Большая Игра против России: Азиатский синдром - Хопкирк Питер - Страница 60

• Предыдущая
• 60/135
• Следующая

Несколько раз эмир вроде бы изъявлял намерение вступить в союз с англичанами против русских и даже вел переписку насчет этого с Макнагтеном в Кабуле. Это не могло не возрождать надежд Стоддарта. Но едва эмир узнал о бедствиях русских, попытавшихся ворваться в Хиву, он сразу потерял интерес к партнерству с Британией. Кроме того, он жаловался, что английские обещания остаются пустыми словами и ничего обещанного не случается. Когда же он уверился в пассивности партнера и в том, что англичане не намерены посылать в Бухару экспедицию для освобождения Стоддарта, условия жизни полковника снова ухудшилось. Дважды его бросали в тюрьму, хотя на сей раз не в ужасную яму. Несмотря на ухудшение здоровья, переданное по случаю письмо домой свидетельствует, что мужество Стоддарта не оставляло. Он надеялся: Насрулла наконец поймет, что Британия — его лучшая защита против России, которая рано или поздно обратит внимание на Бухару. Оставаясь бесправным пленником, Стоддарт тем не менее намеревался убедить эмира освободить рабов — подобно тому, как, по дошедшим до Бухары слухам, это смог сделать Шекспир в Хиве.

Все это время власти в Лондоне и Калькутте занимались проблемой освобождения своего посланника из плена чудовища-эмира. Первоначально Макнагтен склонялся в пользу отправки в Бухару карательного отряда из Кабула, но генерал-губернатор лорд Окленд был категорически против рискованных вылазок английских отрядов в глубь Центральной Азии. Кроме того, в Афганистане нарастал антагонизм и к англичанам, и к их марионетке — шаху Шуджаху, и Макнагтену требовались все военные силы, чтобы сдержать его и избежать дальнейших осложнений. Кабинет министров в Лондоне тоже не стремился затевать в Азии какие-то новые военные авантюры — их и так хватало и там, и в других местах. В дополнение к тяжким обязательствам в Афганистане много сил отнимала первая «Опиумная» война в Китае, хотя ко второму году обстановка там складывалась благоприятно. Ближе к дому назревали серьезные неприятности и с Францией, и с Соединенными Штатами. Тяжелое положение, в котором оказался английский офицер сравнительно невысокого чина, да еще в отдаленном городе Центральной Азии, в списке приоритетов Пальмерстона не значилось. Премьер полагал, что его освобождение гарантируют рутинные дипломатические усилия, хотя пока что успеха не удавалось добиться даже при посредничестве Турции, вроде бы имевшей неплохие позиции при дворе эмира.

Друзья Стоддарта возмущенно возражали, что нельзя приносить английского офицера в жертву прихотям жестокого тирана и правительство не может оставаться столь черствым и равнодушным к его судьбе. Много говорилось о факте особого произвола — о том, что англичанину пришлось отказаться от христианства и принять ислам. Но их требования предпринять решительные действия остались без внимания. А тем временем приближалась зима 1841 года — третья зима, которую Стоддарт проводил в плену у Насруллы, и перспективы выглядели неутешительно. Но в ноябре того года случалось нечто, принесшее новую надежду. В Бухару со спасательной миссией отправился такой же английский офицер и ветеран Большой Игры капитан Артур Конолли.

Конолли путешествовал по Центральной Азии по официальному заданию правительства, в то же время исполняя свою давнюю мечту: попытаться помирить и объединить под английской защитой три враждующих туркестанских ханства — Хиву, Бухару и Коканд. Он был убежден, что подобное соглашение будет не только способствовать продвижению в этом варварском регионе христианской цивилизации, но послужит также вместе с дружественным Афганистаном защитным щитом от российских вторжений для Северной Индии. Полная отмена рабства во всем Туркестане устранила бы остающиеся для вмешательства Санкт-Петербурга предлоги. На первый взгляд это казалось привлекательной идеей, и Конолли нашел достаточно покровителей, особенно в Лондоне, где немногие обладали реальным пониманием центральноазиатской политики. Члены контрольного совета были особенно увлечены его идеями использования вод Оксуса для открытия регулярной навигации. Это не только способствовало бы приобщению аборигенов к благам христианства, но и создало новые рынки для английских товаров.

