Обыкновенный мамонт - Миксон Илья Львович - Страница 15

• Предыдущая
• 15/26
• Следующая

Мамонтовы летели до Симферополя, затем троллейбусом доехали до Ялты, пересели на крылатый теплоход «Метеор» и помчались в Севастополь.

Отец хотел «сразу вкусить все сто удовольствий», как метко сказала мама. Она и сама потеряла голову от счастья. Потому, наверное, и согласилась плыть морем.

Но всё обошлось благополучно. Море было таким смирным и гладким, что даже Серёжину маму не укачало.

«Метеор» летел по синему морю, как нарты по крепкому снежному насту. Не доставало лишь радужного полярного сияния.

Теплоход обогнул последний выступ Крымских гор, мыс Фиолент, и вскоре отец сказал:

— Смотри, Серёга. Там город Херсонес.

Какой же это город! Ни стен, ни крыш — ни одного дома. Несколько фундаментов и недостроенных толстых колонн.

Отец рассмеялся.

— Глупенький. Это остатки города. Его разрушили пол-тысячи лет назад. А колонны нашли в земле археологи. Теперь здесь просто музей.

Серёжка понимающе кивнул и нащупал языком новый зуб. Можно было и не вырывать старый, если знал бы, что под Севастополем есть целый город древностей. Написать деду, он бы съездил в Херсонес, обратился в музей… Директор не Валька из бабушкиного дома, который в Ленинграде. Не пожадничал бы, подарил какую-нибудь совсем старую-престарую, негодную уже вещь — экспонат из Херсонеса.

Через несколько минут крылатый корабль сбавил скорость и вошёл в горловину Севастопольской бухты.

И сразу же открылся взору сказочно-прекрасный город. Белый-белый, с зелёными аллеями и скверами, с настоящими большими деревьями. Город раскинулся на высоких холмах и обрывистых скалах. Он гляделся в бухту, как в зеркало.

Севастополь. В переводе с древнегреческого языка это слово значит — город славы. Севастополь и есть город-герой. Город, известный всему миру с давних времён.

Дедушкин дедушка, Серёжкин прапрадед, сражался здесь больше ста лет тому назад, когда английские, французские и турецкие эскадры осадили русскую морскую крепость.

В Великую Отечественную войну на Севастополь опять напали. Немецкие фашисты. Снова встали насмерть моряки и солдаты.

Серёжин отец, в те времена ещё маленький, был эвакуирован, а дед Николай Петрович остался биться с фашистами. Двести пятьдесят дней и ночей не смолкал бой. И всё-таки город пришлось сдать. Но потом Красная Армия вновь пошла в наступление и освободила Севастополь. Главную высоту, Сапун-гору, штурмовал и дед Серёжки.

Дед с бабушкой жили далеко от центра в небольшом посёлке у Макаровой бухты, в двухэтажном белом доме. Окна и балкон выходили прямо на море.

Внизу, в бухте, морю было, наверное, не очень удобно, тесно от скал и белокрылых яхт. Но за каменными воротами море простиралось до края земли. Безбрежное, могучее, самое синее Чёрное море.

Отдохнув немного с дороги, все пошли к морю. Спустились по глинистой тропинке, перебрались через обломки скал, и море — вот оно, у самых ног.

Загорелые люди с улыбкой глазели на бледнотелых северян. Чему удивляться? На Севере даже совы белые.

Серёжка так рвался к морю, что, казалось, в одежде кинется в волны. Но стоило ему ступить босыми ногами на скользкие мокрые голыши, как он сразу отступил назад.

— Никак, моря испугался? — огорчился дед Николай Петрович. — Праправнук севастопольского моряка, внук балтийского матроса, опять же внук севастопольского солдата, сын советского офицера и — трусить? Ну, брат, этого мы тебе не позволим.

Он подхватил Серёжку на руки и шагнул в воду. Серёжка от страха завизжал, обвил руками жилистую шею, прижался тесно-тесно.

Дед остановился, ухмыльнулся в усы и произнёс удовлетворённо:

— Теперь вижу, что внук приехал. Вот как деда своего любит!

И все вокруг засмеялись. Взрослые и дети. Затрясся от смеха и мальчик, голый, чёрный, весь в пупырышках, вроде печёного оленьего языка. Серёжка его сразу приметил. Вылезет из моря, попрыгает то на одной ноге, то на другой и опять в море.

