Опавшие листья - Коллинз Уильям Уилки - Страница 19

– Теперь вы готовы? – снова начала мистрис Фарнеби. – Вот какая причина. Если вы женитесь на Регине или на ком-нибудь другом, вы поселитесь на одном месте и станете вести скучную жизнь.

– А почему же нет, если это мне нравится, – спросил Амелиус.

– Потому что мне нужно, чтобы вы оставались странствующим холостяком: сегодня здесь, завтра отправились по всему свету и видели всех и все.

– Что же будет для вас в том хорошего, мистрис Фарнеби?

Она поднялась со своего места, приблизилась к Амелиусу и, став прямо перед ним, тяжело опустила руку на его плечо. Глаза ее оживились и запылали внезапным огнем, когда она устремила их в его лицо.

– Потому что я ожидаю живого утешения, которое могу получить, – сказала она. – Послушайте, Амелиус. После всех протекших лет вы тот человек, который приведет его ко мне.

Во время последнего минутного молчания они услышали стук в наружную дверь.

– Это Регина! – воскликнула мистрис Фарнеби.

Едва это имя сорвалось с уст ее, как она бросилась к двери и повернула ключ в замке.

Амелиус невольно поднялся со стула. Мистрис Фарнеби обернулась в эту минуту и сделала ему знак оставаться на месте.

– Вы дали мне слово, – прошептала она. – Все, чего я требую от вас, это молчания. – Она вынула ключ из двери и показала ему его. – Вы не можете выйти, или вы отнимете у меня ключ силой?

Все, что мог сделать Амелиус в таком положении, – молчать и покориться необходимости. Он спокойно уселся подле огня и мысленно решил, что вперед ничто не заставит его согласиться на секретное свидание с мистрис Фарнеби.

Слуга отпер наружную дверь. Голос Регины был слышен в этой комнате.

– Тетушка вернулась?

– Нет, мисс.

– Вы ничего не слыхали о ней?

– Ничего, мисс.

– Был здесь мистер Гольденхарт?

– Нет, мисс.

– Очень странно! Куда же они девались, Сесиль?

Послышался голос другой леди.

– Мы, вероятно, не заметили их, уходя из концертного зала. Не беспокойся, Регина. Я отправлюсь назад, карета ожидает меня. Если я увижу твою тетушку, я скажу ей, что ты ожидаешь ее дома.

– Подожди минуту, Сесиль. (Фома, вы можете не ждать.) Ты в самом деле не любишь мистера Гольденхарта?

– Как! Уж до этого дошло? Я постараюсь полюбить его, Регина. До свидания.

Стук наружной двери возвестил, что молодые леди расстались. Потом слышно было, как отворилась и затворилась дверь столовой. Мистрис Фарнеби вернулась на свое место.

– Регина пошла в столовую ожидать нас, – сказала она. – Я вижу, вам не нравится ваше положение, и я не удержу вас более пяти минут. Вы не совсем поняли то, что я вам говорила, когда стук в дверь прервал наш разговор. Итак, садитесь на свое место, мне неприятно видеть, что вы стоите и смотрите на свои сапоги. Я говорила вам, что мне осталось одно утешение. Судите сами, какое значение имеет для меня эта надежда, если я вам сознаюсь, что без этого я давно бы покончила с жизнью. Не подумайте, что это нелепость, я говорю, что думаю и чувствую. Одно из величайших моих несчастий заключается в том, что я не имею религиозных убеждений, которые бы меня удержали от того. Было время, когда я думала, что религия может меня утешить. Я однажды открыла душу свою священнику, почтенному человеку, который употребил все старание, чтоб помочь мне. Все было тщетно! Мое сердце окаменело, должно быть. Но дело не в том, я хочу дать вам еще одно доказательство того, что я говорю совершенно серьезно. Терпение! Терпение! Я приблизилась к цели. Я задала вам несколько странных вопросов, когда вы обедали здесь в первый раз. Вы, может быть, забыли о них?

– Помню как нельзя лучше, – отвечал Амелиус.

– Вы помните? Как будто вы думали после о том? Хорошо, скажите мне откровенно, что вы подумали.

Амелиус откровенно объяснил ей все. Она более и более заинтересовывалась тем, что он говорил и пришла в сильное волнение.

