Ручей любви - Ховард Линда - Страница 9
- Предыдущая
- 9/55
- Следующая
Она вошла в банк, вежливо улыбаясь и отвечая на приветствия тех, кто встречался ей по пути в кабинет отца. При появлении дочери Вилсон Милликен встал, лучезарно улыбаясь.
— Наверняка, твоя мать дала тебе очередное поручение, — произнес он лукаво. — Она увлечена этим приемом так, как если бы ей было снова шестнадцать и это была ее первая вечеринка. Онора поклянется, что никогда больше не захочет устраивать приемы, но с наступлением следующего февраля будет стремиться начать все сначала.
Несколько минут отец и дочь оживленно беседовали, и Оливия рассказала Милликену о своем визите к Беатрис. Она не хотела отнимать у отца слишком много времени, и поэтому постаралась не задерживаться. Уже уходя, она все же спросила его:
— На улице я остановилась на минутку, чтобы поздороваться с мистером Беллами. Что за люди сопровождали его?
— Это два ковбоя, Пирс и Фронтерас. Хотя, глядя на них, я подумал, что они лучше управляются с револьвером, чем с лассо.
— Бандиты? — спросила она, потрясенная. — Зачем ему бандиты?
— Послушай, я не говорил, что они бандиты. Я сказал, что они выглядели, как люди, умеющие хорошо владеть оружием, и, может быть, так оно и есть. Но большинство мужчин здесь умеют пользоваться огнестрельным оружием. Насколько мне известно, ковбои Беллами не являются бандитами.
Банкир Милликен успокаивающе похлопал дочь по плечу, хотя сам и не был уверен в своих словах, в особенности когда они относились к тем двум людям, сопровождавшим Беллами. Однако ему было ясно: он не хотел, чтобы кто-нибудь из этих двоих мужчин оказался поблизости от Оливии. У нее была слишком тонкая натура, чтобы иметь дело с такими типами. Ковбои с ранчо, как правило, никогда не устраивали неприятностей в городе, за исключением обычного пьянства и редких драк, но он, как отец, не мог не беспокоиться о благополучии дочери.
— Кого из них зовут Пирс, а кого Фронтерас? — спросила Оливия, все еще подстегиваемая любопытством.
— Пирс работает у Беллами уже пару лет. Он тихий, молчаливый человек. Темный, похожий на мексиканца, — Фронтерас. Может быть, он и есть мексиканец, только он слишком высок. Скорее, он похож на испанца.
Человек, так заинтересовавший ее, мексиканец? Она удивилась, что не поняла этого с первого взгляда. Но, как отметил ее отец, он действительно был слишком высоким. Еще больше удивил Оливию ее интерес к мужчине, которого она никогда раньше не видела и мимолетную встречу с которым никак не могла считать знакомством. Это не было свойственно ей, и потому ее огорчало растущее ощущение, как будто она попала в ловушку. Не зная, что нужно сделать, чтобы избавиться от этого ощущения, Оливия к тому же не понимала, хотела ли она освободиться от него.
— Человек может совершить и более скверный поступок, чем женитьба на дочери банкира, — задумчиво произнес Кайл Беллами.
Пирс что-то проворчал в ответ. Луис Фронтерас промолчал.
— Оливия — его единственная дочь, — продолжал Беллами, — и, когда он умрет, она получит все. Или, точнее, получит ее муж.
— Я слышал, что за ней ухаживает Кохран, — пробормотал Фронтерас.
— Это не означает, что я не могу тоже обращать внимание на эту девушку, — пожал плечами Кайл.
Он потягивал виски, раздумывая об Оливии Милликен. Почему бы и нет? У него имелись такие же шансы в отношении ее, как и в отношении других, если не больше. Он, кажется, всегда нравился женщинам.
Правда, ему были по вкусу более темпераментные женщины, чем Оливия, но она красива и богата, а Кайл по своему опыту знал, что деньги компенсируют многие недостатки. Сейчас у него все благополучно с деньгами. Но он на жестоких примерах убедился: благополучие — вещь не вечная. И потом, обладая деньгами Вилсона Милликена, он мог бы устроить себе гораздо более приятную жизнь. Так Кайл Беллами решил поухаживать за Оливией и дать Кохрану кое-какую пищу для размышлений.
