Сиракузовы против Лапиных - Длуголенский Яков Ноевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/27
• Следующая

Вечером, наступив в потёмках на нашего кота Кирюшу, к нам ворвался Михайла Михайлович и начал трясти перед обомлевшей тёткой Розой контрольными работами и спрашивать, есть ли у него ученик Сиракузов-Каменев-Лапин, и сам же себе отвечал: нет, нету, потому что у него есть ученик Лапин, но, оказывается при ближайшем рассмотрении, Лапина у него тоже нет.

«Да вот же, — хотела сказать Вера, — вот он сидит!..»

Но не сказала, так как следом вошли Сиракузовы-младшие и сели аккуратно рядышком, поджидая, когда меня начнут пороть.

Я только увидел их, сразу понял, чего они ждут.

— Вот, полюбуйся! — говорил Михайла Михайлович, потрясая перед тёткой Розой контрольными работами. — И это называется работа на совесть! Этот закоренелый двоечник Кушелев взял себе фамилию русского канцлера Безбородко!.. А этот, с позволения сказать, Лапин… Я почти уверен, Роза, что этому их кто-то научил. Только кто?

— Этому кто тебя научил? — строго спросила меня тётя Роза, которая в отсутствие отца и матери заменяла нам их. — Вера ведь не взяла себе тройную фамилию? Пётр и Павел тоже!

Оба Сиракузова разом кивнули и скорбно уставились на меня.

— У Веры не было контрольной, — сказал я.

— Не было, — подтвердила Вера.

— Она ведь учится не у нас, а в шестом. И потом я не успел ей сказать, что Ферапонт Григорьевич — тоже наш родственник. А Сиракузовы потому не написали, — тут я с удовольствием поглядел в их сторону, — потому не написали, что Ферапонт Григорьевич отодрал их за уши… А за других я не отвечаю.

Оба Сиракузова ещё более скорбно уставились на тётку Розу.

А Михайла Михайлович сказал:

— Ага!.. Всё-таки ветер дует со стороны магазина, — и оживлённо потёр руки. — Так я и думал, Роза. Ты знаешь, я ничего не имею против Каменева. Но всему есть предел. Вот он и он испортили мне контрольную работу!.. Вернее, пытались испортить. Но ни ему, ни ему это оказалось не по силам!..

— Да при чём здесь Каменев?! — удивился я. — Откуда он мог знать про нашу контрольную? Сами говорили: можно писать с фамилиями, можно писать без фамилий, а теперь говорите: кто-то пытался испортить эксперимент!..

— Какой эксперимент? — удивилась тётка Роза.

Михайла Михайлович, как мог, осторожно объяснил ей, что это была не просто работа, а большой сложности психологический эксперимент.

— Тогда, извини, я не понимаю, чего ты хочешь, — сказала тётка Роза. — Ну, не удался эксперимент… Бывает! Но никто после этого не бегает по городу и не ищет без вины виноватых…

Вероятно, этого Михайла Михайлович никак не ожидал. Он думал найти в тётке Розе союзницу, а тут его самого обвиняют, что не удался его собственный эксперимент! Михайла Михайлович открыл было рот, потом закрыл, потом с горечью сказал, что теперь ему многое становится ясно и если плоды его воспитания падали до сих пор на неблагоприятную почву, то это не его вина: такая у него работа, где, кроме горечи и разочарования; он ничего не получает.

— Ну как же… — сказал я, прекрасно помня, как подарили мы ему в прошлом году всем классом портфель, и хотел указать на этот портфель.

— А ты помолчи, — озлился вдруг Михайла Михайлович. — Я не только твой дядя, я ещё и твой учитель! Сиди и осмысливай свою возможную двойку!..

Тут он взял портфель, увидел, как и следовало ожидать, табличку «От благодарных учеников и родителей», оторопело посмотрел на меня и Веру, затем на Сиракузовых и, сопровождаемый ими обоими, молча вышел за дверь.

Я подумал, что теперь он обязательно поставит мне двойку (если уже не поставил). А тут ещё тётка Роза вдруг закричала ему вслед, что это, мол, наше с ней дело и что если кого не устраивает фамилия «Каменев», то её устраивает вполне.

— Да пойми же ты, — всовываясь со двора в окошко, сказал Михайла Михайлович, и его круглое лицо при этом выражало страдание. — Я тоже ничего не имею против твоего Каменева. Но эту работу проверял инспектор. Теперь ты можешь представить, какой у меня был вид?..

