Семь футов под килем - Миксон Илья Львович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/29
• Следующая

— А в Новую Зеландию могут вполне! Заходил же «Новодружеск»! Причём после Японии. Верно?

Поскольку капитан продолжал молчать, а южнее Новой Зеландии простиралась ледяная Антарктида. Кудров перенёс свои прогнозы севернее.

— Или — в Австралию!

— «Там кенгуру, там эму бродят… Коала на ветвях сидят!» — неожиданно для всех продекламировал капитан.

— В Австралию? Точно, Сергей Петрович? — обрадовался Кудров. Нет не зря он битый час вынуждал капитана открыть тайну!

— Что — в Австралию? — невозмутимо переспросил капитан.

— После Японии — на Австралию?

— Мне это пока неизвестно.

— А стихи?..

— Стихи сочинил Пушкин А. С, переиначил их доктор с «Врангеля».

«Как — с «Врангеля»?» — чуть не спросил Лёшка. В учебнике истории было сказано, что барон Врангель командовал белой армией в гражданскую войну. Не могли же назвать советский теплоход именем царского генерала!

Капитан, будто догадавшись, о чём Лёшка думает, повернулся к нему и спросил:

— А кто такой был Врангель, а?

— Не знаю… Вернее, знаю, но то другой.

Капитан рассмеялся:

— Да, тот другой! А этот, Фердинанд Петрович Врангель, жил в прошлом веке, русский мореплаватель, первопроходец, учёный.

— Остров Врангеля есть, — вспомнил Лёшка.

— Остров, горы Врангеля в южной Аляске — всё в честь него.

Разговор уходил всё дальше от главного, и Кудров снова направил его на желанный курс:

— Сергей Петрович, вам приходилось бывать в Австралии?

— Нет. По-моему, только Николаев туда ходил.

— Что ж, — бодро воскликнул Кудров, — придётся ему в Австралии гидом поработать!

— Если попадём туда, — снова озадачил капитан.

— А куда?

— Куда пошлют…

…Спустя два месяца, на подходе к японскому порту Кобэ, Николаев принял служебную радиограмму. Капитан удалился к себе и опять вернулся в рубку.

— Ну, четвёртый помощник, — сказал он Кудрову с необидной усмешкой, — теперь можно и погадать. Приказано бункероваться в Находке… — И закончил невесело: — От Японии до Находки — в балласте.

Вахтенный штурман Кудров чуть не присвистнул, но вовремя вспомнил: свистеть в ходовой рубке не полагается. Это не суеверная примета — дурной тон.

Через шесть минут рассекреченный секрет знал весь экипаж. В машинное отделение и то кто-то сообщил, не поленился пробежать вниз-вверх пять палуб-этажей.

Двухсуточный переход в балласте, то есть порожняком, никого, конечно, не обрадовал. Чистый убыток. А то, что заправляться топливом, пресной водой, в общем, бункероваться в Находке — это хорошо. По родной земле походить можно, среди своих побыть, поговорить по телефону с Ленинградом. И кинофильмы обменять.

В конце февраля теплоход «Ваганов» вошёл в бухту Находка и стал на якорь на дальнем рейде. Вскоре капитан Астахов уехал на пограничном катере в порт. Возвратился он озабоченный и раздражённый. В трансфлоте для «Ваганова» не было никаких дальнейших распоряжений и, что хуже всего, не запланированы никакие грузы.

Никого, кроме артельного, старпома и других, кому необходимо было выполнить в порту служебные дела, на берег не отпустили. До выяснения обстановки. А обстановка не прояснилась и на другой день.

Капитан опять вернулся не в духе, с ходу отчитал вахтенного помощника за обледенелые якорь-цепи и скрылся в своей каюте.

Вахтенный понял: причина капитанского негодования не в наледи. Сколько ни скалывай, всё равно намёрзнет: семь градусов ниже ноля, да ещё с ветром. Кудров вызвал боцмана.

— До клотика обрастать сосульками будем или ещё выше? — начальственным голосом спросил Кудров.

Клотик — верхняя часть мачты, самая вершина, выше точки на судне нет.

Зозуля повертел борцовской шеей, поглядел в одну сторону, в другую.

— Чисто, Геннадий Нилыч. Спозаранку кололи-драили.

— «Спозаранку»! Капитан три минуты назад с песочком вахтенного помощника драил! Перегнись, на якорь-цепи посмотри.

— Так они же…

— Выполняйте, — железным голосом приказал Кудров и демонстративно поправил нарукавную повязку вахтенного помощника капитана.