Конечно же, были и те, кто решительно выступал против грандиозных планов Конолли. Среди них был сэр Александр Бернс. По собственному опыту общения с азиатскими владыками он не видел перспектив какого бы то ни было союза между тремя несговорчивыми соседями. И даже если бы тот состоялся, спрашивал Бернс, «неужели Британия должна обеспечивать безопасность варварских орд в тысячах миль от ее границ? В конечном счете, — настаивал Бернс, — экспансия России в Центральной Азии может быть реально ограничена только через Лондон, оказывающий силовое давление на Санкт-Петербург, а не посредством шатких союзов с капризными и ненадежными ханами». Бернс принадлежал к «наступательной» школе, но был меньшим «ястребом», чем предполагали многие, и полагал, что английского присутствия в Афганистане вполне достаточно.

Однако Конолли было не так просто удержать. Используя свой немалый дар убеждения и усилия покровителей, он постепенно одолел все возражения. Сначала генерал-губернатор лорд Окленд колебался относительно разрешения на его поездку, справедливо полагая, что трагедия в Хиве устранила всякую непосредственную российскую угрозу в регионе. Так что он не видел никакого смысла в дальнейшем вмешательстве в дела эмиров, тем более что миссия могла спровоцировать Санкт-Петербург на карательные действия. Однако перед лицом мощного давления из Лондона и Макнагтена из Кабула он наконец разрешение дал, хотя с одним важным условием. Да, Конолли должен был подталкивать все три ханства урегулировать их давние противоречия и объединиться против русских. Да, он должен попробовать убедить их в насущной необходимости отменить рабство и произвести другие гуманитарные реформы, чтобы устранить любой предлог для российского вторжения. Но ни в коем случае не следовало предлагать им английскую защиту или помощь против России.

3 сентября 1840 года Конолли выехал из Кабула в Хиву с несколько урезанными, но все еще определенными намерениями решительно переменить весь ход истории Центральной Азии. Сопровождать Конолли намеревался сам Генри Роулинсон, но в последний момент он понадобился в другом месте — в Афганистане, где уже доказал эффективность своих действий. Поездка Конолли началась небывало теплым приемом в Хиве — после недавних визитов Эбботта и Шекспира хан был весьма расположен к англичанам. Но туманные предложения Конолли о создании добровольной Центрально-Азиатской федерации и насчет далеко идущих социальных реформ никакой поддержки не встретили. Хан явно не имел ни малейшего желания вступать в какой бы то ни было союз ни с Бухарой, ни с Кокандом. Кроме того, казалось, теперь, освободив христианских рабов, он забыл свои прежние страхи относительно возможности нового вторжения России. Разочарованный Конолли перебрался в Коканд, где тоже был радушно принят. Но и здесь он не сумел заинтересовать хана союзом с любым из соседей. Более того, как раз тогда хан собирался идти войной на Бухарский эмират.

Так что, как и предупреждали Бернс и многие другие, Конолли пока не добился ничего, кроме сбора полезных сведений по текущей политической ситуации в Центральной Азии. Теперь осталась только одна надежда оправдать свою миссию — обеспечить освобождение несчастного Стоддарта. За два месяца пребывания в Коканде Конолли исхитрился вступить в контакт со Стоддартом, который как раз наслаждался периодом относительной свободы. «Эмир, — сообщил Стоддарт, — благосклонно отнесется к визиту Конолли в Бухару. В эти дни, — информировал он, — расположение эмира ко мне возросло. Я полагаю, с вами здесь обойдутся хорошо». Это были роковые слова. Едва ли Стоддарт понимал, что коварный Насрулла использовал его, чтобы заманить в ловушку его коллегу-офицера. Эмир, чьи шпионы следили за передвижениями Конолли, был убежден, что англичанин сговаривался с его заклятыми врагами, ханами Хивы и Коканда, о его свержении.

• Предыдущая
• 60/135
• Следующая