ещё ведут охотничий образ жизни, типичный для первобытных людей. Это напоминает возврат к истокам, и как тут не вспомнить приведённый кем-то замечательный пример с божьими коровками, заселившими всю планету.

Жизнь в "людском зверинце" предоставляет нам широкие возможности для обучения и закрепления пройденного материала, и какими бы впечатляющими ни были достижения человека в области биологии, по части накопления опыта его мозг остаётся непревзойдённым. Эти 14 миллиардов плотно сбитых клеток способны усваивать и хранить огромный объёминформации.

Изо дня в день этот механизм работает исправно, но когда во внешнем мире происходит что-нибудь экстраординарное, включается аварийная система защиты. Если она не срабатывает, в нашем суперплемени всё переворачивается с ног на голову. Происходит это по двум причинам: во-первых, "людской зверинец", в котором мы живём, пытается оградить нас от некоторых вещей. Обычно мы не убиваем дичь, а покупаем мясо; мы не смотрим на трупы, а предпочитаем накрывать их простынями или помещать в гробы. Это означает, что, если насилие всё-таки прорывается через такие защитные барьеры и мы сталкиваемся с ним лицом к лицу, воздействие на наш мозг становится сильнее обычного. Во-вторых, те виды насилия, которые через защиту всё же прорываются, настолько для нас неестественны и так болезненно отражаются на нашем восприятии действительности, что мозг просто не в состоянии справиться со столь сильными эмоциями. Этот тип "экстремального опыта" заслуживает более детального рассмотрения.

Любой, кто когда-либо попадал в серьёзную автомобильную катастрофу, меня поймёт. Каждая крошечная, но неприятная подробность этой трагедии надолго врезается в память и тревожит сознание на протяжении всей жизни. Подобные потрясения случались у каждого из нас. Например, когда мне было семь лет, я чуть было не утонул, и по сей день я помню тот случай так же отчётливо, как если бы он произошёл вчера. Последствиями печального детского опыта стало то, что вот уже на протяжении тридцати лет я пытаюсь преодолеть в себе необъяснимый страх глубины. Как и все, я пережил ещё немало неприятных потрясений в детстве, но подавляющее большинство из них не оставило в моей памятитакого отпечатка, как тот день.

Полистав книгу своего жизненного опыта, мы найдём в ней события двух различных типов: одни из них — всего лишь краткий миг, но оставивший неизгладимое впечатление; другие — обычные, легко исчезающие из памяти. Если дать довольно приблизительные определения этим двум типам, то первый можно назвать "травмирующим опытом", а второй — "обычным опытом". Эффект от полученного травмирующего опыта не идёт ни в какое сравнение с событиями, в результате которых он был приобретён. Чтобы влияние обычного опыта стало ощутимым, он должен повториться много раз. Отсутствие возобновления обычного опыта приводит к угасанию впечатлений от него, в случае же опытатравмирующего такого не происходит.

Попытки каким-либо образом изменить впечатления, полученные в результате травмирующего опыта, обязательно встретят серьёзные трудности и легко могут привести к последствиям ещё худшим — обычный опыт же более податлив. Мой случай (когда я тонул) является хорошим тому примером. Чем сильнее меня пытались убедить в том, что от плавания можно получать удовольствие, тем сильнее я его ненавидел. Если бы детский опыт не оказал такого травмирующего эффекта, я бы реагировал на подобные убеждения более позитивно и сопротивляться бы имне пытался.

Травмы не являются основной темой этой главы, но в качестве предисловия поговорить о них, может быть, полезно. Травмирующий эффект отчётливо демонстрирует, что человек, будучи животным, способен к особому типу обучения (невероятно быстрому, трудному для дальнейших усовершенствований), результаты которого остаются в памяти надолго, не требуя для поддержания уровня знаний повторных уроков. Хотелось бы, конечно, чтобы мы могли, лишь пролистав какую- нибудь книгу, усвоить всё, что в ней написано, и помнить это долгие годы, однако, если бы наша способность к обучению была настолько грандиозной, она потеряла бы всякий смысл. Всё вокруг приобрело бы одинаковую значимость, и нам просто не из чего было бы выбирать. Способность усваивать материал быстро и помнить о нём продолжительное время дана нам природой только в отношении наиболее впечатляющих моментов нашей жизни. Опыт, оставивший травмы у нас в душе, — это только одна сторона медали. Я намерен перевернуть эту медаль и изучить другую сторону, которую я называю «импринтинг» (запечатление, впечатывание в память).

Если травмы всегда ассоциируются с болью и оставляют негативный отпечаток, то импринтинг — это явление положительное. Когда животное действует согласно импринтингу, у него вырабатывается позитивная привязанность к определённой реальности. Как и травмирующий опыт, процесс запечатления краткосрочен, практически никогда не повторяется и подкрепления дальнейшими действиями не требует. У человека это видно на примере отношений между матерью и ребёнком. Подобное может повториться, когда ребёнок вырастет и влюбится в другого человека. Привязанность к своей матери, ребёнку или партнёру представляет собой одну из трёх разновидностей жизненно важного опыта, который мы приобретаем на протяжении своей жизни и который представляет собой основу для такого явления, как импринтинг. Слово «влюблённость» фактически служит общепринятым описанием эмоционального наполнения того, что мы называем импринтингом, но прежде, чем мы заглянем глубже в мир людей, не помешает бросить беглый взгляд на то, как этопроисходит у других видов животных.

Птенцам многих птиц после вылупления из яиц необходимо немедленно установить контакт с матерью и научиться её узнавать. Они вынуждены следовать за ней неотступно и в целях безопасности всё время находиться рядом. Если только что вылупившиеся цыплята или утята делать этого не будут, они скоро потеряются или погибнут. Они настолько активны и подвижны, что матери никогда не удалось бы удержать их вблизи себя, если бы не сила импринтинга. Запечатление является делом всего нескольких минут. Первый же большой движущийся объект, попадающий в поле зрения цыплёнка или утёнка, автоматически становится «матерью». В нормальных условиях, естественно, этим объектом оказывается настоящая мать птенцов, но в экспериментальной ситуации им может стать всё что угодно. Если первым большим движущимся объектом, который видят инкубаторские цыплята, оказывается оранжевый воздушный шар, они будут толпиться вокруг него: шар сразу же принимает статус «матери». Влияние запечатления настолько велико, что, если через несколько дней цыплятам предоставить возможность выбора между шаром и матерью настоящей (которую раньше от них скрывали), они предпочтут шар. Более убедительного доказательства существования привычек и запечатлений, чем группа инкубаторских цыплят, стремящихся укрыться "под крылом" оранжевого шара и совершенно игнорирующих при этом родную мать, нельзяи представить.