Огненное прикосновение - Ховард Линда - Страница 41

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая

– Шантаж. Я думал об этом. Я пытался раза два, но мне была нужна помощь. За мной непрерывно охотились – я не мог вернуться в Новый Орлеан. Люди, которым я рассказал, – медленно произнес Рейф, – их всех убили.

– Поэтому ты перестал пытаться. – Энни смотрела на него сухими горящими глазами. Грудь ее вздымалась. Его вынуждали скрываться, как дикое животное, в течение четырех лет. Из того, что рассказал Рейф, следовало, что не только охотники за наградой и служители закона преследовали его: должно быть, его искала и личная армия Вандербильта. Вероятно, они использовали охотников за наградой, чтобы следовать за ними по пятам и устранять всех, с кем, по их мнению, мог разговаривать Рейф. Это было отвратительно. Непонятyо, как он выжил. Нет, понятно. Большинство людей уже

– Давно попались бы и были убиты, но Рейф не такой, как большинство. Он был одним из рейнджеров Мосби, обученный действовать тайно и избегать встреч с противником. Он Жесткий, умный и хладнокровный.

Теперь Рейф еще раз подтвердил это, когда повернулся к ней и равнодушно произнес:

– Нам надо двигаться.

Он задал самый быстрый темп, который позволял им не оставлять заметных следов, стремясь как можно дальше уйти от Серебряной Горы, вблизи от которой любой встречный мог узнать Энни. Он ехал бы еще быстрее, если бы был один: ему приходилось внимательно следить за Энни и ее мерином, так как они оба не привыкли к длительным путешествиям. Его гнедая кобыла стала крепкой и мускулистой после долгих лет в бегах, но мерину требовалось время, чтобы он набрал силу.

Если бы Рейф знал: близко ли от них находится Этуотер и есть ли в этой местности охотники за наградой. Он готов был держать пари, что есть. Трэйгерна слишком хорошо знали, и его появление не могло пройти незамеченным, а другие стервятники наверняка кружили поблизости в надежде заполучить его добычу. Безопаснее будет избегать любых встреч на пути, по крайней мере, еще несколько дней.

Рейф старался стряхнуть с себя мрачное настроение, но оно окутывало его как одеяло. Много лет он никому не рассказывал о Тенче и бумагах Конфедерации, он даже думать о них запрещал себе все эти годы. Все его внимание поглощали усилия выжить – ему было не до того, чтобы оживлять в памяти события, которые поставили его вне закона. Поэтому его удивило то, как остро он реагировал на предательство, даже сейчас. Рейф несколько раз видел Джефферсона Дэви-са в Ричмонде и был поражен, как и многие, кто хотя бы раз встречался с этим человеком, почти сверхъестественным сочетанием в нем ума и целостности натуры. Рейф не верил в идею рабства, у его семьи не было никаких рабов, но он твердо верил в приоритет прав штатов перед властью центрального правительства и в необходимость защищать свой дом – Виргинию. Мистер Дэвис заставил его чувствовать себя так, как, наверное, чувствовали себя американские революционеры веком раньше: будто он был участником великого дела, дела создания новой, суверенной страны. И для сторонников президента, словно нож в спину, было открытие, что мистер Дэвис, считая дело проигранным, все же взял деньги и продолжал войну, для того чтобы богатый человек стал еще богаче.

Сколько человек погибло за последний год войны? Тысячи, в том числе и те двое, которые больше всего значили для Рейфа, – его отец и брат. Это было более чем предательство, это было убийство.

Вопросы Энни заставили Рейфа снова все вспомнить. В самом начале он тщательно обдумал каждую деталь, каждую возможность, пытаясь найти какой-то способ остановить Вандербильта, но сделать этого не смог.

Передача бумаг властям привела бы лишь к аресту Вандербильта, – а может быть, и нет: этот человек был сказочно богат, – но это не сняло бы с него, Рейфа, обвинения в убийстве. Рейф хотел отомстить, но, чтобы насладиться местью, нужно остаться в живых.

Мысль о шантаже тоже приходила в голову Рейфу. Когда он впервые подумал об этом четыре года назад, это казалось простым: он написал Вандербильту письмо, угрожая послать бумаги президенту, если обвинение с него не будет снято. Первой загвоздкой стало то, что он не мог объяснить Вандербильту, как с ним связаться: местонахождение свое он держал в тайне, иначе он бы не дожил до ответа. Второй загвоздкой было то, что Вандербильт, по-видимому, проигнорировал угрозу и продолжал прилагать все усилия к тому, чтобы Рейфа убили. Трудно шантажировать человека, обладающего силой не отвечать на твои требования.

