Революция. Книга 1. Японский городовой - Бурносов Юрий Николаевич - Страница 38

— Кто?

— Демон.

— Я думаю, что он шел за нами. Вернее, впереди нас. Дорог здесь не так уж много, и он мог догадываться, что мы движемся к воде и заночуем возле нее… Здесь ему и попался этот бедолага. Полагаю, совсем недавно — часа три-четыре назад…

— Вы говорите об этой твари так, словно она разумна.

— А кто сказал, что она неразумна? И давай все же не станем называть ее демоном. Это животное, очень умное, опасное, необычное, но — животное.

— Хорошо, — согласился Коленька.

— Ашкерам ничего не скажем, благо труп из лагеря не виден. Идем обратно. Советую немного поспать, пока еще светло — ночью нам спать вряд ли придется…

Так и вышло. С наступлением темноты Гумилев растолкал Коленьку, сладко спавшего на бурнусе у костра, и сказал:

— Дежурить будем вместе, не давая друг другу заснуть. Как только заметишь что-то необычное или почувствуешь… ну, ты понимаешь, о чем я… сразу говори мне.

— А что же ашкеры? — Коленька оглянулся на шумно спорящих абиссинцев.

— Я пожертвовал им несколько бутылок вина, куда добавил снотворное из аптечки. Сейчас погалдят еще немного и улягутся спать. С нами будет Феликс, я ему все рассказал, а от остальных вряд ли вышла бы польза. Они умелые и отважные воины, но против разбойников, а не против демона из пустыни. Пусть спят, иначе с перепугу перестреляют друг друга и нас. Мы или справимся без них, или…

Гумилев не договорил. Коленьку пробил озноб, он подвинул поближе к себе винтовку. Подошел Феликс — он был абсолютно трезв, ибо вина не пил, сказывалось католическое воспитание. В руке толстый переводчик держал свой карабин.

— Они совсем пьяные, — с плохо скрытым презрением сказал Феликс.

— Пусть веселятся, — махнул рукой Гумилев.

— Феликс, а ты слыхал раньше о таких тварях, что напала ночью? — спросил Коленька.

Толстяк покачал головой:

— Разные истории рассказывают, и я слушал их, когда был совсем маленький, а потом перестал. Хотя в пустыне кого только не встретишь. Но я думаю, что это всего лишь животные, а не порождения Ада. Значит, их можно убить.

— Учись, — сказал Гумилев Коленьке. — Французские миссионеры даром свой хлеб не едят. Наш друг Феликс рассуждает, словно парижский академик-естествоиспытатель.

— Я немного подремлю, — то ли спросил, то ли констатировал переводчик и, усевшись поудобнее, в самом деле тут же задремал, посапывая. Постепенно перестали шуметь и ашкеры, и на лагерь опустились тишина и тьма. Костер еле слышно потрескивал, пожирая тонкие сухие ветки, где-то далеко выл шакал, и Коленьке было совершенно не по себе.

Гумилев не подавал виду, но он тоже отчаянно трусил. Считая себя — и не без оснований — довольно храбрым человеком, он в то же время не представлял, что делать. Демон или неизвестное науке существо, противник был чересчур выносливым, хитрым и злобным. Несколько выстрелов в упор его, судя по всему, не остановили… Если только это была та же самая тварь, подумал Гумилев с ужасом. А если их несколько?! Стая?!

Но пугаться было уже слишком поздно, поэтому он толкнул Коленьку локтем и сказал:

— Пойду пройдусь. Будь начеку.

— Хорошо, дядя Коля. Может, я с вами?

По глазам парня было видно, что он отчаянно не хочет уходить от пламени костра в темноту.

— Сиди тут. Если что, я буду стрелять, бегите на помощь.

Гумилев взвел курок «веблея» и пошел прочь от костра.

Под подошвами тяжелых ботинок поскрипывали мелкие камешки. Удалившись от костра шагов на тридцать, Гумилев остановился и прислушался. Он почти ожидал услышать мерзкое хихиканье и бормотанье, но над пустыней висела тяжелая, почти осязаемая тишина. Даже шакал перестал завывать.

Совсем близко, за пригорком, лежал мертвый негр, устремив глаза в ночное небо. Интересно, он шел один? Или его спутники тоже лежат где-то во тьме, с вырванными пальцами и распоротыми животами? Почему-то Гумилев был уверен, что шедший перед ними караван погиб. Не дай бог, чтобы и с ними случилось такое же…

Сплюнув три раза через левое плечо, Гумилев вернулся к костру. Коленька вскинулся на его шаги, но тут же успокоился, увидав, что это не монстр. Феликс все так же дремал.

