Большая Игра против России: Азиатский синдром - Хопкирк Питер - Страница 79
- Предыдущая
- 79/135
- Следующая
Британское правительство, как и ожидалось, отреагировало должным образом. Указывалось, что Ташкент расположен далеко от тех границ, которые князь Горчаков назвал в своем известном меморандуме южными пределами России. Кроме того, Лондон добавлял, что взятие Ташкента штурмом «вряд ли совместимо с выражаемым российским правительством намерением уважать независимость государств Центральной Азии». Но уже никто всерьез не ожидал ранее обещанного Санкт-Петербургом вывода войск из Ташкента. Этого и не случилось. Когда шумиха улеглась, объявили об учреждении нового, Туркестанского генерал-губернаторства. Ташкент становился его военным и административным штабом, а также официальной резиденцией генерал-губернатора. Санкт-Петербург не счел нужным оправдывать это ничем, кроме заявления, что ход этот вызван «военной целесообразностью». Граф Милютин написал: «Нам нет нужды просить прощения у министров Британской Короны за каждое наше свершение. Они отнюдь не торопятся совещаться с нами, когда завоевывают целые королевства, оккупируют иностранные города и острова. Мы же не просим, чтобы они оправдывались в своих действиях».
Выполнившего свое предназначение генерала Черняева, которого в Санкт-Петербурге посчитали человеком импульсивным и амбициозным, но недостаточно ответственным, отозвали, и первым генерал-губернатором Туркестана назначили генерала Константина Кауфмана, ветерана Кавказской войны и личного друга Милютина. Исключительно способный и дальновидный военный, Кауфман получил чрезвычайные полномочия царя Александра. В конечном счете ему предназначалось стать и некоронованным королем Центральной Азии, и главным архитектором Российской империи в этом регионе. К тревоге «ястребов » в Лондоне и Калькутте реакция британского правительства на все происходящее, если не считать первоначального протеста, была удивительно вялой. Точно такой же оказалась реакция большинства прессы и общественности. «Тем, кто помнят русофобию 1838—1839 годов, — писал сэр Генри Роулинсон, ветеран предыдущей стадии Большой Игры, — безразличие британской публики к событиям, происходящим сейчас в Центральной Азии, может показаться одним из самых странных эпизодов современной истории». Но правда состояла в том, что русофобы слишком часто кричали «Волк! Волк!», чтобы на сей раз ожидать большой поддержки. Призрак устремляющихся с перевалов в Британскую Индию казаков, которым пугали почти полвека, так и не материализовался. И все же, как указывал Роулинсон в длинной (анонимной) статье в «Квотерли ревю» («Ежеквартальном обзоре») за июль 1865 года, взаиморасположение Британии и России в Азии со времен Вильсона, Киннейра, де Ласи Эванса и Макнила существенно изменилось. «Во-первых, — писал он, — захватив Синд и Пенджаб, мы сильно продвинули нашу собственную границу. Британская Индия расширила свое политическое влияние на север до Кашмира. В то же самое время русские укрепили свои позиции на Кавказе, после сокрушения имама Шамиля высвободили большие силы для развертывания в других местах и уже начали продвигаться в Туркестан». В дополнение к этому, отмечал Роулинсон, русские намного улучшили сообщение с Центральной Азией. Железная дорога теперь доходила от Санкт-Петербурга до Нижнего Новгорода на Волге, полностью судоходной до Каспийского моря, навигацию обеспечивали 300 пароходов. Во время войны они плюс дополнительно 50 судов непосредственно на Каспии могли быть использованы для перевозки войск и военных грузов в восточном направлении, к Афганистану и Индии.
Роулинсон, который покинул службу в индийском правительстве и вошел в парламент от консерваторов, далее рассмотрел причины апатии публики. Одна, очевидно, была связана с памятью об афганской катастрофе и намерением не позволить такому повториться. Другой было широко распространенное убеждение, что наступления России с грядущей аннексией Хивы, Бухары и Коканда все равно не предотвратить. Высказывалось мнение, что любая попытка Британии их остановить просто заставит русских двигаться быстрее. Некоторые «голуби» рассуждали, что лучше иметь соседями русских, чем дикие племена, не внушающие никакого доверия. Упорядоченная Центральная Азия, управляемая Санкт-Петербургом, принесет процветание региону и откроет новые рынки для британских товаров. Разумеется, Роулинсон этих представлений не разделял.
