Опавшие листья - Коллинз Уильям Уилки - Страница 3

– Молчи! – вдруг шепотом перебил молодой человек. – Все в порядке. Я возьму билеты!

Говоря это, он смотрел на пожилого господина, который, опустив голову, никого не замечая, машинально подвигался вперед. Господин этот был мистер Рональд. Молодой человек, узнавший его в эту минуту, был его сбежавший швейцар – Джон Фарнеби.

Возвратясь с билетами, швейцар взял свою неприятную спутницу под руку и поспешно потащил ее в вагон.

– Деньги, – прошептала она, когда они заняли свои места.

Фарнеби отдал ей деньги, завернутые в кусок бумаги. Она развернула бумагу, убедилась, что с ней не сыграли никакой шутки, и прислонилась к скамейке, чтобы заснуть. Поезд тронулся. Старый Рональд ехал во втором классе, швейцар с спутницей ехали за ним в третьем.

Было еще рано, когда мистер Рональд спускался по улице, которая идет от станции Юго-Восточной железной дороги к гавани Рамсгэт. Спросив дорогу у первого попавшегося полицейского, он повернул налево и достиг скалы, на которой расположены дома Альбиона.

Фарнеби следовал за ним на некотором расстоянии, женщина шла за Фарнеби.

У дверей квартиры Рональд остановился перевести дух и немного успокоиться. Чувства его изменились, когда он взглянул на окна: его поступок показался ему в настоящем свете. Ему стало стыдно самого себя. Неужели после двадцатилетней спокойной супружеской жизни он заподозрил свою жену по наущению неизвестного лица, даже имя которого было ему незнакомо? Если бы она вышла на балкон и увидела меня здесь, подумал он, каким бы дураком я ей показался. Когда он, поднял молоток, чтоб постучаться в двери, ему захотелось опять тихонько опустить его и вернуться в Лондон. Но нет, уж поздно!

Служанка вывешивала птичью клетку за окно и увидела его.

– Здесь живет мистрис Рональд? – спросил он.

Девушка подняла брови, открыла рот, посмотрела на него в сильном смущении и, не ответив ни слова, скрылась в кухне.

Этот странный прием разозлил его. Он начал громко стучать, чтобы на чем-нибудь сорвать злость.

Хозяйка отворила дверь и посмотрела на него строго и удивленно.

– Здесь живет мистрис Рональд? – повторил он вопрос.

Хозяйка отвечала ему медленно, взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его.

– Мистрис Рональд наняла здесь квартиру, но еще не переехала.

– Не переехала? – Слова эти так озадачили его, точно были сказаны на незнакомом ему языке. Он молча и бессмысленно стоял на пороге, вся злоба прошла, всепоглощающее чувство страха охватило его. Хозяйка взглянула на него и подумала: «Мои подозрения верны, у них неладно!»

– Может быть, вы не поняли меня, сударь, – продолжала она серьезно и вежливо. – Мистрис Рональд сказала мне, что живет в Рамсгэте со знакомыми. Она хотела переехать ко мне, когда уедут знакомые, – но они еще не назначили день своего отъезда. Она приходит сюда за письмами и даже сегодня была здесь, чтобы заплатить за квартиру. Я спросила, когда она думает переехать, но она не могла дать мне определенного ответа: знакомые еще ничего не решили. Я должна сказать, что это показалось мне немного странным. Прикажете ей передать что-нибудь?

Он достаточно оправился, чтобы говорить. Можете вы мне сказать, где живут ее знакомые? – спросил он. Хозяйка покачала головой.

– Нет. Я предлагала мистрис Рональд пересылать письма или карточки на настоящую ее квартиру, избавить ее от труда приходить за ними, но она не согласилась и никогда не упоминала своего адреса. Не хотите ли войти и отдохнуть? Я позабочусь о вашей карточке, если вы пожелаете ее оставить.

– Благодарю вас, не нужно, – прощайте.

Хозяйка смотрела, как он сходил с лестницы.

– Это муж, Пегги, – сказала она стоявшей сзади нее служанке. Бедный старик! И какая почтенная, по наружности, дама!

Когда мистер Рональд машинально дошел до конца улицы, перед ним открылось величественное зрелище беспредельного простора моря и неба. У решетки, окружающей скалу, было несколько скамеек.

Он беспомощно опустился на одну из них.