В этот момент вышел на берег мальчик постарше, с мешочком в руке. С мешочка стекала вода.

— Женька, — потребовал у печёного старший, — давай сетку.

Дрожащий от холода Женька вытащил из расщелины в скале обыкновенную авоську с чёрными овальными раковинами. Старший опорожнил в неё мешочек. В нём тоже были раковины.

— Это что? — спросил Серёжка, забыв свои страхи.

— Мидии, — объяснил дед.

— А зачем они?

— Жаркое готовить. Вкусно, говорят.

Братья с мидиями полезли по скалам наверх.

Дед опустил Серёжку на гальку и просто сказал:

— Пошли, внук, искупаемся.

Серёжка вдруг успокоился, взял дедову руку и пошёл в море.

Вода была такая тёплая, прозрачная, весёлая, что выходить не хотелось.

Отец поплыл на середину бухты. Там он стал нырять и подолгу скрывался под водой. Наконец что-то показал в вытянутой руке.

— Рапану добыл, — определил дед.

Рапаной называлась кручёная раковина с розовым мясом внутри. То было не мясо, а живой моллюск. Дома отец очистил раковину, вымыл её, высушил на солнце, но от раковины ещё много месяцев пахло. Не очень приятно, только Серёжке запах нравился: он напоминал ему первое купание в море.

Вечером, за столом, дед объявил:

— Завтра с утра искупаемся и с ходу — на Малахов курган. Оттуда в панораму. Успеем, так и на Сапун-гору съездим.

— О господи! — всплеснула руками бабушка. Она выглядела моложе ленинградской бабушки. Наверно, потому, что жила у Чёрного моря. — Дай детям отогреться после того Севера. Повидают они ещё твою панораму и диораму!

О чём шла речь, Серёжка не мог понять.

Дед отставил чашку и запетушился:

— А что? И мои! На одной дед мой запечатлён, на другой я сам с боевыми товарищами!

— Как прилетит кто, так он сразу в музей тащит, — с укоризной произнесла бабушка.

— А как же! Не в Ялту прибыли. В Севастополь! Человек должен в Севастополе первым долгом героям поклониться!

И на другой день Серёжка отправился с дедом в город. Сперва зашли в кондитерскую, накупили конфет. Потом, прямо на улице, выпили лимонад.

Дед предлагал кислое молоко, но Серёжка отказался. Молоко и на Севере есть, а лимонада там не бывает. В Севастополе лимонад продавали на каждом шагу. А молока — хоть залейся!

Сколько же надо коров, чтобы на всех молока хватило! А доить? Целая армия нужна… Да, на севастопольских коров бутербродов не напасёшься…

— О чём задумался? — прервал Серёжкины размышления дед. — Или жарко стало? Отвык от солнца.

От солнца он отвык, и от больших деревьев отвык, и от многолюдных улиц. Только не хотелось признаваться.

— Ни о чём.

— Тоже дело.

Прошлись по аллеям, по тенистому бульвару, задержались у набережной, где из воды поднималась мраморная колонна. На вершине её орёл держал бронзовый венок.

— Из Херсонеса, — тоном знатока определил Серёжка.

Колонна была не из древнего города. Она называлась — Памятник затопленным кораблям. В прошлом веке русские моряки специально потопили свои корабли при входе в бухту, чтобы ни один фрегат — ни английский, ни французский, ни турецкий — не смог проникнуть в Севастополь.

— Корабли как люди, — сказал дед, — погибают, но не сдаются.

И предложил:

— Пошли к троллейбусу. На Малахов курган поедем.

То, что Малахов курган оказался в городе, не удивило. На Дальнем Востоке сами города в кольце сопок; а «сопка» и «курган» почти одно и тоже, просто слова разные.

На плоской вершине, у старой крепостной башни, пылал Вечный огонь. Не в наземной чаше, а на макушке факельной колонны. Огненное знамя трепетало над Малаховым курганом, над братской могилой нескольких поколений бессмертных героев.

Николай Петрович глядел куда-то вдаль. Серёжка тоже глянул, и сердце его вспорхнуло к горлу. На высоком холме стоял удивительный дом. Издали — точь-в-точь огромный шлем с шишкой, Живая Голова из пушкинской сказки!

— То и есть наша «Панорама обороны Севастополя 1854–1855 годов», — пояснил дед. — Мы и туда съездим.

• Предыдущая
• 15/26
• Следующая