Наука логики - Дебольский Г. Н - Страница 203
- Предыдущая
- 203/221
- Следующая
Метафизика духа или (как чаще говорили в прежнее время) души вращалась вокруг определений субстанции, простоты, имма-териальности - определений, для которых она полагала в основание в качестве субъекта представление о духе, почерпнутое из эмпирического сознания, а затем вопрошала, какие предикаты согласуются с восприятиями, - прием, который не мог идти дальше чем прием физики: сводить мир явления к всеобщим законам и рефлективным определениям, - так как дух лежал в основании также лишь в своем явлении; более того, по степени научности прием этот не мог не отставать от физики: так как дух не только бесконечно богаче, чем природа, но и абсолютное единство противоположного в понятии составляет его сущность, то он в своем явлении и соотношении с внешностью раскрывает противоречие в его самой острой (hochsten) определенности, и поэтому всегда должна представляться возможность сослаться на какой-нибудь опыт в пользу каждого из противоположных рефлективных определений, иначе говоря, исходя из опыта, прийти путем формального умозаключения к противоположным определениям. Так как предикаты, непосредственно обнаруживающиеся в явлениях, принадлежат еще прежде всего эмпирической психологии, то для метафизического рассмотрения остаются, собственно говоря, лишь совершенно скудные рефлективные определения. - Кант в своей критике рациональной психологии уличает эту метафизику, ука^ зывая что, если эта психология должна быть рациональной наукой, то малейшая почерпнутая из восприятия прибавка if-всеобщему представлению самосознания превратила бы эту науку в эмпирическую и тем самым нарушила бы ее рациональную чистоту и независимость от всякого опыта. - Таким образом, ничего не осталось бы, кроме простого представления, самого по себе лишенного всякого содержания: Я, которое нельзя даже назвать понятием; оно лишь сознание, сопутствующее всем понятиям. Посредством этого мыслящего Я или даже мыслящего Оно (вещи), согласно дальнейшим выводам Канта, представляется не что иное, как трансцендентальный субъект мыслей х, который познается лишь посредством мыслей, составляющих его предикаты, и о котором мы, если его обособить, никогда не можем иметь ни малейшего понятия; притом это Я, согласно собственному выражению Канта, имеет то неудобство, что мы всегда должны уже пользоваться им, чтобы иметь о нем какое-либо суждение, ибо оно не столько представление, отличающее тот или иной отдельный объект, сколько форма представления вообще, поскольку оно должно называться познанием. - Итак, паралогизм, который совершает рациональная психология, состоит, согласно Канту, в том, что модусы самосознания в мышлении превращаются в рассудочные понятия как бы о некотором объекте, в том, что указанное "я мыслю" берется как мыслящее существо, как вещь-в-себе; таким образом, из того, что Я всегда встречается в сознании как субъект, и притом как единичный, при всем многообразии представления тождественный и отличающий меня от этого многообразия как внешнего, - делается неправомерный вывод, что Я есть субстанция и, далее, нечто качественно простое, нечто "одно" и нечто существующее независимо от пространственных и временных вещей.
