Шантарам - Робертс Грегори Дэвид - Страница 225

• Предыдущая
• 225/256
• Следующая

— Это похоже на состязания Красной Королевы — заметил я как-то Салману после того, как наша новая мастерская проработала в хорошем темпе шесть месяцев.

— Лал ка Рани? — переспросил он. — Красной Королевы?

— Ну да. Или на вечную борьбу между болезнетворными микроорганизмами и их хозяевами, человеческими телами. Я читал об этом, когда работал в клинике в джхопадпатти. Наши тела и вирусы, которые паразитируют на них, постоянно соревнуются друг с другом. Когда на теле человека поселяется какой-нибудь вирус, организм вырабатывает защиту против него. Вирус видоизменяется, чтобы преодолеть защитный механизм, а организм вырабатывает новый, и так продолжается без конца, как в состязании Красной Королевы. Это из книги «Алиса в Стране Чудес».

— Ну да, я знаю, — отозвался Салман. — Мы проходили ее в школе. Но я так и не понял, в чем там суть.

— Этого никто не понимает, не волнуйся. Главное, что эта Красная Королева очень быстро бегает, но никуда не перемещается. Как она говорит Алисе, в их стране надо бежать со всех ног, чтобы остаться на том же месте[170]. Точно так же и мы бегаем наперегонки с разбросанными по всему свету банками и организациями, выдающими паспорта и лицензии. Они изменяют документы, чтобы избавиться от наших подделок, а мы подделываем их изменения. Они опять меняют технику изготовления документов, а мы приспосабливаемся и к ней. Так и гоняемся друг за другом, оставаясь на месте.

— Я думаю, ты не остаешься на месте, а очень быстро двигаешься вперед, — возразил Салман. — Ты отлично справляешься с этой работой, Лин. Эти документы — страшно выгодное дело. Сколько мы их ни выпускаем, людям все мало. И качество — высший класс. Ни один из тех, кого ты снабдил своими документами, нигде не прокололся, йаар. Мы, в общем-то, потому и пригласили тебя сегодня на ланч. У нас есть сюрприз для тебя. Я уверен, он тебе понравится. Мы хотим вознаградить тебя за ту большую работу, что ты делаешь, йаар.

Я не смотрел на него. Мы шли по проспекту Махатмы Ганди в сторону Регал-сёркл. День был безоблачный и жаркий. То и дело дорогу нам преграждали покупатели, толпившиеся около лотков, и мы обходили их, шагая по мостовой, где непрерывным потоком двигались автомобили. Не смотрел я на Салмана потому, что успел за последние шесть месяцев достаточно хорошо изучить его, чтобы понимать, что он сам смущен, щедро осыпая меня похвалами. Салман был прирожденным лидером, но ему, как и многим людям, наделенным этим даром, было трудно заставить себя командовать и распоряжаться другими. По натуре он был застенчивым, скромным человеком, и это делало ему честь.

Летти как-то сказала, что ей кажется странным и несообразным то, что я отзываюсь о преступниках, убийцах и гангстерах как о людях, обладающих честью и достоинством. Но несообразность была в ее представлениях, а не в моих. Она путала честь с добродетельностью. Добродетельность определяется тем, что мы делаем, а честь — тем, как мы делаем это. Можно сражаться на войне, не поступаясь своей честью, — Женевская конвенция[171] для того и существует, — а мира можно добиться бесчестным путем. Достоинство — это, по существу, умение быть скромным. И гангстеры, как и полицейские, политики, солдаты или священники, являются хорошими профессионалами лишь в том случае, если они скромны.

— А знаешь, — бросил Салман, когда мы проходили мимо аркад университетского городка, — я рад, что твои друзья не согласились тогда работать у тебя курьерами.

Я нахмурился, шагая рядом с ним. Джонни Сигар и Кишор отказались от работы в паспортной мастерской, чем разочаровали меня и расстроили. Я был уверен, что они ухватятся за возможность заработать столько, сколько им и не снилось. Я никак не ожидал, что они воспримут мое предложение с таким грустным и даже оскорбленным видом, какой у них был, когда они поняли, что я предоставляю им не больше не меньше как редкий шанс участвовать вместе со мной в преступной деятельности. Мне и в голову не приходило, что они не захотят работать вместе с мафиози и на них.

