Отравительница - Холт Виктория - Страница 29

• Предыдущая
• 29/71
• Следующая

Карл задрожал от страха.

— Я никому не скажу. Никому.

Он схватил ее за руку.

— Но потом… позже, ты поможешь мне? Ты должна разрешить мне жениться на Марии.

Она коснулась губами его лба.

— Я сделаю все, что будет в моих силах, ради твоего блага.

Он опустился на колени и поцеловал ее руку; она заметила, что он дрожит всем телом, ощутила его слезы на своей руке. Улыбнувшись, она подумала: я скорее умертвлю тебя, чем позволю этой шпионке вернуться на трон.

Жанна встревожилась. Вести с французского двора казались слишком хорошими для правды.

Могли ли де Гизы ослабеть настолько, что им пришлось покориться воле Бурбонов? Что произошло с королевой-матерью? Почему она внезапно стала лучшим другом Антуана и Луи Бурбонов? Почему Колиньи и вождей гугенотов принимали при дворе? Похоже, готовилось нечто неведомое и зловещее.

Но она находилась вдали от французского двора. Жанна чувствовала, что это лучше для нее и детей — а возможно, в первую очередь для мужа. Она должна оставаться в ее безопасной провинции, во главе армии, готовой выступить в случае необходимости.

Она долго беседовала со своими религиозными советниками и решила, что пришло время объявить о ее полном обращении в реформистскую веру.

Ничто не могло остановить Жанну; новый король занял французский трон; наступил самый подходящий момент.

Она была убеждена в истинности реформистской веры и хотела, чтобы вся Франция — и Испания — знали о том, что Жанна Наваррская будет поддерживать ее всеми своими силами.

Возможно, это послужит тестом на искренность для французского двора, заявлявшего о своей веротерпимости. Она чувствовала, что ее публичное признание поможет установить, действительно ли католики де Гизы утратили свое могущество.

Перед отъездом в Нерак, где она собиралась оставаться под защитой армии в ожидании новостей от мужа, Жанна нанесла официальный визит в собор Пау, где присутствовала на церемонии реформистского Святого Причастия.

Жанна Наваррская уже обрела признание в качестве одного из лидеров гугенотов, она стояла рядом с братьями Колиньи, мужем Антуаном, королем Наварры, и его братом Луи де Бурбоном, принцем Конде.

Это обрадовало всех гугенотов Франции. Теперь они считали Жанну непоколебимым защитником реформизма, однако настороженно относились к Антуану. Партия гугенотов не испытывала недостатка в таких сильных лидерах, как Жанна, Конде и Колиньи; гугенотам казалось, что на политическом небосводе забрезжили лучи новой свободы. Они утратили скромность, стали самоуверенными. Ходили слухи о расправах над католиками. Похоже, колесо истории медленно поворачивалось.

О королеве-матери также говорили многое. Люди шептали, что она постепенно обращается в протестантскую веру и хочет воспитывать в ней своих детей.

Но что произошло с де Гизами? Могла ли смерть юного болезненного короля и замена его другим, еще более незрелым и почти столь же хилым, повлечь за собой угасание их могущества?

Жанна стала получать в Нераке письма; улыбка тронула ее губы, когда она узнала почерк их автора. Жанна никогда не верила в искренность Катрин. Она видела, как невозмутимо улыбалась эта женщина. Диане де Пуатье, помнила кроткое выражение лица, казалось, говорившего: «Вытирай о меня ноги. Унижай меня. Мне это нравится». Потом Жанна вспомнила о письме, которое Катрин послала Диане, когда король Генрих, муж Катрин и любовник Дианы, лежал на смертном одре: «Верните все его подарки. Ничего не утаивайте. Я помню каждую вещь». За этой бесстрастной маской пряталось все коварство мира. Именно потому, что Катрин удавалось так искусно скрывать его, о нем следовало постоянно помнить.

Как жил Антуан при дворе? Какие оплошности допустил? Мог ли он — легкомысленный, недальновидный, слабый — противостоять коварной королеве-матери?

Ее письма были нежными, ласковыми. Катрин называла Жанну «дорогой сестрой». Жанна должна приехать ко двору, Катрин очень хочет видеть ее.

