На углу, у Патриарших... - Степанов Анатолий - Страница 63

• Предыдущая
• 63/72
• Следующая

— А может, старушка просто по забывчивости или по ошибке такое написала? — предположил Тарасов.

— Да так вроде все и считали, пока я на место директора не заступил… — беспечно вроде бы сказал Коломиец, а затем добавил тихо и серьезно: — Мы нашли два ящика, Леша.

— Кто это мы? — спросил Тарасов, задумчиво разливая по второй.

— Я и два моих помощника. Экскурсовод Валентин Поливанов и плотник Олег Долгов, — пояснил Коломиец.

— Знали об этом только вы трое? — Леша напрягся, но старался не выдавать себя.

— А зачем другим знать? — удивился Иван.

— Есть еще и сыновья Бахметьевой…

— Их нет. Погибли на войне, — утешил собеседника Коломиец.

— Что ты сделал с содержимым ящиков? — продолжал пытать директора музея Тарасов.

— Основное выставил в двусветном зале, где ты был, — ответил Иван. — А мелочевкой приторговываю. Жить-то надо.

— И шарите, шарите по дому в поисках других тайников, да, Ваня? — уверенно заявил Тарасов.

— Нетрудно догадаться. Шарим, Леша, шарим, — ничуть не смутился Коломиец.

Тарасов поднял стопку, Коломиец поднял стопку. Выпили.

— Тайниками займемся потом и всерьез, — сказал Тарасов, пожевав рыбки. — Сейчас о самом актуальном. Миллионеры положили глаз на твою сову. Сделаешь так, что все будет шито-крыто. Поимеешь хороший навар.

— И ты тоже, — жестко напомнил Коломиец.

— Что тоже? — удивился Тарасов.

— Тоже поимеешь навар. — Во взгляде Ивана мелькнуло что-то явно хищное. — Сколько же ты думаешь мне положить?

— Пятьдесят косых. Зелеными! — Тарасов явно хотел поразить собеседника.

— В тысяча девятьсот восьмом на аукционе в Амстердаме Петр Ефимович Кукушкин только за два изумруда сто тысяч фунтов стерлингов отстегнул — за уникальную схожесть двух этих камней, — Коломиец, выдерживая интригующую паузу, поискал что-то во всех карманах пиджака, из внутреннего наконец извлек бумагу и прочитал: — «Два изумруда (один — 46, 09 карата, второй — 45, 12 карата) — исключительное явление своей схожестью по размерам, форме и внешнему эффекту. Абсолютная чистота и прозрачность дает неповторимую игру и глубину цвета». После этого был сделан на условиях полной конфиденциальности заказ фирме Фаберже на изготовление из платины и золота совы с изумрудными глазами. Золото, платина и изготовление обошлись Кукушкину еще в 230 тысяч рублей золотом. Переведи все это на нынешний курс и подсчитай, — насмешливо закончил Иван. Затем фыркнул и с презрением передразнил: — Пятьдесят косых! Зелеными!

— Есть одна деталь. — Не глядя на Коломийца, Тарасов разлил по третьей. — Ты — не Фаберже, а я — не Петр Кукушкин.

— Мы действительно не они, — согласился директор. — Но цены-то те же самые, если не более высокие.

— Цена, Ваня, — вещь относительная, — с ухмылочкой сообщил Тарасов очевидную истину. — Одна цена, когда есть легальный продавец и легальный покупатель. Совсем другая цена в нашем случае.

— Я и не прошу два миллиона, — опять ничуть не смутился Коломиец.

— Твоя цена! — рявкнул Леша.

— Сто двадцать и две недели, — спокойно и безапелляционно назвал свои условия Иван.

— Так, — произнес Тарасов и подумал слегка. — Двадцать и две недели на изготовление фальшкопии, как я понимаю?

— Ты много чего понимаешь, — пробурчал Коломиец.

— Мой совет, Ваня: в столицу с заказом не лезь, — предупредил Алексей. — Кто-нибудь здесь из умельцев у тебя имеется?

— Это уж мое дело! — отрезал директор.

— Только не полную липу в подмену ставь, — снова посоветовал Тарасов.

Коломиец вдруг весело рассмеялся и тут же объяснил причину смеха:

— Наши местные интеллигенты, из тех, кто сову видел, брезгливо морщатся: зачем, говорят, Иван Степанович, в вашей экспозиции эта безвкусная вещь с глазами из бутылочного стекла? Вот и получат глаза из бутылочного стекла.