— Все в порядке, — сказал Гумилев, садясь. — Может быть, он не придет.

И в это же мгновение из темноты что-то прилетело, ударившись в самую середину костра и разбросав вокруг искры. Толстый переводчик мгновенно проснулся, Коленька и Гумилев вскочили на ноги. Носком ботинка Гумилев выкатил из костра круглую бритую голову негра. Она была оторвана или откручена от туловища так, что несколько позвонков торчали из шеи, поблескивая белой костью.

Феликс перекрестился и забормотал слова молитвы:

— Величественная царица небесная, высочайшая повелительница ангелов! Ты получила от бога силу и миссию поразить в голову змея-сатану. Поэтому мы смиренно просим тебя, пошли нам на помощь твои небесные легионы, чтобы они под твоим руководством и твоею силой преследовали адские силы, везде с ними сражались, отбили их дерзкие нападения и ввергли их в бездну.

— «Всего лишь животные, а не порождения Ада»? — скептически спросил Гумилев. — Ну-ну…

Феликс затряс головой, продолжая бормотать

— Кто, как господь, бог наш? Вы, святые ангелы и архангелы, защитите и охраните нас! Добрая, нежная матерь, ты навеки наша любовь и наша надежда! Матерь Божия, пошли нам святых ангелов, чтобы они нас защитили и отогнали бы от нас злого врага!

Визгливый хохот раздался совсем рядом, и Коленька, не целясь, выстрелил.

— Святая матерь, приди на помощь бедным, обрати твой взор на малодушных, утешь опечаленных, проси за народ, умоляй за священников, заступись за людей, посвятивших себя служению богу! — уже не бормотал, а вопил толстый переводчик. — Пусть все, которые почитают тебя, почувствуют твою помощь!

Гумилев сунул руку в карман и нащупал скорпиона. Он почему-то вспомнил о талисмане только сейчас, и едва не вскрикнул, когда в мякоть большого пальца вонзилось острое жало. Тьма сразу же словно рассеялась, уступив место серым полупрозрачным сумеркам, и Гумилев увидел уродливую тень, прыгающую за пределами освещенного костром пространства. Это был тот же самый монстр, с изуродованным пулями лицом; однако раны выглядели так, словно им были не сутки, а как минимум несколько месяцев. Даже оторванная нижняя челюсть была на месте, а пустую глазницу закрывал отвратительный нарост.

Продолжая сжимать талисман, Гумилев поднял револьвер и прицелился. Казалось, противник почувствовал это, ибо метнулся в сторону и пропал за редким кустарником.

— Он там! — крикнул Гумилев.

Феликс и Коленька принялись палить в указанном направлении, и Гумилев почувствовал, как на него опять накатывает волна необъяснимой лени. Лечь поближе к костру, к теплым языкам пламени… Нет! Сжав кулак так, что жало вонзилось еще глубже, Гумилев решительно зашагал вперед, бросив:

— Не стрелять!

Коленька и толстяк-переводчик замерли с поднятыми винтовками. Гумилев сделал несколько шагов, и тут на него с воплем бросился демон. Тварь цапнула лапой за плечо, но промахнулась, проскочила по инерции дальше.

— Не стрелять! — снова закричал Гумилев, понимая, что в случае промаха предназначенные чудовищу пули вполне могут достаться ему. Демон развернулся и, рыча, пошел на Гумилева. Он выглядел неуверенным — не из-за скорпиона ли, продолжавшего впиваться в палец?

— Убирайся, — тихо проговорил Гумилев.

Демон остановился и наклонил свою безобразную голову набок, словно собака, когда она слушает человека.

— Убирайся. Не преследуй нас. Мы уйдем рано утром. Это — твой мир, мы здесь всего лишь случайные путники.

Гумилев не знал, понимает ли его чудовище. Но оно стояло и слушало, почти касаясь длинными когтистыми лапами земли. Потом что-то забормотало, словно рассуждая, и попятилось.

… Коленька и Феликс ждали у костра, то и дело переглядываясь. Гумилев вышел из темноты и устало сказал:

— Он ушел.

Присев на корточки, он положил на песок револьвер и протянул руку к огню, чтобы осмотреть рану, оставленную жалом скорпиона. Но раны не было.