Только через несколько дней, успокоившись, Михайла Михайлович рассказал нам, как это было, когда он с неожиданно нагрянувшим инспектором из области проверял наши контрольные работы.

— Ватников-Передельский, — прочитал первую фамилию инспектор.

— Что? — спросил Михайла Михайлович, и на секунду ему стало худо: у него был ученик Ватников, но ученика Передельского у него не было.

— Я говорю: Ватников-Передельский, — повысил голос инспектор.

— Да-да, я слышу, — сказал Михайла Михайлович. — Я просто хочу напомнить, что эта работа экспериментальная: на некоторых будут фамилии, а на некоторых нет…

«Но не двойные ведь!» — сказал сам себе Михайла Михайлович.

— Как это? — не понял инспектор.

— Все построено на доверии, — ответил Михайла Михайлович. — Ведь если вы мне доверяете, а я вам нет, ничего у нас с вами не получится.

— Верно, — сказал инспектор, — не получится…

И достал следующего — Манина-Клевцова.

«Что это?!» — снова увидев двойную фамилию, подумал Михайла Михайлович. И решил держаться до последнего.

— Ошибки есть, — сказал инспектор.

— Есть, — сказал Михайла Михайлович.

Манин-Клевцов получил тройку.

И тут инспектор увидел следующего — Кушелева-Безбородко.

— У этого что, тоже двойная фамилия? — спросил инспектор.

— Тоже, — несчастно сказал Михайла Михайлович.

— Он имеет отношение к царскому министру Кушелеву-Безбородко?

— Нет, — сказал Михайла Михайлович. — Насколько мне известно.

Инспектор хотел пожать плечами, но не пожал, так как обнаружил под работой Кушелева-Безбородко меня: Сиракузова-Каменева-Лапина.

— Милый Михайла Михайлович, — деревянно сказал инспектор. — Я, конечно, понимаю: человек не властен выбирать фамилию. Но у вас тут прямо какие-то итальянцы! Паноптикум. У тех все, правда, тройные фамилии, но у вас…

— Это у испанцев тройные, — несчастно сказал Михайла Михайлович.

Инспектор развёл руками.

И чтобы не попросил он для сверки журнал, потому что видел Михайла Михайлович: в душу инспектора закрадывается сомнение, Михайла Михайлович быстро сказал:

— Если разобраться, у нас тоже есть тройные фамилии. Попадаются. Семёнов-Тян-Шанский, например… или Доливо-Добровский… или Мамин-Сибиряк…

— Ну, хорошо, — задумчиво сказал инспектор. — Знания у них всё же кое-какие есть. Экспериментируйте. Вы — молодой учитель… Столовая у вас до какого часа работает?

…Вернувшись от нас домой, Михайла Михайлович первым делом принялся за свой портфель.

— Чтобы никто не смел попрекать меня, — отдирая металлическую табличку с дарственной надписью, сказал он, — я его выкину… Если человека уважают — пусть не дарят ему об этом таблички… А с получки, — продолжал он, выдёргивая из портфеля заклёпки, — я куплю себе новый…

Откуда же появился в нашей семье Михайла Михайлович, если он не был ни Сиракузовым, ни Лапиным, а был всего-навсего Зарынкиным?

До своего появления в Монетке он жил и работал в Москве (водил экскурсии в храме Василия Блаженного) и слыхом не слыхивал ничего ни про нас, ни про сиракузовскую сестру Брониславу, шеф-повара городской столовой.

Но два года назад Пётр и Павел Сиракузовы, Бронислава и я поехали в Москву — посмотреть достопримечательности и, если выйдет, купить туфли.

Нам эти туфли даром были не нужны, а нужны были Брониславе: она только закончила своё поварское училище и готовилась к выпускному вечеру.

Сначала мы всё больше ходили друг за другом, но потом освоились.

— Вот что, — сердито сказала Бронислава, которая освоилась первой, — не могу я всё время ходить за вами — так и туфель не достанешь. Идите лучше в храм Василия Блаженного, а я за туфлями побегу…

И побежала.

— Давай, давай, — сказали ей на это Сиракузовы, и мы пошли в храм Василия Блаженного.

• Предыдущая
• 4/27
• Следующая