Конунг. Человек с далеких островов - Холт Коре - Страница 23

• Предыдущая
• 23/58
• Следующая

Епископ молчал.

Сверрир сказал:

— Я виноват в смерти старика Арве. Но у меня было право убить его. Для нас с Аудуном это была единственная возможность спастись — я ухватился за эту возможность и убил Арве. Это тяжелая ноша, и каждое убийство, которое мне впредь придется взять на себя, мне будет также тяжело нести. Но мои плечи выдержат эту ношу.

Епископ молчал.

Сверрир сказал:

— Я не могу взять с собой Астрид и моих сыновей, о них придется позаботиться тебе, епископ Хрои. В Норвегии они будут мне обузой. Но обещаю, что через два года либо вернусь сам, либо пришлю за детьми и Астрид корабль. Тогда я уже буду знать, чего хочу: буду или не буду требовать то, что принадлежит мне по праву. Если же я умру до истечения этого срока, Бог даст знать тебе об этом.

Епископ молчал.

Сверрир сказал:

— Товар, который мы должны были продать в Исландии, нам будет легче продать в Норвегии. И если ты пошлешь с нами письмо архиепископу Эйстейну, он возьмет нас служить в своей церкви. Я могу пойти к архиепископу и сказать: Я сын конунга Сигурда! Но я не требую того, что принадлежит мне по праву, я хочу только служить Богу и быть священником в Норвегии. Думаю, архиепископ мог бы убедить ярла Эрлинга, что ему выгодно, чтобы у него в стране один из священников был сыном конунга. Тогда в Норвегии воцарился бы мир.

— Ты неглупый человек, Сверрир, и ты умеешь преподносить правду так, что лишь самые умные способны понять, что кроется за твоими словами.

Мы ушли.

Теперь мне предстояло пойти к матери и сказать, что я отправляюсь со Сверриром в Норвегию. Это было нелегко, я утешал ее, говорил, что надеюсь найти там отца и, возможно, наше большое распятие, изображавшее сына Божьего на кресте.

— Преклони колени перед этим большим распятием, Аудун, тогда и я преклоню колени перед сыном Божьим…

Через три дня мы должны были покинуть Киркьюбё. Ночью я встретил Астрид, жену Сверрира, она сказала:

— Скоро ты уедешь отсюда, а когда мы снова встретимся?..

За день до того Сверрир ушел в Тинганес, жители Киркьюбё в это время года собирали в горах птичьи яйца. Астрид попросила меня пойти с ней и посмотреть ее младшего сына, он тяжело дышал, думаю, в ту ночь он был не совсем здоров. Я остался с ней в их со Сверриром жилище, младший сын спал, старший тоже. Астрид была легко одета, теперь я это заметил, мне стало больно при мысли, что скоро я отсюда уеду. Киркьюбё никогда не казалось мне таким красивым, как в эти дни, склоны были покрыты зеленью, тяжелые, темные волны набегали на берег. Она взглянула на меня:

— Уговори Сверрира взять меня с собой… Ты можешь…

Астрид не всегда была послушна своему мужу, поэтому ее слова не очень удивили меня. Но то, что она выбрала посредником меня и хотела, чтобы я попросил Сверрира изменить свое решение, заставило меня замолчать и внимательно посмотреть ей в лицо. Она стала еще красивее, чем была. Спокойнее и полнее, двое детей часто не давали ей спать по ночам, она утратила свою необузданность, но стала как будто глубже, чем была в юности. Мы никогда не находились так близко друг от друга. Она усмехнулась:

— Прежде ты не приближался ко мне так близко, Аудун. Он теперь редко приходит ко мне. И не станет приходить чаще, даже если я поеду с вами в Норвегию. Но ты…

Она словно поднесла мне серебряный кубок, меня пронизала дрожь — ведь я знал, что человек, о котором мы оба думали, не вернется домой сегодня ночью. Астрид была права. Никогда я не стоял так близко от женщины, во мне была пустота и слышался отчаянный вопль. В свои одинокие ночи я часто призывал Бога, но чье лицо я видел в облаках среди звезд, когда обращал глаза к небу? Что заставляло меня молиться часами? Тоска по неведомому? Я думал, что меня заставляет молиться мысль о Всемогущем, но, может быть, я тосковал больше по женщине в темноте, чем по свету Господню? Она снова поглядела на меня, теперь она не смеялась — красивая, в легкой одежде, горячая, молодая. Вдруг она сказала:

— Или ты боишься?