– Совершенно справедливо! – воскликнула она, вскочив с места, и начала быстрыми шагами ходить взад и вперед по комнате. Дело идет о потерянной дочери, которую я хочу найти, и ей теперь между шестнадцатью и семнадцатью годами. Заметьте! Я не имею никакого основания – ни тени основания верить, что она еще жива. Во мне говорит только упорное внутреннее убеждение, оно укоренилось – здесь, и она прижала руки к сердцу – ничто не может изгнать его оттуда. Я живу с этой верой, не спрашивайте меня сколько времени. Это случилось так давно! – Она остановилась посреди комнаты. Дыхание ее было быстро и прерывисто, первые слезы, смягчившие ожесточенное сердце несчастной, полились теперь из ее глаз и озарили лицо ее божественной красотой материнской любви. – Я не желаю долго задерживать вас, – сказала она, топнув об пол ногой и не в состоянии побороть вспыхнувшую страсть. – Дайте мне одну минуту, и я снова овладею собой.

Она упала на стул, тяжело опустила руки на стол и положила на них голову. Амелиус вспомнил о детском платьице и чепчике, хранившихся в шкафу. Его мужественная, благородная натура сочувствовала несчастной женщине, тайна которой смутно открылась перед ним. Себялюбивая досада на неловкое положение, в которое она его поставила, исчезла, чтоб не возвращаться более. Он приблизился к ней и нежно опустил руку на ее плечо.

– Я искренно жалею вас, – сказал он. – Объясните мне, как и чем могу я вам помочь, и я с радостью сделаю все.

– Вы, действительно, хотите этого? – Она вытерла слезы и поднялась со стула, произнося эти слова. Положив одну руку на его плечо, другой рукой она откинула волосы со лба Амелиуса. – Я хочу видеть все ваше лицо, – сказала она, – оно будет говорить за вас. Да, вы хотите этого. Свет еще не испортил вас. Верите вы снам?

Амелиус взглянул на нее, изумленный таким резким переходом. Она с ударением повторила вопрос, прибавив:

– Я спрашиваю серьезно, верите ли вы снам? Амелиус отвечал ей также серьезно: «По совести я не могу сказать ни да, ни нет».

– А! – воскликнула она, – так же, как и я. Я не верю снам, но я хотела бы им верить. Во мне нет суеверия, я слишком черства и жалею об этом. Я встречала людей, которых поддерживало их суеверие, счастливы люди, в которых живет вера. Верите вы, что сны иногда исполняются?

– Этого никто не может отрицать, – отвечал Амелиус. – Такие случаи бывали нередко. Но на один исполнившийся сон бывает…

– Сто не исполнившихся, – договорила госпожа Фарнеби. – Прекрасно, я имею это в виду. Какими пустяками может питаться надежда. Но я рассчитываю, что сон, который я прошлой ночью видела о вас, может исполниться, и эта слабая надежда побудила меня сделать вас своим поверенным и просить вас помочь мне.

Эта странная исповедь, это грустное отчаяние, бессознательно обольщавшее ее под видом надежды, еще более усилили сострадание и симпатию к ней Амелиуса.

– Что видели вы обо мне во сне? – спросил он мягко.

– Почти нечего рассказывать, – отвечала она. – Я находилась в комнате совершенно мне незнакомой, отворилась дверь, и вы ввели за руку молодую девушку. Вот она, сказали вы – будьте наконец счастливы. Сердце мое тотчас же узнало ее, хотя глаза мои не видали ее с первого дня ее рождения. Я проснулась, плача от радости. Подождите, еще не все сказано. Я снова заснула и опять видела то же, проснулась, некоторое время пролежала, потом опять заснула и опять видела то же. Три раза одно и то же. Это произвело на меня сильное впечатление. Я стала думать, что это судьба. У меня на всем свете нет человека, который бы помог мне, с которым я могла бы говорить откровенно. Вам нет надобности говорить мне, что есть разумное объяснение моему сну. Я вычитала это в библиотечной энциклопедии. По мнению ученых людей, те мысли, что сознательно или бессознательно теснятся у нас в голове в течение дня, воспроизводятся ночью во сне. То же было и со мной. Когда вы были у нас в первый раз и когда я услышала, откуда вы прибыли, я тотчас же подумала, что она, может быть, находится среди покинутых созданий, нашедших приют в вашей Общине, и что я могу отыскать ее с вашей помощью. Эта мысль преследовала меня, когда я ложилась в постель, скажете вы, и, таким образом, получится объяснение моего сна. Нет! В этом то и заключается одна из ста случайностей. Вы вспомните обо мне, Амелиус, если встретитесь с ней.