Осень в Сокольниках - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/57
- Следующая
Силин молчал, перебирая пальцами петли на пиджаке.
— Мы, — Фомин погасил сигарету, — по закону тебя в таком состоянии допрашивать не можем. Но ты же видишь что мы к тебе по-людски относимся. Так что и ты, Петя Силин, так же к нам отнесись. А разговор наш короткий будет. В Зачатьевском что взял, Петя Силин?
Силин молчал, кадык на горле его дернулся, пальцы перестали перебирать петли пиджака. Он весь напрягся, а глаза смотрели уже осмысленно и затравленно,
— Так что, Силин, — Вадим встал из-за стола, — мы можем предъявить вам доказательства…
— Не надо, — прохрипел Силин, — не надо. Товарищ начальник. Сам все скажу.
— Вот и хорошо, Петя, — Фомин выбил сигарету из мундштука, — так оно легче будет. Чистосердечно.
— Чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок, — Силин усмехнулся.
— Ты не глупи, Петя, не твои это слова. Ты же не урка ушлая. Ты человек оступившийся.
— Я сам хотел прийти, да загулял, — в голосе Силина послышалась тоска. — Получу-то сколько?
— Мы ж с тобой мужики. Врать я тебе не буду. Вот, — Фомин хлопнул по лежащему на столе УК РСФСР, — здесь все написано.
Фомин взял кодекс, полистал.
— Читай вот, статья 89. Лишение свободы на срок до трех лет или исправительные работы до года. Вот и думай, Петя Силин, что тебе выгоднее, на нарах припухать или из зарплаты отчислять государству.
— Я что, — Силин привстал, — я разве чего… Начальник… Со всей душой я… Попутало меня.
— Силин, — твердо сказал Вадим, — вы сами понимаете, что для вас лучше. Так вот, рассказывайте все по порядку.
— Как рассказывать? — Силин заерзал.
— А как было, Петя, все, как в тот вечер произошло. Откуда вы с Киреевым, покойным…
— Это как?! — Силин вскочил. — Как это?! А?.. Покойным… Погоди… Что говоришь, начальник… Витька Киреев живой был, когда я ушел… Вы что…
Силин вскочил, что-то бормоча невнятное, выкрикивая какие-то слова, но Вадим видел, как постепенно, буквально на глазах он начал трезветь.
Страх, поселившийся в нем после слов Фомина о смерти Киреева, выгнал из него алкогольный туман. Стал своеобразным допингом, заставившим работать мозг. Силин менялся на глазах.
— Хватит, Силин! — Вадим стукнул ладонью по столу. — Хватит. Здесь дело не о пьянке и воровстве, мы говорим сейчас о мертвом Кирееве. Вы последний, кто его видел живым.
Силин с ужасом смотрел на высокого человека, так несовместимого с его представлениями о милиционерах. Он разглядывал Вадима, и эта несовместимость пугала его еще больше. Силин знал, как разговаривать с участковыми, с дежурными отделений милиции и вытрезвителей, но не мог найти нужных слов для этого холодно-вежливого человека. И страх, заполнивший его всего, страх перед чем-то страшным, неведомым ему, становился материальным, обретал облик. В этом человеке Силин видел неотвратимость расплаты за все сразу: за пропитую жизнь, за слезы жены, за кражу. Он собрался, вдохнул глубоко воздух, задержал его.
— Нет, — сказал он, — нет. Не брал я грех на душу. Жив был Витька, жив.
— Все по порядку, — сказал Вадим, садясь.
— Я утром ручки искать пошел…
— Какие ручки?
— Дом, значит, у нас ломали… Дом, значит, три… Старинный дом… Там добра всякого много было… Ручки со звериными мордами… Значит, бронзовые накладки всякие… Добру-то чего пропадать… Я по городу езжу, в старых домах это добро собираю.
— Зачем? — спросил Вадим.
— Так клиенты есть. Раньше это добро даром никто не брал, все помойки завалены были. А теперь люди покупают, значит… Им красота нужна… Чтоб если ручка, так с мордой.
— А кто у вас покупает?
— Пал Сергеевич, директор овощного, Нинка из бара, буфетчица, Олег Моисеевич, он песни пишет… Потом Боря-художник… Вот, значит.
Силин замолчал. Он дышал тяжело и надсадно, как человек, затащивший холодильник на седьмой этаж.
Вадим не торопил его. Он ждал. Его учитель, Игорь Дмитриевич Скорин, учил его не прерывать людей, дать им выговориться, искать главное в их рассказе, то главное, которое станет основой для будущей работы.
