Саша и Шура - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 8

• Предыдущая
• 8/39
• Следующая

«Возьмусь за самое трудное! И просижу сегодня ровно три часа десять минут. Ни за что на свете не нарушу графика!» – так мысленно поклялся я сам себе. И в ту же секунду услышал пронзительный крик:

– Ой, пираты! Пираты! Пираты напали!

По ступенькам застучали голые пятки. Пока Липучка появилась в дверях, я успел накрыть тетради и книжки скатертью и запустить глаза в потолок. Распахнув дверь, Липучка взглянула на меня так, словно кругом бушевал пожар, а я сидел себе преспокойно, не замечая никакой опасности.

– Ой, сидит! Ручки скрестил, мечтает! А там пираты напали! Шалаш растаскивают. Бежим скорей! Где дедушкина палка?

– Где палка? – заволновался я, вскакивая со стула. – Она в больнице… То есть дедушка в больнице.

– Ой, плохо! А то бы мы их палкой по шляпам!

– По каким шляпам?

– Там увидишь. Бежим!

Саша был уже во дворе. Между нашим и Сашиным крыльцом на верёвке белым накрахмаленным занавесом было развешано бельё. Саша приказал Липучке снять бельё и отнести его в комнату.

– Сделаем из верёвки лассо, – крикнул он, – и накинем на них, если будут сопротивляться! Как у Майн Рида!

Мы отвязали от столбов верёвку. Саша ловко, в два приёма, сделал на конце петлю и покрутил ею в воздухе. Потом он спрятал «лассо» под рубашку, и мы помчались с холма вниз, к реке.

Подбежав к берегу, мы спрятались в кустах и стали наблюдать.

Пиратов было двое. Вместо чёрных пиратских флагов они держали в руках белые панамы и зловеще обмахивались ими. Оба они были в красных купальных костюмах и с зелёными листочками на носах. Но только один пират был толстый-претолстый, а другой – щуплый и худенький.

Пиратская база, в виде тёплого зимнего одеяла и разных баночек-скляночек на нём, расположилась вблизи от нашего шалаша. Тут же лежали снятые с него зелёные ветки. Обмахнувшись панамами, пираты как ни в чём не бывало стали продолжать своё разбойничье дело. Отдирая широкую хвойную ветку, толстый пират или, вернее, пиратка произнесла:

– Не лезь, Веник, ты занозишь руки иголками! Я всё сделаю сама. У нас будет очаровательный тент. Мы спрячемся под ним от солнца. А то может быть солнечный удар!

– Я их знаю, – еле-еле, сквозь смех, выговорил я. – Это же дикари! Самые настоящие дикари!..

– Ясное дело, дикари, раз в чужой дом залезли, – угрюмо согласился Саша. – Мы строили, а они ломают… Сейчас вот на этого бегемота в панаме накину лассо!

Но заарканить Ангелину Семёновну Саша не успел… В стане пиратов вдруг поднялось страшное смятение. Веник хотел залезть внутрь шалаша и, видно, наступил на лапу спавшему там шпицу Бергену. Старый пёс вскочил, взвизгнул и спросонья тяпнул Веника за ногу.

Что тут началось!

– Покажи мне ногу! Покажи маме ногу! – завопила Ангелина Семёновна.

А разглядев ногу Веника, она завопила ещё сильнее:

– Боже мой! Это бешеная собака! Видишь, она всё время отворачивается от реки, она боится воды! Она боится воды! Она бешеная!..

– Сама бешеная, а нашего Бергена оскорбляет! – проворчал Саша.

– Молодец, что тяпнул: не будут чужие вещи таскать!

Ангелина Семёновна вдруг замахнулась чем-то – мы не разглядели, чем именно, – и шпиц жалобно взвизгнул.

– Ну, вот видишь! – закричала Ангелина Семёновна. – Я проверила! Она, конечно, боится воды! Слышишь, как визжит?

Пиратка сгребла своё ватное одеяло, баночки и скляночки с едой и, крикнув Венику: «За мной! В больницу!» – стала карабкаться на холм. Впопыхах она даже не надела платья, а так и полезла в своём красном купальном костюме.

– Ей бы гладиаторшей в цирке работать. Быков пугать! – насмешливо сказал Саша.

А Липучка ничего не могла произнести: – она беззвучно хохотала, тряся плечами и хватаясь за живот.

Как только мы вылезли из своего укрытия, шпиц Берген с визгом бросился к нам навстречу.

– Ой! – вскрикнула Липучка. – Они его поранили!