Ничто так не изнуряет человека физически и нравственно, как голод. Мистер Рональд со вчерашнего дня выпил только чашку кофе. В голове его был хаос, в котором он сам не мог найти ни начала, ни конца. Он ничего не помнил, мысли перенесли его в прошедшее, ему как-то особенно живо представилась одна сцена из детства, когда он играл в крикет и шар ударил ему в голову. Он совершенно машинально, не думая о том, что делает, снял шляпу и приложил руку ко лбу. «Так же голова кружится, – повторял он бессмысленно, – так же голова кружится».

Он откинулся на скамью, пристально глядя на море, не понимая, что с ним делается. Фарнеби и женщина наблюдали за ним из-за угла.

На голубом небе не было ни одного облачка: легкий ветерок пробегал по сверкающим волнам. До него доносились крики погонщиков, смех детей, играющих на берегу моря, отдаленные звуки вальса и тихий плеск волн, разбивающихся о песок.

На соседней скамье грязный лодочник говорил с глупым старым туристом. Мистер Рональд прислушался к их разговору, слова доходили до его слуха, как бы сквозь сон, вместе с другими звуками, наполнявшими воздух.

«Да, это Гудвинская мель, вон где маяк, а вон тот пароход, что ведет судно на буксире, называется Рамсгэтским буксирным пароходом. Знаете, чего бы мне хотелось? Чтобы этот пароход взлетел на воздух. Почему? Я скажу вам почему. Я живу в Бродстэрсе, а не в Рамсгэте. Отлично. Я здесь баклушничаю, как вы видите, без гроша в кармане. Каким ремеслом я занимаюсь? Никаким, я лодочник, а моя лодка гниет в Бродстэрсе, потому что работы нет. А кто виноват в этом? Виноват пароход. Он лишил нас куска хлеба, меня и моих товарищей.

Постойте, я вам расскажу, каким образом он это сделал. Когда в доброе, старое время корабль садился на мель, на Гудвинскую мель, что с ним происходило? Он разбивался при сильном ветре и через некоторое время шел ко дну. Что мы делали (в доброе, старое время), когда видели погибающий корабль? Мы спускали лодки, во всякую погоду спускали лодки. И спасали жизнь экипажа, говорите вы? Ну, мы, конечно, спасали и людей, но ведь нам за это не платили. Мы преимущественно спасали груз, сударь, и получали же вознаграждение! Сотни фунтов, говорю я вам, делились между нами по закону. Но вот соединяются несколько подлецов и собирают подписку для построения буксирного парохода. Теперь, если корабль попадет на мель, буксирный пароход выходит во всякое время дня и ночи, приводит его в гавань и отнимает у нас кусок хлеба. Это срам, по-моему, чистый срам!»

Последние слова жалобы лодочника неясно донеслись до слуха мистера Рональда, в глазах у него помутилось, он совершенно потерял сознание. Вдруг какой-то толчок заставил его очнуться. Над ним стоял лодочник и тряс его за ворот.

– Придите в себя, сударь, что с вами?

Какая-то сострадательная барыня предлагала ему склянку с нашатырным спиртом. – Вам, кажется, дурно, сэр? Он поднялся со скамейки и машинально поблагодарил барыню. Лодочник из Бродстэрса, надеясь на вознаграждение, взял несчастного под свое покровительство и повел его в ближайший трактир.

– Вам надо съесть биток и выпить стакан водки, – сказал милосердный самаритянин девятнадцатого столетия. – Я сам проголодался и составлю вам компанию.

Рональд не противился и последовал за ним, как собака. Он пришел в себя только тогда, когда кончил есть. Пища подкрепила его силы. Он вскочил и с невыразимым удивлением посмотрел на своего товарища. Лодочник открыл было сальные губы, но замолчал, увидев золотую монету в руке мистера Рональда.

– Не говорите со мной, заплатите по счету и принесите мне сдачу на улицу. Когда лодочник присоединился к мистеру Рональду, тот расхаживал взад и вперед по улице, держа какое-то письмо в руках, изредка произнося отрывочные фразы.

– Господи, помоги мне. Я, кажется, сошел с ума. Я не знаю, что делать. Он опять взглянул на письмо: «Если Вы мне не поверите, спросите мистрис Тернер, № 1, Слайс-ро, Рамсгэт». Эти строки заставили его очнуться. Он положил письмо в карман и обратился к лодочнику.