Влетел в комнату шофер Славка с криком:

— Сейчас прибудут! — и выскочил встречать. Тарасов, ликвидируя на столе произведенный ими небольшой беспорядок, спросил вдруг:

— Все-таки почему сова?

— По местному преданию, так дразнили Кукушкина в детстве за большие зеленые глаза совсем без ресниц, — объяснил Коломиец.

Оценив разгульный стиль «рюс» зала и необычайную посуду, все три американца по очереди одобрительно и восхищенно произнесли:

— О! О! О!

Никольский полулежал на разобранном диване-кровати, как поэт Некрасов на известном портрете. У изголовья чинно сидели сослуживцы по журналу «Современник», то бишь по сто восьмому отделению: Котов — Григорович и Лепилов — Панаев. «Григорович» продолжал гневную речь, яркую и выразительную, как и подобает классику:

— Тебе же врачи приказали: лежи! Вот и лежи. Какого хрена ты суетишься? Ты что, один у нас спец по ловле клопов и тараканов? Думаешь, мы без тебя не справимся?

— Справитесь, — миролюбиво и даже томно ответил больной Некрасов. — Обязательно справитесь. Только со мной быстрей и проще.

— Излагай, как, — поняв, что сопротивление бесполезно, скомандовал-предложил Котов.

— Завтра же, с утра пораньше, если можно товарищ начальник. Спроворьте, пользуясь своими связями в управлении, хорошую ксиву Шевелеву — он уже в этих местах побывал — в Управление культуры Твери, в которой зелепуха какая-нибудь о бесхозной картине, изъятой при обыске, и на которой плохоразличимое инвентарное обозначение, что-то вроде «Музей г.Осташков», — Никольский замолк ненадолго, попросил: — Миша, там у меня в пиджаке, в левом кармане, вчетверо сложенный лист. Будь добр, дай-ка его мне.

Лепилов кинулся, вмиг нашел, протянул Никольскому. Никольский, не разворачивая лист, завершил монолог:

— Пусть Шевелев потребует каталог осташковского музея, он наверняка у них в Управлении культуры имеется, и по нему начнет искать картину. Но не ту, что вы в ксиве обозначите, а… — Никольский развернул лист и прочитал: — Три карандашных портрета Бакста, два сомовских наброска, два Бенуа, три театральных эскиза Добужинского, «Усадьбу» Жуковского, «Свадьбу» Малявина и батальное полотно Самокиша.

— А где эти картины? — спросил любознательный Лепилов.

— Неизвестно, — ответил Никольский. — Но вполне возможно, что похищены они из осташковского музея. Пусть тщательно проштудирует каталог и возьмет на карандаш изменения списания и поступления.

— Серега, ты — искусствовед! — Котов положил бумагу себе в карман и добавил: — В штатском.

— Ну, а дальше что? — потребовал инструкций Лепилов.

— Дальше — маета… — вяло махнул рукой Никольский. — Судя по спокойствию краснопиджачников, у них хороший тыл. Значит, директор. Походить за директором надо.

— Может, местным отдадим? — робко предложил Лепилов, чем вызвал небывало бурную реакцию подполковника Котова.

— Ты в своем уме, Лепилов?! — заорал он. — Чтоб наши с Серегой кровные баксы голубым огнем сгорели?! Местные наши пять кусков по карманам раскидают да еще такое красивое раскрытие поимеют! Нет уж!

Покричав, Котов малость пришел в себя и подвел итог сугубо официально:

— Преступление, как-то: продажа уникальной драгоценности, совершено на подведомственной мне территории и будет раскрыто нашим подразделением. Кого на директора пошлем, Сережа?

— Вешнякова, — сразу назвал Никольский. — Он после Миши самый опытный. И сообразительный.

Котов встал для последнего поклона.

— Мы его покормили, мы его попоили, мы ему личико умыли, мы ему сопли утерли, — бормотал он. — Миша, еще что?

— Телевизор, — напомнил Миша.

— Да, Сережа, ты телевизор смотрел? — спохватился Котов.

— Для того, чтобы смотреть, к нему идти надо, включать. А мне ходить что-то неохота, — хмыкнул Сергей.

— И слава Богу, — решил Котов. — Хоть книжку почитаешь. Будь здоров, инвалид.

— До свиданья, Сергей Васильевич, — попрощался Лепилов.

— Дверь не захлопывайте! — крикнул им вслед Никольский.

— Гостью ждет, — тайно, но так, чтобы слышали все, сообщил Лепилову Котов. Захихикали, подлецы, и удалились.

• Предыдущая
• 63/72
• Следующая