Он допивал второй бокал виски, наслаждаясь острым, отдающим дымком, вкусом напитка и воображаемой картиной женитьбы на Оливии Милликен, когда Тилли неторопливо подошла к нему. Прислонившись спиной к стойке бара, Кайл наслаждался зрелищем, поскольку у Тилли была такая походка, которая могла возбудить мужчину, выпившего гораздо больше, чем два бокала виски. Он встретил ее десять лет назад в Новом Орлеане. Значит, тогда ей было около пятнадцати, сообразил он, вспоминая, какой свежей и пылкой выглядела она в те времена. Усмехнувшись, Беллами подумал о том, что он был, вероятно, единственным человеком в городе, который знал ее полное имя — Матильда. Когда-то он звал ее так, когда они проводили время в постели, и всегда получал в ответ долгий предупреждающий взгляд ее глаз с тяжелыми веками. Он был не против того, что она предпочла стать Тилли, девушкой из салуна. Но он не хотел, чтобы она забывала, как попала сюда.
Конечно, она тоже знала о нем больше, чем кто-либо другой, но он не волновался из-за этого. Тилли никогда не пыталась использовать эту информацию, чтобы получить с него деньги. Она с каким-то странным безразличием относилась к своей жизни в захудалом салуне небольшого городка. Ее глубокие карие глаза выражали только скуку. Любого мужчину Тилли воспринимала таким, каким он был, и не ожидала от него ничего другого. Многие мужчины в Проспере, в том числе и женатые, побывали в ее объятиях. Она была щедрой на ласки, даже уже получив вознаграждение.
«Ей скорее можно дать лет двадцать, чем двадцать пять», — думал Кайл, восхищенно глядя на ее бархатистую кожу и темные волосы с красноватым оттенком. Она по-прежнему была стройной и гибкой, длинноногая, с высокой грудью. Подойдя, Тилли облокотилась о стойку.
— Кайл, — прошептала она вместо приветствия.
Ему не требовалось особого приглашения. Его мягко произнесенного имени было достаточно. Он отставил бокал и взял ее за руку.
— Пойдем наверх.
Она насмешливо прищурилась:
— Приветствую тебя. Не правда ли, хороший денек?
Не обратив внимания на легкий сарказм в ее голосе, Кайл повел Тилли к лестнице. При этом он махнул рукой Пирсу и Фронтерасу, давая понять, что некоторое время будет занят. Прежде чем вернуться к стоявшему перед ним пиву, Фронтерас наблюдал, как Беллами поднимался по лестнице, обняв Тилли за талию. Пирс сидел рядом, молча потягивая пиво: он редко произносил три слова подряд.
Луиса разозлил легкий укол ревности, которую он испытывал, следя за тем, как Беллами и Тилли вместе поднимались наверх. Не из-за Тилли, хотя она, видел Бог, была потрясающей женщиной, а из-за того простого факта, что между ними существовала связь. Правда, связь, основанная только на сексе. Луис не помнил, когда он ощущал душевную близость с кем-либо за последние десять лет. Десять лет странствий, случайных связей со сговорчивыми женщинами, которым он не давал ничего, кроме своего тела. В юности ему было необходимо интеллектуальное и эмоциональное уединение, но потом это стало привычкой. И теперь ему казалось невозможным измениться, несмотря на то, что иногда ему хотелось большего. Больше… чего?
Больше женщин? У Луиса был дар обольщать их. Он любил женщин и прощал им все слабости, и они понимали это. В женщине ему нравилось все: характер, ревность, явное упрямство. А какая женщина могла устоять, когда даже ее не лучшие качества столь высоко ценились? Для Луиса же все было просто: он был кавалером и, следовательно, любил прекрасных дам. Для него они были самыми желанными существами в мире. А женщины тянулись к Луису Фронтерасу уже тогда, когда его голос только еще начинал крепнуть. Но сейчас его интересовала только одна: блондинка, с которой разговаривал Беллами у входа в банк. Мисс Милликен, дочь банкира. Оливия. Ему понравились ее спокойствие и прелестное лицо. Он также отметил стройность ее фигуры в облегающем костюме для верховой езды.
То, что Беллами решил жениться на мисс Милликен лишь для того, чтобы завладеть деньгами ее отца, казалось Луису бесчестным. Женщина заслуживала большего, в особенности, если она была столь хороша, как Оливия. Беллами не колеблясь воспользовался бы ею. Но Луиса была безошибочная интуиция, когда дело касалось женщин, и она подсказывала ему, что такая бесчувственность могла бы убить Оливию. В этих очаровательных голубых глазах, которые он видел лишь мгновение, была печаль. И Беллами не смог бы ее развеять, а сделал бы молодую женщину еще более несчастной.
- Предыдущая
- 9/55
- Следующая