Приезжайте, моя дорогая сестра, вместе с малышами, которых я считаю моими детьми. Я хочу обсудить с вами один план. Он касается вашей дочери Катрин, моей маленькой тезки. Не забывайте о том, что я — ее крестная мать. Я бы хотела выдать ее замуж за моего маленького Генриха. Такой брак, дорогая сестра, сделает наш союз нерасторжимым. Вам не найти более любящей и искренней свояченицы, чем я.

И это писала хитрейшая женщина мира! Что это значит? Что может значить?

В Нераке воцарилась величайшая растерянность.

У юного короля Карла появился новый друг. Этот человек часто приходил во дворец после смерти Франциска; теперь он получил здесь личные покои.

Я бы хотел быть таким, как он, думал Карл.

Находиться возле Гаспара де Колиньи, адмирала Франции, было удовольствием; в обществе этого человека Карл не испытывал робости и смущения. Это даже казалось странным, потому что адмирал был гораздо более выдающейся личностью, чем любой воспитатель короля.

Они гуляли вдвоем по парку возле дворца, ездили вместе верхом. Король и адмирал — самые близкие друзья, говорили люди.

Карл поделился с адмиралом своим величайшим страхом — страхом перед ужасными пытками и смертью.

— Не стоит бояться смерти, Ваше Величество, — сказал адмирал, — потому что после нее начинается вечная жизнь, полная радости — конечно, если человек был добрым и честным на этом свете.

— Но, адмирал, если человек грешил…

Адмирал улыбнулся.

— У девятилетнего мальчика не могут быть серьезные грехи. Думаю, получить прощение не составит труда.

— Я просил святых заступиться за меня перед Господом.

— Среди нас есть люди, обращающиеся непосредственно к Богу.

Новая вера! Слушать о ней было волнительным; это не являлось грехом, потому что, по слухам, мать поддерживала ее.

Как приятно было внимать адмиралу! Он рассказывал не только о новой вере, но и о сражениях, в которых участвовал, о том, как во Фландрии, в дни плела, ему открылось то, что он называл «Светом». После таких бесед душа Карла ликовала, он испытывал прилив новых сил. Когда адмирал говорил о войнах и кровопролитиях, знакомых ему лучше, чем кому-либо, они представали перед Карлом совсем в ином свете, нежели когда король слышал о таких вещах от воспитателей и матери.

Сражаться за дело, в которое ты веришь, — достойное занятие. Честь важнее собственной жизни; если тебе придется умереть в муках, бояться нечего, потому что борец за истину окажется на небесах, где царят добро и мир. Так говорил адмирал.

Карлу хотелось поделиться с этим человеком своими надеждами, а также страхами, но он помнил предупреждение матери о том, что он не должен ни с кем говорить о любимой им Марии.

Испанский посол, наблюдая за дружбой короля и Колиньи, послал своему господину письмо, полное гнева. Де Гизы следили за происходящим; они выжидали и готовились положить конец сложившемуся положению.

Мария Стюарт была в отчаянии. При французском дворе появились люди из ее родной Шотландии, чтобы забрать с собой их королеву. Шотландия была для Марии чужой, незнакомой страной. Она знала о том, что является королевой Шотландии, но она принимала этот титул так же, как и другой — королевы Англии. Она всегда относилась к ним просто как к титулам, не более того. И теперь из Шотландии прибыли люди, желавшие увезти ее туда.

Они, эти шотландцы, напугали Марию. Они были для нее иностранцами — высокими, светловолосыми, мрачными. Французский двор нравился им значительно меньше, чем ей; они находили его шокирующим, неприличным. Элегантные наряды, изысканные манеры, очаровательная галантность кавалеров — все это шотландцы считали порочным, скандальным. Они презирали мелодичный французский язык и отказывались говорить на нем.

Почему ее дяди не пресекают планы этих людей? К кому она может обратиться? Еще совсем недавно ей было достаточно заявить о каком-то своем желании, и многие спешили удовлетворить его; придворные считали за честь служить девушке, которую все они называли очаровательнейшей из королев.

• Предыдущая
• 29/71
• Следующая