Против него и его товарищей-«ястребов» был и новый кабинет вигов, возглавляемый лордом Расселлом, которого энергично поддерживал вице-король сэр Джон Лоуренс, опытный ветеран службы на целом ряде границ, бывший губернатор Пенджаба. Лоуренс был убежден, что если бы русские попытались напасть на Индию через Афганистан, их войска постигла бы от рук фанатичных племен та же судьба, какая выпала ужасной зимой 1842 года англичанам. Опасение, что Санкт-Петербург может убедить афганцев позволить российским войскам пройти через их страну или тем более присоединиться к ним для нападения на Индию, он отклонил как весьма маловероятное. Лучший способ ограничить Россию, как он полагал, заключался в проведении жесткой дипломатии из Лондона. Ахиллесова пята России в том, что ее саму легче достать из Лондона, чем Калькутту из Санкт-Петербурга. Если царь Александр когда-либо продемонстрирует признаки наступления на Индию через Центральную Азию или Персию, немедленная отправка британского военного флота на Балтику вынудит его задуматься. Даже те, кто недавно нес ответственность за защиту Индии, включая самого Лоуренса, начали утрачивать боевой дух.
При взгляде назад становится очевидным, что с момента принятия генералом Кауфманом нового поста генерал-губернатора Туркестана дни независимых ханств Центральной Азии были сочтены. Несмотря на все гарантии Горчакова, стало ясно, что их поглощение в той или иной форме является основной целью Российской империи. Мы уже отмечали, что для этого имелись три главные причины. Первая — опасения, что раньше туда проникнет Британия и монополизирует торговлю в регионе. Российские торговцы и производители давно положили глаз на неиспользованные рынки, а также на ресурсы Центральной Азии, особенно ее хлопок-сырец. Вторым стоял вопрос имперской гордости. Блокированная в Европе и на Ближнем Востоке, Россия стремилась исправить положение, демонстрируя свою военную мощь колониальными завоеваниями в Азии. В конце концов, то же самое другие европейские державы проделывали почти по всему свету. Наконец, учитывался и стратегический фактор. Если в случае конфликта с Англией ахиллесовой пятой России издавна считалась Балтика, то уже давно стало очевидно, что наиболее уязвимой точкой последней была Индия. Поэтому России целесообразно было завести базы в Центральной Азии, с границ которой можно было убедительно грозить военной мощью.
Не стоит повторять, что с тех пор каждый российский ход в Центральной Азии был частью великого проекта, тщательно продуманного в Санкт-Петербурге, с чем, кстати, вполне согласен советский историк Халфин. Да, действительно, прежде среди министров и советников царя имелись серьезные разногласия насчет желательности сохранения за Россией Ташкента. Но на местах, особенно у генерала Кауфмана, никаких подобных сомнений не было — он и его сторонники понимали, что обладание Ташкентом дает ключ к завоеванию Центральной Азии. Его захват российскими войсками эффективно вбил клин между территориями Бухары и Коканда, позволив заниматься ими по отдельности. После взятия Черняевым Ташкента и отказа англичан прийти ему на помощь хан Коканда заключил соглашение с русскими. Это защитило тыл Кауфмана и позволило ему сконцентрировать силы на завоевании Бухары. Оправдания вторжению в эмират долго искать не пришлось. Уже в апреле 1868 года до Ташкента дошли сведения, что войска Бухары сосредоточиваются в Самарканде и собираются пересечь границы владений эмира с целью вытеснить русских из Туркестана.
Кауфман немедленно выступил на Самарканд с отрядом всего лишь в 3500 солдат — все, что удалось собрать. Однако встретил он лишь весьма незначительное сопротивление разрозненных отрядов бухарских войск, командиры которых конфликтовали между собой, а при его подходе обратились в бегство. На следующее утро к Кауфману прибыла делегация горожан с сообщением, что все войска ушли и что город желает сдаться. Таким образом, 2 мая 1868 года Самарканд был поглощен Российской империей ценой потери двух убитых и тридцати одного раненого. Для России его падение имело особое значение. Именно отсюда почти 500 лет назад великий монгольский завоеватель Тамерлан начал роковое нашествие на Московию. Захват этого легендарного города с его великолепными архитектурными сокровищами, включая могилу самого Тамерлана, воспринимался как сведение древних счетов. Не меньшим был значение его падения в восприятии населения Центральной Азии: сокрушительный психологический эффект закреплял за Россией репутацию непобедимой державы.
- Предыдущая
- 79/135
- Следующая