Обеденный перерыв ещё не закончился. Матросы курили в коридоре, на второй палубе надстройки, в подветренной стороне. Разговор не клеился: неважное настроение было у всех. До берега и мили нет, а не попасть. И неопределённость мучила: куда пошлют? Скорее бы домой! Уплывали в октябре, февраль уже кончается…

От ближайшего к Находке аэропорта Озёрные Ключи до Ленинграда шестнадцать лётных часов.

По воде — два месяца, если никуда не заходить, конечно.

— Да, — тяжело вздохнул моторист Быков, тот, что угощал в Гамбурге Лёшку горячим кофе. — Раньше июля — августа не вернёмся.

Несмотря на холод, Быков стоял с непокрытой головой.

Никто не отозвался, каждый думал: успеть бы к ноябрю!

— Надоела мне эта музыка, вот здесь сидит! — Быков провёл ребром ладони по горлу. — Спишусь без возврата.

И опять никто не отреагировал на его слова.

— Повезло Шаврову, — произнёс в пространство Паша Кузовкин. Он был в новых джинсах, выстроченных светлыми нитками, с золотыми заклёпками; на заднем кармане кожаная фирменная нашивка с лихим ковбоем.

Матросу Шаврову предоставили очередной отпуск и прислали замену.

— Уже в Ленинграде, наверное, — сказал Лёшка и тоже позавидовал.

До сегодняшнего дня Лёшка не очень-то рвался домой. Конечно, хорошо бы увидеть маму, Диму, со знакомыми ребятами встретиться, спросить кое о чём, о себе рассказать, а рассказать есть что. Пятый месяц в плавании, полсвета обошёл. Слетать бы на денёк в Ленинград и опять хоть на год в море.

— По времени оно бы и пора, но по средствам рановато, — откровенно высказался Паша. — Купить ещё кое-что надо.

Моторист Быков хотел возразить Паше, но тут пришёл боцман. На голове лыжная шапочка с помпоном, тёплая форменка, брюки заправлены в кирзовые сапоги с подвёрнутыми голенищами. Настрой, сразу видно, не лучший. Густые брови сдвинуты. Глянул в лица и понял, о чём разговоры идут.

— Грусть-тоска заела? Скучаем, а судно, между прочим, до клотика льдом обрастает. Все на бак! Чтоб и сосульки не осталось! Практикантам — к трапу: катер с провизией подходит.

— Повезло нам, — шепнул Паша и поддел Лёшку плечом.

Таскать ящики с продуктами не мёд, но легче, чем скалывать лёд с якорь-цепей.

— Переодеваться придётся, — сказал с сожалением Паша. Очень ему не хотелось расставаться с новыми джинсами. — Так ты и не высказал, как они тебе.

Двадцать раз, не меньше, похвалил Лёшка приобретение, но Паша никак не мог нарадоваться и заставлял других выражать восторг.

«Не сядут после стирки?» — спросил практичный Зозуля. «Что вы, товарищ боцман!» У Лёшки тоже такое подозрение зародилось, как у боцмана, но он промолчал.

— Зря ты себе не отхватил такие! — В глубине души Паша был доволен, что только у него такое чудо с ковбоем.

Лёшка неопределённо повёл плечами. Половину своих денег он отдал за разборную модель старинного парусника «Джеймс Бейнс». Стоил клипер почти столько же, сколько джинсы. Но какой это будет великолепный подарок для Димы!

Паша побежал в каюту, а Лёшка вышел на главную палубу. Там он увидел Николаева.

После Гамбурга Лёшка ни разу не искал его покровительства. Никто не мог упрекнуть Алексея Смирнова, палубного матроса-практиканта, в том, что трудится он не как все. Не было для него ни льгот, ни поблажек — учили, но не нянчили. И Лёшка имел полное право на ту гордую самостоятельность, которую может испытывать только настоящий рабочий человек.

Трижды в неделю Николаев занимался с Лёшкой английским. Дело подвигалось, хотя и не так быстро, как хотелось. Рулевые команды и счёт Лёшка усвоил твёрдо. «Это минум, как говорит боцман, — сказал Николаев. — Язык надо знать по-настоящему».

Лёшка уже испытал в Гамбурге, что значит не уметь объясниться. Зозуля как-то напомнил об этом:

«Ну, в Гамбурге ты заблудился, спросить куда-чего не мог. Но как ты Свайку на борт пропустил? Она бы по-русски поняла».

• Предыдущая
• 14/29
• Следующая