И правда, вся морда у пса была в крови; кровь, стекая по длинной белой шерсти, капала на камешки. Сашино лицо вдруг побледнело и стало таким злым, что я даже испугался. Глаза сузились и стали похожи на металлические полоски, а губы сжались ещё плотней.

– Догоню их сейчас и сдам, как самых настоящих разбойников, в милицию, – процедил он. Опустился на колени и стал разглядывать раненого пса. Постепенно Сашины губы сами собой разжались и стали растягиваться в улыбку. Он поймал на ладонь одну красную каплю и слизнул её.

– Ой, что ты делаешь? – изумилась Липучка.

– Морс пробую… Клюквенный морс! Главная пиратка облила его морсом, чтобы проверить, боится ли он воды. Понятно?

Липучка опять стала трясти плечами и хвататься за живот. Потом она потащила пса в реку умываться.

– Ну, не упрямься, не упрямься, пожалуйста. Ты вёл себя как настоящий герой: один сражался с двумя дикарями. И обратил их в бегство. А мыться боишься. Ну, не упрямься! – приговаривала она.

Мы с Сашей стали ремонтировать шалаш, в котором появились просветы, словно длинные неровные окна.

– Хорошо ещё, что плот наш по брёвнышкам не растащили, – ворчал Саша. – Для «тента» своего… Чтобы от солнца прятаться! Кто же это из нормальных людей от солнца прячется?

Мы водворили колючие хвойные и шершавые лиственные ветки на их прежние места, заделали все просветы.

– Сейчас будем плот на воду спускать, – объявил Саша.

Наступила торжественная минута. Мы с трёх сторон уцепились за брёвна и поволокли плот к реке. Он упирался, цеплялся сучками за камни. Но мы всё тащили, тащили – и вдруг плот стал лёгким, невесомым, он сам потащил нас за собой.

– Ур-ра! Поплыл! Поплыл! – завизжала Липучка. – Ур-ра! – И первая полезла на плот.

Мы с Сашей тоже полезли, и разноцветная, сколоченная из разных брёвен «палуба» заходила ходуном.

Мама всегда говорит, что у меня очень богатое воображение. Вот, например, я могу себе представить, что троллейбусы, сгрудившиеся на конечной остановке, – это стадо каких-то огромных животных с длинными и прямыми рогами, пришедших на водопой.

А однажды, когда мы с мамой зашли в посудный магазин, я представил себе, что разнокалиберные чайники, стоявшие на полке, – это одна большая семья: самый высокий, тощий чайник или, вернее сказать, кофейник – это сухопарый, подтянутый папа; самый толстый, в красных кружочках, – это расфуфыренная мама; а маленькие разноцветные чайнички – их многочисленные детишки. Помню, мама тогда сказала:

«С твоим воображением можно стать писателем. Но сейчас ты, к сожалению, можешь издать лишь „Полное собрание орфографических ошибок“.

Так или иначе, но воображение у меня было очень богатое. И вот, впервые забравшись на плот, я на минуту прищурил глаза и представил себе, что переливчатая, чешуйчато-золотистая под солнцем вода – это вода океана, притихшего и виновато вздыхающего после бури. Наш плот – это всё, что осталось от гигантского корабля, потерпевшего кораблекрушение. Зелёный холм – это вулкан, который в любую минуту и без всякого предупреждения может начать извергаться. А навстречу нам плывёт неминуемая гибель в виде белого айсберга, с которым мы вот-вот должны столкнуться. Айсбергом мне почудился белый шпиц Берген, который не пожелал остаться без нас на полуострове, отважно пустился вплавь и догнал плот. Правда, шпиц, плывущий по реке, больше напоминал не грозную гору, а чудом уцелевшую в ясный, солнечный день льдинку, покрытую снегом.

Липучка втащила пса на борт нашего «корабля».

– Примем и его в нашу команду, раз людей не хватает, – сказал Саша.

Он забрался в ящик из-под рафинада, то есть на капитанский мостик, и отдал первое распоряжение:

– Ты, Шурка, будешь помощником капитана, боцманом и рулевым. Бери шест и слушай мою команду! Липучка будет доктором и коком. А кто у нас будет просто матросом? Ведь должны быть на корабле рядовые матросы? Ясное дело, должны.

Вдруг Саша вытянул руку и указал на холм, к вершине которого карабкались две смешные фигурки в белых панамах, словно два живых гриба: один на толстой ножке, а другой – на тонкой.

• Предыдущая
• 8/39
• Следующая