Директор - Файндер Джозеф - Страница 43

• Предыдущая
• 43/110
• Следующая

Бросив несколько неровных кубиков в стакан, Кэсси налила в него виски и подала стакан Нику. При этом она в первый раз взглянула ему прямо в глаза. У нее были большие, ясные глаза. Взглянув прямо в них, Ник почувствовал прилив желания, но тут же со стыдом одернул себя и взял стакан в руку.

– А вы ничего не хотите? – спросил он.

– Я терпеть не могу виски.

Чайник на плите засвистел. Кэсси сняла его с плиты, нашла в шкафу коробку с пакетиками и заварила себе в кружке чая на травах.

– Ну и как вам в родном доме?

Виски было приятным на вкус и крепким. У Ника сразу же чуть-чуть закружилась голова. Он и сам давно ничего не ел.

– Признаться, ощущения странные, – усевшись за стол, ответила Кэсси. – Сразу нахлынуло много воспоминаний, приятных и не очень. Не знаю, поймете ли вы меня…

– Ну попробуйте, расскажите.

– Представляете ли вы себе, что это такое, когда у одного из родителей психическое заболевание, а вы – слишком малы, чтобы понять, что именно происходит?

– Не очень. И на что же это было похоже?

Кэсси опустила на глаза веки и заговорила с отсутствующим выражением лица:

– Представьте себе, что отец вас очень любит, крепко вас обнимает, вы бодаетесь с ним лбами и чувствуете себя хорошо и спокойно, вы знаете, что вас любят, и весь мир сияет для вас яркими красками. И вот, в один прекрасный день, вашего отца не узнать, а точнее, это он вас не узнает…

– Так на него действовала болезнь?

– Он смотрит на вас и не узнает! Вы больше не его любимая дочка. Может, вы похожи на нее, но он говорит, что его не провести и он знает, что вас подменили. Вам три года, или четыре, или пять лет и вы тянете к отцу ручонки и кричите «Папа!», и ждете, что он возьмет вас на руки. А он в ответ: «Ты кто? Кто ты на самом деле? Уйди! Уйди!» – Кэсси так живо изображала интонации голоса больного человека, что Нику стало не по себе и он начал понимать, через что ей пришлось пройти. – Внезапно вы понимаете, что ваш собственный отец вас боится. Разумеется, ничего подобного вы не ожидали. Никто еще не испытывал по отношению к вам таких чувств. Если вы проказничали, мама и папа на вас просто злились, кричали, ругались. Для ребенка это нормально. Он понимает, что родители, которые кричат на него, потому что он плохо себя ведет, все равно любят его и понимают, кто он такой. Они не принимают его за подменыша, чертенка или маленькую ведьму. Они его не боятся. Если же у отца шизофрения, это совсем другое дело. Когда у него припадок, он не понимает, кто вы. Родная дочь для него постороннее и опасное существо. Обманщица. Совершенно чужой человек, – с этими словами Кэсси печально усмехнулась.

– Вижу, он был тяжело болен.

– Конечно же он был болен, – сказала Кэсси. – Но разве ребенок может это понять? Я не поняла бы этого, даже если бы кто-нибудь дал себе тогда труд мне это объяснить.

С этими словами девушка всхлипнула. Ей на глаза навернулись слезы, которые она утерла краем футболки, обнажив идеально гладкий плоский живот с маленьким пупком.

Ник отвел глаза в сторону.

– И никто так и не попробовал вам ничего объяснить?

– Когда мне было лет тринадцать, я наконец сама это поняла. Маме не нравилась его болезнь, а когда ей что-то не нравилось, она никогда об этом не говорила. Если вдуматься, такое отношение тоже не очень нормальное…

– Страшно подумать, что вам пришлось пережить! – Ник действительно ужасался и рассказу о детстве Кэсси Стадлер, и тому, через что она прошла в связи со смертью отца. Ему очень захотелось что-нибудь для нее сделать.

– Не надо об этом думать. От этих мыслей будет только хуже. И вам, и мне.

Уткнув в грудь подбородок, Кэсси некоторое время пыталась пригладить пальцами свои торчащие в разные стороны волосы. Когда она наконец подняла голову, Ник увидел, что щеки ее мокры от слез.

– Зачем вам все это? – всхлипнула она. – Наверное, вам лучше уйти…

– Кэсси! – Ник хотел просто успокоить девушку, но ее имя прозвучало в его устах неожиданно нежно.