И прибавила:

— Если ты скажешь Сверриру: Возьми с собой Астрид, ваше дело только выиграет. Если рядом с ним будет жена, это будет означать, что он приехал в Норвегию с миром, и все это сразу поймут. Ярла не встревожит человек, приехавший с женой, другое дело, если этот человек приедет один. Если ты объяснишь это Сверриру, он послушается тебя! Скажи ему это завтра утром, когда он вернется в Киркьюбё!

Сегодня ночью он не вернется.

Она замолчала, я тоже молчал, я был во власти дьявола, он искушал меня, она — тоже, но ее молитва была, должно быть, не так горяча, как моя мольба избавить меня от неизбежного. Она сказала:

— Сверрир заслуживает твоего осуждения…

Лучше бы она этого не говорила, потому что даже тогда я был не в состоянии осудить его. Ведь я понимал: он меня и слушать не станет. Сделает так, как решил, — Астрид останется здесь, потому что в Норвегии она будет ему обузой. Если я нынче ночью осушу этот серебряный кубок, моим уделом будет пить всю жизнь из чаши горечи.

Она стояла передо мной.

Я ушел.

В ту же ночь я пошел к дочери Арве и дал ей серебряное кольцо. Многие ходили к ней, в любом месте есть женщина, к которой мужчина может пойти в любое время. Я впервые был у женщины.

Но когда я покинул ее, мужество мое окрепло, и презрение тоже. Я снова пошел к Астрид и получил ее. Она щедро одарила меня своей молодостью, это была моя единственная победа над человеком, который всегда брал надо мной верх. Я обещал ей поговорить с ним, чтобы он взял ее в Норвегию. Но не сдержал своего обещания.

Через три утра наш корабль вышел из Киркьюбё. Мы заранее поднялись на борт, Астрид тоже пришла на берег, на меня она не смотрела.

— Я желаю тебе удачи, — сказала она Сверриру. — И если нам не суждено больше увидеться, знай, что ты отец обоих моих сыновей.

— Я в этом не сомневался, — сказал Сверрир.

— А хоть бы и сомневался. Твое сомнение — это твое дело, меня оно не касается. Я знаю то, что знаю, но, возможно, мне хотелось бы, чтобы все было иначе.

— До сих пор я был уверен в тебе, но теперь у меня не будет этой уверенности.

— Ты всюду найдешь утешение, как священник ты встретишь много женщин, но как сын конунга, ты скорее всего встретишь смерть.

— Если я встречу смерть, значит, я встречу Бога, — ответил он.

— Бога или дьявола, — сказала она. — Каждая встреча бывает горькой или сладкой. Когда я встретила тебя, это была для меня сладкая встреча.

— И для меня тоже. Но печь, в которой пекут хлеб, горячей тебя.

— И люди сборщика дани тоже, — сказала она. — Прощай, Сверрир.

— Да утешит тебя епископ, — отозвался он.

— Он и сын Арве. Арве умер не бездетным, и пусть это утешит того, кто его убил. И меня тоже.

— Я вернусь через два года, Астрид.

— Это недолго, но по мне так можешь задержаться и дольше.

— Утешайся с кем хочешь, — сказал он, и лицо у него потемнело.

— Дети Арве утешали до меня и других. — Она отвернулась от него и ушла, даже не взглянув на меня.

Свиной Стефан тоже плыл с нами, мы взялись за весла. Епископ Хрои и моя добрая матушка стояли на берегу. Епископ осенил нас крестом, упал на колени и воздел руки к небу. Мать плакала.

Астрид мы не видели.

День выдался ясный, мы взяли курс на Норвегию, больше мы уже никогда не вернулись в Киркьюбё.

Сперва из моря поднялись лиловые горы и зеленые холмы, потом мы увидели Бьёргюн. Б Бьёргюне мы задержались недолго и повернули на север, наш путь лежал к архиепископу, в славный Нидарос. Мы знали, что нам необходимо заручиться его покровительством прежде, чем мы встретимся со сборщиком дани Карлом. Мы мало разговаривали, пока наш корабль шел вдоль берега, и потому я почти не знаю, чем в то время были заняты мысли Сверрира. Мы успели добраться до монастыря на Селье раньше, чем начался шторм. Подул встречный ветер. Сперва мы собирались переждать там непогоду, но непредвиденные события заставили нас задержаться на Селье дольше, чем мы рассчитывали. Прошло много времени, прежде чем мы увидели Нидарос, о котором слышали столько рассказов, и увидели великолепный храм, выстроенный архиепископом Эйстейном.

• Предыдущая
• 23/58
• Следующая