Я хорошо помнил их замкнутые лица и обескураженные улыбки. Я отвернулся от них тогда, и в голове у меня, как удар по переносице, вспыхнул вопрос: «Неужели я потерял способность понимать порядочных людей?» Сейчас, шесть месяцев спустя, этот вопрос все еще не давал мне покоя, а ответ отражался в зеркальных витринах магазинов, мимо которых мы проходили.

— Если бы твои парни согласились, я не выделил бы тебе в помощь Фарида, — продолжил Салман. — А я страшно доволен, что сделал это. Он стал новым человеком, расслабился, он теперь просто счастлив. Он тебя любит, Лин.

— Я тоже люблю его, — тут же откликнулся я. Это было правдой. Фарид нравился мне, и я был рад, что мы с ним подружились.

Фарид, застенчивый, но способный юноша, каким он был три года назад, когда я впервые увидел его на заседании совета мафии, превратился в жесткого, бесстрашного, сердитого мужчину, со всей страстью отдававшегося своему делу и беззаветно преданного друзьям. Когда Кишор и Джонни Сигар отвергли мое предложение, Салман выделил мне в помощники Фарида и Эндрю Феррейру. Эндрю был веселым разговорчивым парнем, но он предпочитал компанию своих сверстников, и мы не особенно сблизились с ним. Фарид же охотно проводил со мной и дни, и ночи; мы нашли с ним общий язык.

— Когда погиб Кадер и надо было покончить со сторонниками Гани, Фарид чуть совсем не свихнулся, — признался мне Салман. — Мы вынуждены были действовать очень жестко — ты помнишь — и делать много такого, что нам… несвойственно. В Фарида же словно бес вселился. В нашем деле иногда надо быть жестоким, никуда не денешься. Но если это начинает нравиться, то это проблема, на? Пришлось мне побеседовать с ним. «Фарид, — сказал я ему, — кромсание людей на куски не должно быть наиболее предпочтительным вариантом. К этому надо прибегать только в самых крайних случаях». Но я его, похоже, не убедил, и тогда решил отдать его тебе в помощники. И это дало результаты, йаар. Теперь, спустя шесть месяцев, он стал гораздо спокойнее. Я думаю, Лин, надо посылать к тебе всех, у кого крыша поехала, чтобы ты приводил их в чувство.

— Он винил себя в том, что не был вместе с Кадером, когда тот погиб, — сказал я, когда мы завернули за угол картинной галереи «Джехангир» с ее куполом. Увидев зазор в потоке транспорта, мы стали пробираться через площадь к кинотеатру «Регал».

— Мы все винили себя в этом, — тихо отозвался Салман, когда мы добрались до кинотеатра.

Он не сообщил мне ничего нового в этой простой и короткой фразе, я и без него знал это. И между тем его слова отозвались в моем сердце, как удар грома; скорбь, застывшая в нем глыбой льда, стала дрожать и сдвинулась с места. Вот уже почти год мой гнев на Кадербхая сдерживал ее, не давая прорваться. Все другие были раздавлены шоком или неистовствовали в отчаянии. Я же был в таком гневе, что моя скорбь накапливалась, оставаясь погребенной под толстым слоем снега на той вершине, где он погиб. Разумеется, я испытывал боль утраты, с самого начала. Ненависти во мне не было, я по-прежнему любил его и продолжал любить в тот момент, когда мы с Салманом ждали наших друзей у кинотеатра. Но я не оплакивал его по-настоящему — так, как я оплакивал Прабакера или даже Абдуллу. Однако слова Салмана, что мы все винили себя в том, что не были с Кадером, когда он погиб, встряхнули мои замороженные чувства, выпустили их на свободу, и скорбь, как снежная лавина, начала медленно сползать с вершины и окутывать мое сердце.

— Мы, похоже, пришли слишком рано, — бросил Салман, и его прозаическое замечание заставило меня вздрогнуть и вернуться к действительности.

— Да…

— Они едут на машине, а мы пешком обогнали их.

— Мы хорошо прогулялись. Я люблю этот путь — от Козуэй до вокзала Виктории — и часто хожу здесь, особенно по ночам.

• Предыдущая
• 225/256
• Следующая