Я дал довольно подробное изложение [рассуждения Канта] потому, что из него можно определенно судить и о природе прежней метафизики души, и в особенности о природе сокрушившей ее критики. - Эта метафизика ставила своей целью определить абстрактную сущность души; она при этом первоначально исходила из восприятия и превращала его эмпирическую всеобщность и рефлективное определение (вообще внешнее по отношению к единичности действительного) в форму приведенных выше определений сущности. - Кант при этом имеет вообще в виду лишь состояние метафизики его времени, которая большей частью не шла дальше таких лишенных всякой диалектики абстрактных, односторонних определений; истинно спекулятивных идей более ранних философов о понятии духа он не принимал во внимание и не исследовал. В своей критике этих определений он просто-напросто следовал юмовской скептической манере; а именно, он твердо придерживается того, каким образом Я являет себя в самосознании, но, полагает он, так как дблжно познать его сущность, вещь-в-себе, - то отсюда следует отбросить все эмпирическое; после этого ничего не остается, кроме этого явления я мыслю, которое сопутствует всем представлениям и о котором мы не имеем ни малейшего понятия. - Несомненно следует согласиться с тем, что ни о Я, ни о чем бы то ни было, ни даже о самом понятии мы не имеем ни малейшего понятия, если мы не постигаем в понятии и довольствуемся простым, неподвижным представлением и названием. Странна мысль о том, - если ее вообще можно назвать мыслью, - что для того чтобы судить о Я, Я уже должен пользоваться этим Я. Я, которое, для того чтобы судить [о чем-то], пользуется самосознанием как средством есть, конечно, некий х, о котором, равно как и об отношении такого пользования, мы не можем иметь ни малейшего понятия. Но ведь смешно называть неудобством и, как нечто ошибочное, [порочным] кругом природу самосознания, а именно то, что Я мыслит само себя, что Я нельзя мыслить без Я, которое мыслит, - смешно назвать неудобством то обстоятельство, благодаря которому в непосредственном эмпирическом самосознании обнаруживается абсолютная, вечная природа самосознания и понятия, обнаруживается потому, что самосознание именно и есть наличие сущее, следовательно, эмпирически воспринимаемое, чистое понятие, абсолютное соотношение с самим собой, которое как разделяющее суждение делает себя своим предметом и состоит исключительно в том, чтобы этим обратить себя в круг. - Камень не страдает таким неудобством; когда о нем мыслят или судят, он при этом не преграждает себе путь; он избавлен от этой тягости пользоваться для этого дела самим собой; есть нечто иное вне его, чтб должно взять на себя этот труд.
Недостаток, который эти - можно сказать варварские - представления усматривают в том, что мысля о Я, нельзя опускать его как субъект, принимает затем и обратный вид: Я встреча-ется-де лишь как субъект сознания, иначе говоря, Я может использовать себя только в качестве субъекта суждения, и недостает созерцания, благодаря которому Я было бы дано к;'к объект, понятие же такой вещи, которая может существов.1 лишь как субъект, еще не влечет за собой объективной pea;i ности. - Если для того, чтобы нечто было объективным, требует внешнее, определенное во времени и пространстве созерцание, этого-то созерцания недостает, то ясно, что под объективносп.и разумеют лишь ту чувственную реальность, возвышение над которой есть условие мышления и истины. Но, конечно, если Я берут, не постигая его в понятии, лишь как простое представление. так как мы говорим о Я в обыденном сознании, то оно абстрактное определение, а не отношение самого себя, имеющее своим прел метом само себя; - в этом случае оно лишь один из крайних членов, односторонний субъект без своей объективности, или же оно было бы лишь объектом без субъективности, если бы при этом не имелось упомянутого неудобства - неотделимость мыслящего субъекта от Я как объекта. Но на самом деле это же неудобство имеет место и при первом определении, при определении Я как субъекта: Я мыслит нечто - себя или нечто другое. Эта нераздельность двух форм, в которых оно противополагает себя самому себе, принадлежит к неотъемлемой природе его понятия и понятия, как такового; она есть как раз то, чего Кант хочет не допустить, лишь бы удержать не различающее себя внутри себя и потому на самом деле лишь чуждое понятия представление. Такое чуждое понятия представление вправе, конечно, противопоставить себя абстрактным определениям рефлексии или категориям прежней метафизики, ведь по односторонности оно стоит наравне с ними, хотя они все же нечто более высокое в сфере мысли; напротив, тем более скудным и пустым оказывается оно по сравнению с более глубокими идеями древних философов о понятии души или мышления, например с истинно спекулятивными идеями Аристотеля. Если кантонская философия исследовала указанные рефлективные определения, то она тем более должна была исследовать фиксированную ею абстракцию пустого Я, так называемую идею вещи-в-себе, оказывающейся скорее чем-то совершенно неистинным именно вследствие своей абстрактности; ощущение неудобства, на которое сетует Кант, само есть эмпирический факт, в котором находит свое выражение неистинность указанной абстракции.
- Предыдущая
- 203/221
- Следующая