Силин говорил, называл фамилии и имена, цены и количество бутылок. Из его неуклюжих фраз, тяжелого похмельного откровения слагалась картина жизни человека, обокравшего в первую очередь себя самого.
— …Я одну дверную накладку нашел, Боре-художнику продал за трояк. У Витьки Киреева копеек восемьдесят было, он бутылки от молока у реставраторов спер… Выпили мы. Поспали потом у него в сторожке. Нас этот бородатый бригадир разбудил. Ругался он очень на Витьку. Говорил, выгоню, другого возьму. А кого за шестьдесят рублей взять-то?
Силин перевел дух, покосился на графин.
— Попить разрешите.
Фомин налил ему полный стакан. Силин выпил его и вздохнул.
— У нас еще копеек шестьдесят оставалось, мы и пошли к магазину на Кропоткинскую, там я Доктора и Лю-Лю найти хотел. Пришли, а их нет… Мы подшибить решили, разгрузить или что еще. Тут парень к нам подходит.
— Какой парень? — спросил Вадим.
— Сережа, он культурный такой, в брюках из вельвета, в куртке кожаной…
— Какого цвета куртка?
Силин задумался.
— Вроде как зеленая, — сказал он неуверенно.
— Вроде как или зеленая?
— Скорее зеленая… — неуверенно ответил Силин.
— А брюки какого цвета? — вмешался Фомин.
— Вот брюки точно помню — темные.
— А сколько было времени, когда он подошел?
— Часов-то у меня нет, но водкой уже не торговали.
— Ну что ж, достаточно точная хронография, — усмехнулся Вадим.
Человек, сидящий перед ним, измерял движение времени в зависимости от работы винных отделов и пивных палаток в районе. Исчисление суток для него начиналось с девяти утра, когда открывался первый «пивной шатер» в Зачатьевском, и заканчивалось закрытием винного отдела в магазине на Кропоткинской.
— Так, что дальше было?
— Он подошел, — Силин задумался, помолчал, — и говорит, здорово, мол, Петя, руку протягивает. Потом и Кирееву, здорово, мол, Виктор.
— Вы его видели раньше?
— Не помню… Он нам говорит, чего стоите? А мы ему: добавь рублишко. Он тогда портфель открыл и достал бутылку «Лимонной», говорит, дома поругался, где бы выпить? Витька ему и говорит, пошли, значит, ко мне… Мы пошли… А по дороге я Женю Тараскина встретил…
— Кто такой Тараскин?
— Сосед мой, мы работали раньше вместе. Я у него разводные ключи просил. Он мне сказал, что даст, если я ему мотоцикл отрегулирую.
— В какой квартире живет Тараскин?
— В шестой.
Фомин встал и вышел из кабинета.
Силин покосился на него и продолжал:
— Ну, потом мы в сторожку пришли. Сережа эту бутылку вынул, «Лимонной», колбасу, консервы какие-то. Мы по стакану выпили. Он достал еще одну большую, тоже «Лимонной». Я к Тараскину побежал, А как пришел, вижу, бутылка пустая, Витька спит, а Сережи нет.
— Сколько вы были у Тараскина?
— Часа полтора. Наладил ему карбюратор, он мне стакан налил. Я Витьку будить не стал, пошел домой, смотрю, дверь-то в особняк открыта…
Силин замолчал.
— Закурить не найдется? — спросил он.
Вадим протянул ему сигарету, взял сам. Они закурили. Несколько минут сидели молча, следя за голубоватым табачным дымком. Вошел Фомин.
— Все в порядке, Вадим Николаевич, сейчас привезут.
Силин посмотрел на Фомина, этот человек был понятнее ему, и у него он сейчас искал поддержку.
— Что, Петя, замолчал, — Фомин придвинул свой стул к Силину, — давай говорить. На полдороге останавливаться нельзя.
Силин ткнул сигарету в пепельницу.
— Значит, зашел в дом-то, гляжу, а здесь пошуровал кто-то. Я наверх. Там плитка эта лежит да железки всякие. Я домой сбегал, колеса с велосипеда снял, к тележке приспособил… Увез плитку ту да железки.
— Куда увез?
— В сарай. А утром Олегу Моисеевичу позвонил. Он все у меня купил за сто двадцать рублей.
— Телефон Олега Моисеевича.
— 153-96-16.
— Так, Силин, — Вадим встал, — сейчас приедет Тараскин, мы его пригласили. Вы с ним пойдете в лабораторию, там постарайтесь восстановить по памяти внешность Сережи, а пока подождите в коридоре.
- Предыдущая
- 16/57
- Следующая