Именно тогда Рейф попытался привлечь других людей к осуществлению своего плана. После того как двое его старых друзей были убиты, он оставил эти попытки. Было очевидно, что Вандербильт не остановится ни перед чем. Но теперь все изменилось: ему приходилось думать об Энни. Он готов попытаться снова, если это позволит им добиться, чтобы их оставили в покое, и если удастся найти кого-нибудь, кому можно доверять и кто обладал бы средствами осуществить Угрозу. Это должен быть такой человек, убийство которого не может легко сойти с рук, человек, наделенный властью. Беда в том, что беглые преступники, как правило, не знакомы с такими людьми.

Рейф взглянул на Энни, которая сидела решительно выпрямившись, несмотря на явную усталость. Он вдруг поймал себя на том, что думает теперь – мы, а не я. Все его решения теперь скажутся и на ней.

Перед самым закатом Рейф подал знак остановиться и развел небольшой бездымный костер. После того как они поели, он погасил огонь и уничтожил все его следы, затем они проехали еще две мили в быстро сгущающихся сумерках и остановились на ночлег. По его мнению, они все еще находились слишком близко от Серебряной Горы, чтобы позволить себе расслабиться, поэтому они заползли под одеяла во всей одежде. Он даже не снял ботинки, а Энни туфли. Он вздохнул, вспомнив ночи в хижине, когда они спали обнаженными.

Энни повернулась к нему и обняла руками его мускулистую шею.

– В какое место в Мексике мы едем? – сонно спросила она.

Рейф тоже думал об этом, но ответить на этот вопрос было нелегко.

– Может быть, в Хуарец, – ответил он, зная, что попасть туда будет трудно. Им придется пересечь пустыню и земли апачей. С другой стороны, это заставит тех, кто идет по их следам, хорошенько подумать – преследовать ли их дальше.

– Почему ты просто не сменил имя и не исчез? – спросила Энни однажды, примерно через неделю после того, как они покинули хижину. Она считала, что прошла уже неделя, но не была уверена. Здесь, в окружении величественной природы, она потеряла представление о таких простых человеческих понятиях, как дни в календаре.

– Я несколько раз менял имя, – ответил Рейф. – И отращивал бороду.

– Тогда как же тебя узнавали?

Он пожал плечами.

– Я воевал у Мосби. Рейнджеров много раз фотографировали. На некоторых фотографиях я с бородой, потому что не всегда удавалось побриться. Как бы то ни было, меня легко узнавали.

Глаза, подумала Энни. Никто, увидев хоть раз его холодные серые глаза, уже не забудет их. Перемена имени и борода не могут изменить его глаз.

Рейф подстрелил небольшого оленя, и они провели два дня на одном месте, пока коптилось нежное мясо. Энни была благодарна за передышку: в первые несколько дней ей приходилось очень тяжко. Мышцы стали болеть меньше после того, как она немного привыкла к долгим часам езды верхом, но провести целых два дня, даже не садясь на коня, – это была настоящая роскошь.

Они устроились в нише под скалой, глубиной примерно в десять футов и настолько высокой, что Рейф мог стоять у входа в полный рост. Чем дальше они продвигались к югу, тем более скудной становилась растительность, но все же деревья еще укрывали их и лошадям хватало травы. Груда валунов перед нависающей скалой загораживала огонь от посторонних глаз, а поблизости протекал ручеек. Лежа в объятиях Рейфа под неким подобием крыши над головой, Энни чувствовала себя почти в такой же безопасности, как в той хижине.

Пока у нее все тело болело с непривычки, Рейф-обнимал ее по ночам, даже не пытаясь овладеть ею. Но в эти два дня в лагере он, казалось, стремился наверстать вынужденное воздержание. Готовя ужин на маленьком костре, Энни смотрела, как он выделывает оленью шкуру. Его темные волосы отросли и завивались внизу, у воротника рубахи, а загар стал таким темным, что Рейф, по ее мнению, мог сойти за одного из апачей, о которых рассказывал ей. Она любила его. Любовь, казалось, с каждым днем становилась все сильнее, вытесняя все осталыюе, и теперь ей уже трудно было вспомнить, как она жила в Серебряной Горе.

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая