Собрание сочинений. Том 3 - Шаламов Варлам Тихонович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/110
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
24
ПТИЦЕЛОВ[20]
Согнулась западня
Под тяжестью синицы,
И вся ее родня
Кричит и суетится.
И падает затвор
Нехитрого снаряда,
А я стою, как вор,
И не спускаю взгляда
С испуганных пичуг
И, вне себя от счастья,
Разламываю вдруг
Ловушку ту на части.
И в мертвой тишине,
В моем немом волненье,
Я жду, когда ко мне
Приблизятся виденья.
Как будто Васнецов
Забрел в мои болота,
Где много мертвецов
И сказке есть работа.
Где терем-теремок —
Пожалуй, по созвучью —
Назвал тюрьмою Бог,
А не несчастный случай.
Где в заводях озер
Зеленых глаз Алены
Тону я до сих пор —
Охотник и влюбленный.
Где, стоя за спиной
Царевича Ивана,
Объеду шар земной
Без карты и без плана.
Уносит серый волк
К такой стране нездешней,
Где жизнь — не только долг,
Но также и надежда.
В морщинах скрыта грусть,
Но я не беспокоюсь.
Я солнцем оботрусь,
Когда росой умоюсь…
* * *
Замлела в наступившем штиле
Вся в белых рубчиках вода,
Как будто жизнь остановили
На синем море навсегда.
Быть может, это пароходы,
Как паровые утюги,
Разгладили морские воды
В гладильне матушки-тайги,
Чтоб на полночной гофрировке,
Средь мелких складок волновых,
Рыбачьей лодке дать сноровку
Держаться до сих пор в живых.
Перетерпевшая все шквалы,
Вчерашний грохот штормовой,
Девятым вымытая валом,
Она живой плывет домой.
Плывет на некий берег дальний,
Еще невидимый пока,
Ища в ночи причалов скальных
И заезжая в облака.
ПОХОРОНЫ
Под Новый год я выбрал дом,
Чтоб умереть без слез.
И дверь, оклеенную льдом,
Приотворил мороз.
И в дом ворвался белый пар
И пробежал к стене,
Улегся где-то возле нар
И лижет ноги мне.
Лохматый пудель, адский дух,
Он изменяет цвет;
Он бел, как лебединый пух,
Как новогодний дед.
В подсвечнике из кирпича,
У ночи на краю,
В углу оплывшая свеча
Качала тень мою.
И всем казалось — я живой,
Я буду есть и пить,
Я так качаю головой,
Что собираюсь жить.
Сказали утром наконец,
Промерзший хлеб деля:
Быть может, — он такой мертвец,
Что не возьмет земля!
Вбивают в камни аммонал,
Могилу рыть пора.
И содрогается запал
Бикфордова шнура.
И без одежды, без белья,
Костлявый и нагой,
Ложусь в могилу эту я,
Поскольку нет другой.
Не горсть земли, а горсть камней
Летит в мое лицо.
Больных ночей, тревожных дней
Смыкается кольцо.
* * *
Здесь первым искренним стихом
Я разжигал костер,
И пепел от людей тайком
В ладонях я растер.
Но, отогревшись, я не мог
Припомнить этих жарких строк.
И если снова тяжела
Рука колючих вьюг,
И если мертвый холод зла
Опять стоит вокруг,
Я снова — в новую пургу —
Костер стихами разожгу.
* * *
К так называемой победе,
Назло медведю и лисе,
Проеду на велосипеде
Вдоль по обочинам шоссе.
И вот земли-стенографистки
Рассказ на глине и песке:
Ее предсмертная записка,
Забытая невдалеке,
Зарытая в дорожных ямах,
В геологических шурфах.
Все, что не высказалось прямо,
Закоченело на губах…
Но кто прочтет иероглифы,
Какой придет Шамполион,
Чтоб разгадать глухие мифы, —
Услышать человечий стон.
24
- Предыдущая
- 24/110
- Следующая