Некоторое время Кэсси Стадлер просто тихо всхлипывала, а потом проговорила сдавленным голосом:

– Вам надо домой, к детям. Семья – самое главное…

– Какая у меня теперь семья!..

– Не смейте так говорить! – внезапно сверкнув глазами, воскликнула Кэсси. – Никогда не смейте так говорить о семье!

Казалось, внутри ее вспыхнул пороховой заряд, но после вспышки пламя тут же угасло, и Ник ничуть не удивился такой реакции от человека, только что похоронившего своего убитого отца.

– Извините, – проговорил он. – Я сам не знаю, что говорю. Детям и так было нелегко, а отец из меня вообще никудышный.

– А как погибла их мать? – негромко спросила Кэсси.

Ник отхлебнул виски. Перед его внутренним взором со страшной скоростью пронеслись кадры ужасного фильма: осколки стекла у Лауры в волосах, покореженная машина…

– Я не люблю об этом рассказывать…

– Да, понимаю. Извините.

– Не стоит извиняться. Мне понятен ваш интерес.

– Ой! Вы плачете!..

Тут и Ник почувствовал, что по щекам у него текут слезы. Ему стало стыдно. Он проклял про себя крепкое виски, но тут Кэсси встала со стула, подошла к нему, погладила его по щеке теплой рукой, наклонилась и прижалась к его губам своими губами.

Смутившись, Ник подался назад, но Кэсси придвинулась к нему еще ближе, еще крепче прижалась к его губам своими и положила руку ему на грудь.

– Кэсси, мне пора домой, – отвернувшись, пробормотал Ник.

– Ну да. Там ждут дети, – криво усмехнувшись, пробормотала девушка.

– Все дело в женщине, которая с ними сидит. Ей жутко не нравится, когда я опаздываю.

– Как, вы говорили, зовут вашу дочь?

– Джулия.

– Джулия. Какое красивое имя. Ну, ступайте домой. К дочери и сыну. Вы им нужны. Отправляйтесь к себе в коттеджный поселок.

– Откуда вы знаете про коттеджный поселок?

– Люди сказали.

– Да?.. Но мне там совсем не нравится.

– Нравится. Нравится. Еще как нравится!

Двенадцатилетняя дочка Латоны Камилла занималась на пианино в соседней комнате, и Одри было трудно сосредоточиться на том, что говорит сестра ее мужа. Вытаскивая кастрюлю с картошкой из духовки, Латона бубнила:

– Не будь у Пола постоянного заработка, не знаю, что бы мы делали с тремя маленькими детьми на шее.

– А как же твои таблетки? – спросила Одри, заметив в углу кухни пирамиду коробок со сжигателем жира.

– Твою мать! – рявкнула Латона, уронив кастрюлю на опущенную дверцу духовки. – В долбаной прихватке дыра!

Девятилетний Томас прибежал из столовой, где они с одиннадцатилетним братом Мэтью якобы накрывали на стол, а на самом деле по большей части баловались, грохоча посудой.

– Мамочка, ты не обожглась?

– Нет. Все в порядке, – сказала Латона, водружая кастрюлю на конфорку. – Иди! Заканчивайте накрывать на стол. И скажи Мэтью, чтобы сбегал и велел отцу и дяде Леону оторвать задницы от дивана. Сколько можно смотреть телевизор! Сейчас им подадут жрать!.. А таблетки… – добавила она, повернувшись к Одри. – Я опять опередила с ними свое время.

– Это как?

– В Фенвике, в этой грязной захолустной дыре, – медленно проговорила Латона, – никто не готов к терапии будущего. Все новое вызывает здесь страх!

– И что ты будешь делать со всеми этими баночками?

– Я знаю только то, что платить за них я не собираюсь. Пусть не надеются. Прочитай-ка, что написано мелким шрифтом в моем контракте. Думаю, это они мне дорого заплатят за обман!

– Сейчас, – без особого энтузиазма пробормотала Одри, которой меньше всего хотелось вмешиваться в очередную безумную затею Латоны.

– Вообще-то деньги не самое важное, – пробормотала Одри. – Мы не шикуем, но моего жалованья нам кое-как хватает.

– Это потому, что у вас нет детей, – заметила Латона.

– Моя самая большая проблема – Леон.

– А чем он вообще занимается целый день? – подбоченясь спросила Латона, не забывая при этом махать в воздухе обожженной рукой.

• Предыдущая
• 43/110
• Следующая